Reading room | Edgar Allan Poe | Raven | 📋 | 📖 | 🔀 | English ⇄ Russian

Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,

Погруженный в скорбь немую и усталый, в ночь глухую,

Over many a quaint and curious volume of forgotten lore —

Раз, когда поник в дремоте я над книгой одного

While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,

Из забытых миром знаний, книгой полной обаяний, -

As of some one gently rapping, rapping at my chamber door.

Стук донёсся, стук нежданный в двери дома моего:

"'Tis some visitor," I muttered, "tapping at my chamber door — Only this and nothing more."

"Это путник постучался в двери дома моего, Только путник – больше ничего".

Ah, distinctly I remember it was in the bleak December,

В декабре – я помню – было это полночью унылой.

And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.

В очаге под пеплом угли разгорались иногда.

Eagerly I wished the morrow;—vainly I had sought to borrow

Груды книг не утоляли ни на миг моей печали -

From my books surcease of sorrow — sorrow for the lost Lenore —

Об утраченной Леноре, той, чьё имя навсегда -

For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore — Nameless here for evermore.

В сонме ангелов – Ленора, той, чьё имя навсегда В этом мире стёрлось – без следа.

And the silken sad uncertain rustling of each purple curtain

От дыханья ночи бурной занавески шёлк пурпурный

Thrilled me — filled me with fantastic terrors never felt before;

Шелестел, и непонятный страх рождался от всего.

So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating

Думал, сердце успокою, все ещё твердил порою:

"'Tis some visiter entreating entrance at my chamber door —

"Это гость стучится робко в двери дома моего,

Some late visiter entreating entrance at my chamber door; This it is and nothing more."

Запоздалый гость стучится в двери дома моего, Только гость – и больше ничего!"

Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,

И когда преодолело сердце страх, я молвил смело:

"Sir," said I, "or Madam, truly your forgiveness I implore;

"Вы простите мне, обидеть не хотел я никого;

But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,

Я на миг уснул тревожно: слишком тихо, осторожно, -

And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,

Слишком тихо вы стучались в двери дома моего…"

That I scarce was sure I heard you"—here I opened wide the door — Darkness there and nothing more.

И открыл тогда я настежь двери дома моего - Мрак ночной, – и больше ничего.

Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,

Все, что дух мой волновало, все, что снилось и смущало,

Doubting, dreaming dreams no mortals ever dared to dream before;

До сих пор не посещало в этом мире никого.

But the silence was unbroken, and the stillness gave no token,

И ни голоса, ни знака – из таинственного мрака…

And the only word there spoken was the whispered word, "Lenore?"

Вдруг «Ленора!» прозвучало близ жилища моего…

This I whispered, and an echo murmured back the word, "Lenore!"—

Сам шепнул я это имя, и проснулось от него

Merely this and nothing more.

Только эхо – больше ничего.

Back into the chamber turning, all my soul within me burning,

Но душа моя горела, притворил я дверь несмело.

Soon again I heard a tapping something louder than before.

Стук опять раздался громче; я подумал: "Ничего,

"Surely," said I, "surely that is something at my window lattice;

Это стук в окне случайный, никакой здесь нету тайны:

Let me see, then, what thereat is and this mystery explore —

Посмотрю и успокою трепет сердца моего,

Let my heart be still a moment and this mystery explore;— 'Tis the wind and nothing more.

Успокою на мгновенье трепет сердца моего. Это ветер, – больше ничего".

Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,

Я открыл окно, и странный гость полночный, гость нежданный,

In there stepped a stately Raven of the saintly days of yore.

Ворон царственный влетает; я привета от него

Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he,

Не дождался. Но отважно, – как хозяин, гордо, важно

But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door —

Полетел он прямо к двери, к двери дома моего,

Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door — Perched, and sat, and nothing more.

И вспорхнул на бюст Паллады, сел так тихо на него, Тихо сел, – и больше ничего.

Then the ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,

Как ни грустно, как ни больно, – улыбнулся я невольно

By the grave and stern decorum of the countenance it wore,

И сказал: "

"Though thy crest be shorn and shaven, thou," I said, "art sure no craven,

"Твоё коварство победим мы без труда, Но тебя, мой гость зловещий, Ворон древний. Ворон вещий,

Ghastly grim and ancient Raven wandering from the Nightly shore —

К нам с пределов вечной Ночи прилетающий сюда,

Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!"

Как зовут в стране, откуда прилетаешь ты сюда?"

Quoth the Raven, "Nevermore."

И ответил Ворон:

Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,

«Никогда».

Though its answer little meaning — little relevancy bore;

Говорит так ясно птица, не могу я надивиться.

For we cannot help agreeing that no living human being

Но казалось, что надежда ей навек была чужда.

Ever yet was blessed with seeing bird above his chamber door —

Тот не жди себе отрады, в чьём дому на бюст Паллады

Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door, With such name as "Nevermore."

Сядет Ворон над дверями; от несчастья никуда, -

But the Raven, sitting lonely on that placid bust, spoke only

Тот, кто Ворона увидел, – не спасётся никуда, Ворона, чьё имя: «Никогда». Говорил он это слово так печально, так сурово,

That one word, as if its soul in that one word he did outpour

Что, казалось, в нем всю душу изливал; и вот, когда

Nothing farther then he uttered; not a feather then he fluttered —

Недвижим на изваяньи он сидел в немом молчаньи,

Till I scarcely more than muttered: "

Я шепнул: "

"Other friends have flown before —

"Как счастье, дружба улетели навсегда,

On the morrow he will leave me, as my Hopes have flown before."

Улетит и эта птица завтра утром навсегда". И ответил Ворон:

Then the bird said "Nevermore."

«Никогда».

Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,

И сказал я, вздрогнув снова:

"Doubtless," said I, "what it utters is its only stock and store,

"Верно молвить это слово

Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster

Научил его хозяин в дни тяжёлые, когда

Followed fast and followed faster till his songs one burden bore —

Он преследуем был Роком, и в несчастье одиноком,

Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore Of 'Never — nevermore.'"

Вместо песни лебединой, в эти долгие года Для него был стон единый в эти грустные года - Никогда, – уж больше никогда!"

But the Raven still beguiling all my sad soul into smiling,

Так я думал и невольно улыбнулся, как ни больно.

Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird and bust and door;

Повернул тихонько кресло к бюсту бледному, туда,

Then, upon the velvet sinking, I betook myself to linking

Где был Ворон, погрузился в бархат кресел и забылся…

Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore —

"Страшный Ворон, мой ужасный гость, – подумал я тогда -

What this grim, ungainly, ghastly, gaunt, and ominous bird of yore Meant in croaking "Nevermore."

Страшный, древний Ворон, горе возвещающий всегда, Что же значит крик твой: «Никогда»?

This I sat engaged in guessing, but no syllable expressing

Угадать стараюсь тщетно; смотрит Ворон безответно.

To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom's core;

Свой горящий взор мне в сердце заронил он навсегда.

This and more I sat divining, with my head at ease reclining

И в раздумьи над загадкой, я поник в дремоте сладкой

On the cushion's velvet lining that the lamp-light gloated o'er,

Головой на бархат, лампой озарённый. Никогда

But whose velvet violet lining with the lamp-light gloating o'er She shall press, ah, nevermore!

На лиловый бархат кресел, как в счастливые года, Ей уж не склоняться – никогда!

Then, methought, the air grew denser, perfumed from an unseen censer

И казалось мне: струило дым незримое кадило,

Swung by Seraphim whose foot-falls tinkled on the tufted floor.

Прилетели Серафимы, шелестели иногда

"Wretch," I cried, "thy God hath lent thee — by these angels he hath sent thee

Их шаги, как дуновенье:

Respite — respite and nepenthe from thy memories of Lenore!

"Это Бог мне шлёт забвенье!

Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore!"

Пей же сладкое забвенье, пей, чтоб в сердце навсегда Об утраченной Леноре стёрлась память – навсегда!..

Quoth the Raven, "Nevermore."

И сказал мне Ворон:

"Prophet!"

«Никогда».

said I, "thing of evil!—prophet still, if bird or devil!—

"Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,

Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore,

Злой ли Дух тебя из Ночи, или вихрь занес сюда

Desolate, yet all undaunted, on this desert land enchanted —

Из пустыни мёртвой, вечной, безнадёжной, бесконечной, -

On this home by Horror haunted — tell me truly, I implore — Is there — is there balm in Gilead?—

Будет ли, молю, скажи мне, будет ли хоть там, куда

?—tell me — tell me, I implore!"

Снизойдём мы после смерти, – сердцу отдых навсегда?"

Quoth the Raven, "Nevermore."

И ответил Ворон:

"Prophet!"

«Никогда».

said I, "thing of evil!—prophet still, if bird or devil!

"Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,

By that Heaven that bends above us — by that God we both adore —

Заклинаю небом. Богом, отвечай, в тот день, когда

Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn,

Я Эдем увижу дальней, обниму ль душой печальной

It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore —

Душу светлую Леноры, той, чьё имя навсегда

Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore."

В сонме ангелов – Ленора, лучезарной навсегда?"

Quoth the Raven, "Nevermore."

И ответил Ворон: «Никогда». "Прочь! –

"Be that our sign of parting, bird or fiend!" I shrieked, upstarting —

воскликнул я, вставая, демон ты иль птица злая.

"Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore!

Прочь! – вернись в пределы Ночи, чтобы больше никогда

Leave no black plume as a token of that lie thy soul has spoken!

Ни одно из перьев чёрных, не напомнило позорных, Лживых слов твоих!

Leave my loneliness unbroken!—quit the bust above my door!

Оставь же бюст Паллады навсегда,

Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!"

Из души моей твой образ я исторгну навсегда!"

Quoth the Raven, "Nevermore."

И ответил Ворон: «Никогда».

And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting

И сидит, сидит с тех пор он там, над дверью чёрный Ворон,

On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;

С бюста бледного Паллады не исчезнет никуда.

And his eyes have all the seeming of a demon's that is dreaming

У него такие очи, как у Злого Духа ночи,

And the lamp-light o'er him streaming throws his shadows on the floor;

Сном объятого; и лампа тень бросает. Навсегда

And my soul from out that shadow that lies floating on the floor Shall be lifted — nevermore!

К этой тени чёрной птицы пригвождённый навсегда, - Не воспрянет дух мой – никогда!