Читальный зал | Иван Тургенев | Записки охотника | 📋 | 📖 | 🔀 | Русский ⇄ Английский

I. HOR AND KALINITCH

Кому случалось из Волховского уезда перебираться в Жиздринский, того, вероятно, поражала резкая разница между породой людей в Орловской губернии и калужской породой.

Anyone who has chanced to pass from the Bolhovsky district into the Zhizdrinsky district, must have been impressed by the striking difference between the race of people in the province of Orel and the population of the province of Kaluga.

Орловский мужик невелик ростом, сутуловат, угрюм, глядит исподлобья, живет в дрянных осиновых избёнках, ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо, носит лапти; калужский оброчный мужик обитает в просторных сосновых избах, высок ростом, глядит смело и весело, лицом чист и бел, торгует маслом и дёгтем и по праздникам ходит в сапогах.

The peasant of Orel is not tall, is bent in figure, sullen and suspicious in his looks; he lives in wretched little hovels of aspenwood, labours as a serf in the fields, and engages in no kind of trading, is miserably fed, and wears slippers of bast: the rentpaying peasant of Kaluga lives in roomy cottages of pinewood; he is tall, bold, and cheerful in his looks, neat and clean of countenance; he carries on a trade in butter and tar, and on holidays he wears boots.

Орловская деревня (мы говорим о восточной части Орловской губернии) обыкновенно расположена среди распаханных полей, близ оврага, кое-как превращённого в грязный пруд.

The village of the Orel province (we are speaking now of the eastern part of the province) is usually situated in the midst of ploughed fields, near a watercourse which has been converted into a filthy pool.

Кроме немногих ракит, всегда готовых к услугам, да двух-трёх тощих берез, деревца на версту кругом не увидишь; изба лепится к избе, крыши закиданы гнилой соломой…

Except for a few of the ever accommodating willows, and two or three gaunt birchtrees, you do not see a tree for a mile round; hut is huddled up against hut, their roofs covered with rotting thatch….

Калужская деревня, напротив, большею частью окружена лесом; избы стоят вольней и прямей, крыты тесом; ворота плотно запираются, плетень на задворке не разметан и не вывалился наружу, не зовёт в гости всякую прохожую свинью…

The villages of Kaluga, on the contrary, are generally surrounded by forest; the huts stand more freely, are more upright, and have boarded roofs; the gates fasten closely, the hedge is not broken down nor trailing about; there are no gaps to invite the visits of the passing pig….

И для охотника в Калужской губернии лучше.

And things are much better in the Kaluga province for the sportsman.

В Орловской губернии последние леса и площадя 💬 исчезнут лет через пять, а болот и в помине нет; в Калужской, напротив, засеки тянутся на сотни, болота на десятки верст, и не перевелась ещё благородная птица тетерев, водится добродушный дупель, и хлопотунья куропатка своим порывистым взлётом веселит и пугает стрелка и собаку.

In the Orel province the last of the woods and copses will have disappeared five years hence, and there is no trace of moorland left; in Kaluga, on the contrary, the moors extend over tens, the forest over hundreds of miles, and a splendid bird, the grouse, is still extant there; there are abundance of the friendly larger snipe, and the loudclapping partridge cheers and startles the sportsman and his dog by its abrupt upward flight.

В качестве охотника посещая Жиздринский уезд*, сошёлся я в поле и познакомился с одним калужским мелким помещиком, Полутыкиным, страстным охотником и, следовательно, отличным человеком.

On a visit to the Zhizdrinsky district in search of sport, I met in the fields a petty proprietor of the Kaluga province called Polutikin, and made his acquaintance. He was an enthusiastic sportsman; it follows, therefore, that he was an excellent fellow.

Водились за ним, правда, некоторые слабости: он, например, сватался за всех богатых невест в губернии и, получив отказ от руки и от дому, с сокрушённым сердцем доверял своё горе всем друзьям и знакомым, а родителям невест продолжал посылать в подарок кислые персики и другие сырые произведения своего сада; любил повторять один и тот же анекдот, который, несмотря на уважение г-на Полутыкина к его достоинствам, решительно никогда никого не смешил; хвалил сочинения Акима Нахимова и повесть «Пинну»*; заикался; называл свою собаку Астрономом; вместо однако говорил одначе и завёл у себя в доме французскую кухню, тайна которой, по понятиям его повара, состояла в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба — грибами, макароны — порохом; зато ни одна морковка не попадала в суп, не приняв вида ромба или трапеции.

He was liable, indeed, to a few weaknesses; he used, for instance, to pay his addresses to every unmarried heiress in the province, and when he had been refused her hand and house, brokenhearted he confided his sorrows to all his friends and acquaintances, and continued to shower offerings of sour peaches and other raw produce from his garden upon the young lady's relatives; he was fond of repeating one and the same anecdote, which, in spite of Mr. Polutikin's appreciation of its merits, had certainly never amused anyone; he admired the works of Akim Nahimov and the novel Pinna ; he stammered; he called his dog Astronomer; instead of 'however' said 'howsomever'; and had established in his household a French system of cookery, the secret of which consisted, according to his cook's interpretation, in a complete transformation of the natural taste of each dish; in this artiste's hands meat assumed the flavour of fish, fish of mushrooms, macaroni of gunpowder; to make up for this, not a single carrot went into the soup without taking the shape of a rhombus or a trapeze.

Но, за исключением этих немногих и незначительных недостатков, г-н Полутыкин был, как уже сказано, отличный человек.

But, with the exception of these few and insignificant failings, Mr. Polutikin was, as has been said already, an excellent fellow.

В первый же день моего знакомства с г. Полутыкиным он пригласил меня на ночь к себе.

On the first day of my acquaintance with Mr. Polutikin, he invited me to stay the night at his house.

— До меня верст пять будет, — прибавил он, — пешком идти далеко; зайдёмте сперва к Хорю. (Читатель позволит мне не передавать его заиканья.)

'It will be five miles farther to my house,' he added; 'it's a long way to walk; let us first go to Hor's.' (The reader must excuse my omitting his stammer.)

— А кто такой Хорь?

'Who is Hor?'

— А мой мужик…

'A peasant of mine.

Он отсюда близёхонько.

He is quite close by here.'

Мы отправились к нему.

We went in that direction.

Посреди леса, на расчищенной и разработанной поляне, возвышалась одинокая усадьба Хоря.

In a wellcultivated clearing in the middle of the forest rose Hor's solitary homestead.

Она состояла из нескольких сосновых срубов, соединённых заборами; перед главной избой тянулся навес, подпёртый тоненькими столбиками.

It consisted of several pinewood buildings, enclosed by plank fences; a porch ran along the front of the principal building, supported on slender posts.

Мы вошли.

We went in.

Нас встретил молодой парень, лет двадцати, высокий и красивый.

We were met by a young lad of twenty, tall and goodlooking.

— А, Федя!

'Ah, Fedya!

Дома Хорь? —

is Hor at home?'

спросил его г-н Полутыкин.

Mr. Polutikin asked him.

— Нет, Хорь в город уехал, — отвечал парень, улыбаясь и показывая ряд белых, как снег, зубов. —

'No. Hor has gone into town,' answered the lad, smiling and showing a row of snowwhite teeth. '

Тележку заложить прикажете?

'You would like the little cart brought out?'

— Да, брат, тележку.

'Yes, my boy, the little cart.

Да принеси нам квасу.

And bring us some kvas.'

Мы вошли в избу.

We went into the cottage.

Ни одна суздальская картина не залепляла чистых бревенчатых стен; в углу, перед тяжёлым образом в серебряном окладе, теплилась лампадка; липовый стол недавно был выскоблен и вымыт; между брёвнами и по косякам окон не скиталось резвых прусаков, не скрывалось задумчивых тараканов.

Not a single cheap glaring print was pasted up on the clean boards of the walls; in the corner, before the heavy, holy picture in its silver setting, a lamp was burning; the table of lindenwood had been lately planed and scrubbed; between the joists and in the cracks of the windowframes there were no lively Prussian beetles running about, nor gloomy cockroaches in hiding.

Молодой парень скоро появился с большой белой кружкой, наполненной хорошим квасом, с огромным ломтём пшеничного хлеба и с дюжиной соленых огурцов в деревянной миске.

The young lad soon reappeared with a great white pitcher filled with excellent kvas, a huge hunch of wheaten bread, and a dozen salted cucumbers in a wooden bowl.

Он поставил все эти припасы на стол, прислонился к двери и начал с улыбкой на нас поглядывать.

He put all these provisions on the table, and then, leaning with his back against the door, began to gaze with a smiling face at us.

Не успели мы доесть нашей закуски, как уже телега застучала перед крыльцом.

We had not had time to finish eating our lunch when the cart was already rattling before the doorstep.

Мы вышли.

We went out.

Мальчик лет пятнадцати, кудрявый и краснощёкий, сидел кучером и с трудом удерживал сытого пегого жеребца.

A curlyheaded, rosycheeked boy of fifteen was sitting in the cart as driver, and with difficulty holding in the wellfed piebald horse.

Кругом телеги стояло человек шесть молодых великанов, очень похожих друг на друга и на Федю.

Round the cart stood six young giants, very like one another, and Fedya.

«Всё дети Хоря!» —

'All of these Hor's sons!'

заметил Полутыкин.

said Polutikin.

«Всё Хорьки, — подхватил Федя, который вышел вслед за нами на крыльцо, — да ещё не все:

'These are all Horkies' (i.e. wild cats), put in Fedya, who had come after us on to the step; 'but that's not all of them:

Потап в лесу, а Сидор уехал со старым Хорём в город…

Potap is in the wood, and Sidor has gone with old Hor to the town.

Смотри же, Вася, — продолжал он, обращаясь к кучеру, — духом сомчи: барина везёшь.

Look out, Vasya,' he went on, turning to the coachman; 'drive like the wind; you are driving the master.

Только на толчках-то, смотри, потише: и телегу-то попортишь, да и барское черево обеспокоишь!»

Only mind what you're about over the ruts, and easy a little; don't tip the cart over, and upset the master's stomach!'

Остальные Хорьки усмехнулись от выходки Феди.

The other Horkies smiled at Fedya's sally. '

«Подсадить Астронома!» —

'Lift Astronomer in!'

торжественно воскликнул г-н Полутыкин.

Mr. Polutikin called majestically.

Федя, не без удовольствия, поднял на воздух принужденно улыбавшуюся собаку и положил её на дно телеги.

Fedya, not without amusement, lifted the dog, who wore a forced smile, into the air, and laid her at the bottom of the cart.

Вася дал вожжи лошади.

Vasya let the horse go.

Мы покатили.

We rolled away. '

«А вот это моя контора, — сказал мне вдруг г-н Полутыкин, указывая на небольшой низенький домик, — хотите зайти?» —

'And here is my countinghouse,' said Mr. Polutikin suddenly to me, pointing to a little lowpitched house. 'Shall we go in?' 'By all means.' '

«Извольте». — «Она теперь упразднена, — заметил он, слезая, — а всё посмотреть стоит».

'It is no longer used,' he observed, going in; 'still, it is worth looking at.'

Контора состояла из двух пустых комнат.

The countinghouse consisted of two empty rooms.

Сторож, кривой старик, прибежал с задворья.

The caretaker, a one eyed old man, ran out of the yard. '

«Здравствуй, Миняич, — проговорил г-н Полутыкин, — а где же вода?»

'Good day, Minyaitch,' said Mr. Polutikin; 'bring us some water.'

Кривой старик исчез и тотчас вернулся с бутылкой воды и двумя стаканами.

The oneeyed old man disappeared, and at once returned with a bottle of water and two glasses. '

«Отведайте, — сказал мне Полутыкин, — это у меня хорошая, ключевая вода».

'Taste it,' Polutikin said to me; 'it is splendid spring water.'

Мы выпили по стакану, причём старик нам кланялся в пояс.

We drank off a glass each, while the old man bowed low. '

«Ну, теперь, кажется, мы можем ехать, — заметил мой новый приятель. —

'Come, now, I think we can go on,' said my new Friend. '

В этой конторе я продал купцу Аллилуеву четыре десятины лесу за выгодную цену».

'In that countinghouse I sold the merchant Alliluev four acres of forestland for a good price.'

Мы сели в телегу и через полчаса уже въезжали на двор господского дома.

We took our seats in the cart, and in halfanhour we had reached the court of the manor house.

— Скажите, пожалуйста, — спросил я Полутыкина за ужином, — отчего у вас Хорь живет отдельно от прочих ваших мужиков?

'Tell me, please,' I asked Polutikin at supper; 'why does Hor live apart from your other peasants?'

— А вот отчего: он у меня мужик умный.

'Well, this is why; he is a clever peasant.

Лет двадцать пять тому назад изба у него сгорела; вот и пришёл он к моему покойному батюшке и говорит:

Twentyfive years ago his cottage was burnt down; so he came up to my late father and said: "

дескать, позвольте мне, Николай Кузьмич, поселиться у вас в лесу на болоте.

"Allow me, Nikolai Kouzmitch," says he, "to settle in your forest, on the bog.

Я вам стану оброк платить хороший. —

I will pay you a good rent." "

«Да зачем тебе селиться на болоте?» —

"But what do you want to settle on the bog for?" "

«Да уж так; только вы, батюшка, Николай Кузьмич, ни в какую работу употреблять меня уж не извольте, а оброк положите, какой сами знаете». —

"Oh, I want to; only, your honour, Nikolai Kouzmitch, be so good as not to claim any labour from me, but fix a rent as you think best." "

«Пятьдесят рублев в год!» —

"Fifty roubles a year!" "

«Извольте». —

"Very well." "

«Да без недоимок у меня, смотри!» —

"But I'll have no arrears, mind!" "

«Известно, без недоимок…» Вот он и поселился на болоте.

"Of course, no arrears"; and so he settled on the bog.

С тех пор Хорём его и прозвали.

Since then they have called him Hor' (i.e. wild cat).

— Ну, и разбогател? —

'Well, and has he grown rich?'

спросил я.

I inquired.

— Разбогател.

'Yes, he has grown rich.

Теперь он мне сто целковых оброка платит, да ещё я, пожалуй, накину.

Now he pays me a round hundred for rent, and I shall raise it again, I dare say.

Я уж ему не раз говорил: «Откупись, Хорь, эй, откупись!..»

I have said to him more than once, "Buy your freedom, Hor; come, buy your freedom." …

А он, бестия, меня уверяет, что нечем; денег, дескать, нету…

But he declares, the rogue, that he can't; has no money, he says….

Да, как бы не так!..

As though that were likely….'

На другой день мы тотчас после чаю опять отправились на охоту.

The next day, directly after our morning tea, we started out hunting again.

Проезжая через деревню, г-н Полутыкин велел кучеру остановиться у низенькой избы и звучно воскликнул: «Калиныч!» —

As we were driving through the village, Mr. Polutikin ordered the coachman to stop at a lowpitched cottage and called loudly, 'Kalinitch!' '

«Сейчас, батюшка, сейчас, — раздался голос со двора, — лапоть подвязываю».

'Coming, your honour, coming' sounded a voice from the yard; 'I am tying on my shoes.'

Мы поехали шагом; за деревней догнал нас человек лет сорока, высокого роста, худой, с небольшой загнутой назад головкой.

We went on at a walk; outside the village a man of about forty overtook us. He was tall and thin, with a small and erect head.

Это был Калиныч.

It was Kalinitch.

Его добродушное смуглое лицо, кое-где отмеченное рябинами, мне понравилось с первого взгляда.

His goodhumoured; swarthy face, somewhat pitted with smallpox, pleased me from the first glance.

Калиныч (как узнал я после) каждый день ходил с барином на охоту, носил его сумку, иногда и ружье, замечал, где садится птица, доставал воды, набирал земляники, устроивал шалаши, бегал за дрожками; без него г-н Полутыкин шагу ступить не мог.

Kalinitch (as I learnt afterwards) went hunting every day with his master, carried his bag, and sometimes also his gun, noted where game was to be found, fetched water, built shanties, and gathered strawberries, and ran behind the droshky; Mr. Polutikin could not stir a step without him.

Калиныч был человек самого весёлого, самого кроткого нрава, беспрестанно попевал вполголоса, беззаботно поглядывал во все стороны, говорил немного в нос, улыбаясь, прищуривал свои светло-голубые глаза и часто брался рукою за свою жидкую, клиновидную бороду.

Kalinitch was a man of the merriest and gentlest disposition; he was constantly singing to himself in a low voice, and looking carelessly about him. He spoke a little through his nose, with a laughing twinkle in his light blue eyes, and he had a habit of plucking at his scanty, wedgeshaped beard with his hand.

Ходил он нескоро, но большими шагами, слегка подпираясь длинной и тонкой палкой.

He walked not rapidly, but with long strides, leaning lightly on a long thin staff.

В течение дня он не раз заговаривал со мною, услуживал мне без раболепства, но за барином наблюдал, как за ребёнком.

He addressed me more than once during the day, and he waited on me without, obsequiousness, but he looked after his master as if he were a child.

Когда невыносимый полуденный зной заставил нас искать убежища, он свёл нас на свою пасеку, в самую глушь леса.

When the unbearable heat drove us at midday to seek shelter, he took us to his beehouse in the very heart of the forest.

Калиныч отворил нам избушку, увешанную пучками сухих душистых трав, уложил нас на свежем сене, а сам надел на голову род мешка с сеткой, взял нож, горшок и головешку и отправился на пасеку вырезать нам сот.

There Kalinitch opened the little hut for us, which was hung round with bunches of dry scented herbs. He made us comfortable on some dry hay, and then put a kind of bag of network over his head, took a knife, a little pot, and a smouldering stick, and went to the hive to cut us out some honeycomb.

Мы запили прозрачный тёплый мед ключевой водой и заснули под однообразное жужжанье пчел и болтливый лепет листьев.

We had a draught of spring water after the warm transparent honey, and then dropped asleep to the sound of the monotonous humming of the bees and the rustling chatter of the leaves.

Лёгкий порыв ветерка разбудил меня…

A slight gust of wind awakened me….

Я открыл глаза и увидел Калиныча:

I opened my eyes and saw Kalinitch:

он сидел на пороге полураскрытой двери и ножом вырезывал ложку.

he was sitting on the threshold of the halfopened door, carving a spoon with his knife.

Я долго любовался его лицом, кротким и ясным, как вечернее небо.

I gazed a long time admiring his face, as sweet and clear as an evening sky.

Г-н Полутыкин тоже проснулся.

Mr. Polutikin too woke up.

Мы не тотчас встали.

We did not get up at once.

Приятно после долгой ходьбы и глубокого сна лежать неподвижно на сене: тело нежится и томится, лёгким жаром пышет лицо, сладкая лень смыкает глаза.

After our long walk and our deep sleep it was pleasant to lie without moving in the hay; we felt weary and languid in body, our faces were in a slight glow of warmth, our eyes were closed in delicious laziness.

Наконец мы встали и опять пошли бродить до вечера.

At last we got up, and set off on our wanderings again till evening.

За ужином я заговорил опять о Хоре да о Калиныче.

At supper I began again to talk of Hor and Kalinitch. '

«Калиныч — добрый мужик, — сказал мне г. Полутыкин, — усердный и услужливый мужик; хозяйство в исправности, одначе, содержать не может: я его всё оттягиваю.

'Kalinitch is a good peasant,' Mr. Polutikin told me; 'he is a willing and useful peasant; he can't farm his land properly; I am always taking him away from it.

Каждый день со мной на охоту ходит…

He goes out hunting every day with me….

Какое уж тут хозяйство, — посудите сами».

You can judge for yourself how his farming must fare.'

Я с ним согласился, и мы легли спать.

I agreed with him, and we went to bed.

На другой день г-н Полутыкин принуждён был отправиться в город по делу с соседом Пичуковым.

The next day Mr. Polutikin was obliged to go to town about some business with his neighbour Pitchukoff.

Сосед Пичуков запахал у него землю и на запаханной земле высек его же бабу.

This neighbour Pitchukoff had ploughed over some land of Polutikin's, and had flogged a peasant woman of his on this same piece of land.

На охоту поехал я один и перед вечером завернул к Хорю.

I went out hunting alone, and before evening I turned into Hor's house.

На пороге избы встретил меня старик — лысый, низкого роста, плечистый и плотный — сам Хорь.

On the threshold of the cottage I was met by an old man–bald, short, broadshouldered, and stout–Hor himself.

Я с любопытством посмотрел на этого Хоря.

I looked with curiosity at the man.

Склад его лица напоминал Сократа: такой же высокий, шишковатый лоб, такие же маленькие глазки, такой же курносый нос.

The cut of his face recalled Socrates; there was the same high, knobby forehead, the same little eyes, the same snub nose.

Мы вошли вместе в избу.

We went into the cottage together.

Тот же Федя принёс мне молока с чёрным хлебом.

The same Fedya brought me some milk and black bread.

Хорь присел на скамью и, преспокойно поглаживая свою курчавую бороду, вступил со мною в разговор.

Hor sat down on a bench, and, quietly stroking his curly beard, entered into conversation with me.

Он, казалось, чувствовал своё достоинство, говорил и двигался медленно, изредка посмеивался из-под длинных своих усов.

He seemed to know his own value; he spoke and moved slowly; from time to time a chuckle came from between his long moustaches.

Мы с ним толковали о посеве, об урожае, о крестьянском быте…

We discussed the sowing, the crops, the peasant's life….

Он со мной всё как будто соглашался; только потом мне становилось совестно, и я чувствовал, что говорю не то…

He always seemed to agree with me; only afterwards I had a sense of awkwardness and felt I was talking foolishly….

Так оно как-то странно выходило.

In this way our conversation was rather curious.

Хорь выражался иногда мудрено, должно быть, из осторожности…

Hor, doubtless through caution, expressed himself very obscurely at times….

Вот вам образчик нашего разговора:

Here is a specimen of our talk.

— Послушай-ка, Хорь, — говорил я ему, — отчего ты не откупишься от своего барина?

"Tell me, Hor," I said to him, "why don't you buy your freedom from your master?"

— А для чего мне откупаться?

"And what would I buy my freedom for?

Теперь я своего барина знаю и оброк свой знаю…

Now I know my master, and I know my rent….

барии у нас хороший.

We have a good master."

— Всё же лучше на свободе, — заметил я.

'It's always better to be free,' I remarked.

Хорь посмотрел на меня сбоку.

Hor gave me a dubious look.

— Вестимо, — проговорил он.

'Surely,' he said.

— Ну, так отчего же ты не откупаешься?

'Well, then, why don't you buy your freedom?'

Хорь покрутил головой.

Hor shook his head.

— Чем, батюшка, откупиться прикажешь?

'What would you have me buy it with, your honour?'

— Ну, полно, старина…

'Oh, come, now, old man!'

— Попал Хорь в вольные люди, — продолжал он вполголоса, как будто про себя, — кто без бороды живет, тот Хорю и на́больший.*

'If Hor were thrown among free men,' he continued in an undertone, as though to himself, 'everyone without a beard would be a better man than Hor.'

— А ты сам бороду сбрей.

'Then shave your beard.'

'What is a beard?

a beard is grass:

one can cut it.'

'Well, then?'

— А, знать, Хорь прямо в купцы попадёт; купцам-то жизнь хорошая, да и те в бородах.

'But Hor will be a merchant straight away; and merchants have a fine life, and they have beards.'

— А что, ведь ты тоже торговлей занимаешься? —

'Why, do you do a little trading too?'

спросил я его.

I asked him.

— Торгуем помаленьку маслишком да дегтишком…

'We trade a little in a little butter and a little tar….

Что же, тележку, батюшка, прикажешь заложить?

Would your honour like the cart put to?'

«Крепок ты на язык и человек себе на уме», — подумал я.

'You're a close man and keep a tight rein on your tongue,' I thought to myself. '

— Нет, — сказал я вслух, — тележки мне не надо; я завтра около твоей усадьбы похожу и, если позволишь, останусь ночевать у тебя в сенном сарае.

'No,' I said aloud, 'I don't want the cart; I shall want to be near your homestead tomorrow, and if you will let me, I will stay the night in your haybarn.'

— Милости просим.

'You are very welcome.

Да покойно ли тебе будет в сарае?

But will you be comfortable in the barn?

Я прикажу бабам постлать тебе простыню и положить подушку.

I will tell the women to lay a sheet and put you a pillow….

Эй, бабы! —

Hey, girls!'

вскричал он, поднимаясь с места, — сюда, бабы!..

he cried, getting up from his place; 'here, girls!…

А ты, Федя, поди с ними.

And you, Fedya, go with them.

Бабы ведь народ глупый.

Women, you know, are foolish folk.'

Четверть часа спустя Федя с фонарём проводил меня в сарай.

A quarter of an hour later Fedya conducted me with a lantern to the barn.

Я бросился на душистое сено, собака свернулась у ног моих; Федя пожелал мне доброй ночи, дверь заскрипела и захлопнулась.

I threw myself down on the fragrant hay; my dog curled himself up at my feet; Fedya wished me goodnight; the door creaked and slammed to.

Я довольно долго не мог заснуть.

For rather a long time I could not get to sleep.

Корова подошла к двери, шумно дохнула раза два; собака с достоинством на неё зарычала; свинья прошла мимо, задумчиво хрюкая; лошадь где-то в близости стала жевать сено и фыркать…

A cow came up to the door, and breathed heavily twice; the dog growled at her with dignity; a pig passed by, grunting pensively; a horse somewhere near began to munch the hay and snort….

Я, наконец, задремал.

At last I fell asleep.

На заре Федя разбудил меня.

At sunrise Fedya awakened me.

Этот весёлый, бойкий парень очень мне нравился; да и, сколько я мог заметить, у старого Хоря он тоже был любимцем.

This brisk, lively young man pleased me; and, from what I could see, he was old Hor's favourite too.

Они оба весьма любезно друг над другом подтрунивали.

They used to banter one another in a very friendly way.

Старик вышел ко мне навстречу.

The old man came to meet me.

Оттого ли, что я провёл ночь под его кровом, по другой ли какой причине, только Хорь гораздо ласковее вчерашнего обошёлся со мной.

Whether because I had spent the night under his roof, or for some other reason, Hor certainly treated me far more cordially than the day before.

— Самовар тебе готов, — сказал он мне с улыбкой, — пойдём чай пить.

'The samovar is ready,' he told me with a smile; 'let us come and have tea.'

Мы уселись около стола.

We took our seats at the table.

Здоровая баба, одна из его невесток, принесла горшок с молоком.

A robustlooking peasant woman, one of his daughtersinlaw, brought in a jug of milk.

Все его сыновья поочерёдно входили в избу.

All his sons came one after another into the cottage.

— Что у тебя за рослый народ! —

'What a fine set of fellows you have!'

заметил я старику.

I remarked to the old man.

— Да, — промолвил он, откусывая крошечный кусок сахару, — на меня да на мою старуху жаловаться, кажись, им нечего.

'Yes,' he said, breaking off a tiny piece of sugar with his teeth; 'me and my old woman have nothing to complain of, seemingly.'

— И все с тобой живут?

'And do they all live with you?'

— Все. Сами хотят, так и живут.

'Yes; they choose to, themselves, and so they live here.'

— И все женаты?

'And are they all married?'

— Вон один, пострел, не женится, — отвечал он, указывая на Федю, который по-прежнему прислонился к двери. —

'Here's one not married, the scamp!' he answered, pointing to Fedya, who was leaning as before against the door. '

Васька, тот ещё молод, тому погодить можно.

'Vaska, he's still too young; he can wait.'

— А что мне жениться? —

'And why should I get married?'

возразил Федя, — мне и так хорошо.

retorted Fedya; 'I'm very well off as I am.

На что мне жена?

What do I want a wife for?

Лаяться с ней, что ли?

To squabble with, eh?'

— Ну, уж ты…

'Now then, you …

уж я тебя знаю!

ah, I know you!

кольца серебряные носишь…

you wear a silver ring….

Тебе бы всё с дворовыми девками нюхаться…

You'd always be after the girls up at the manor house…. "

«Полноте, бесстыдники!» —

"Have done, do, for shame!"'

продолжал старик, передразнивая горничных. —

the old man went on, mimicking the servant girls. '

Уж я тебя знаю, белоручка ты этакой!

'Ah, I know you, you whitehanded rascal!'

— А в бабе-то что хорошего?

'But what's the good of a peasant woman?'

— Баба — работница, — важно заметил Хорь. — Баба мужику слуга.

'A peasant woman–is a labourer,' said Hor seriously; 'she is the peasant's servant.'

— Да на что мне работница?

'And what do I want with a labourer?'

— То-то, чужими руками жар загребать любишь.

'I dare say; you'd like to play with the fire and let others burn their fingers:

Знаем мы вашего брата.

we know the sort of chap you are.'

— Ну, жени меня, коли так. А? что!

'Well, marry me, then.

Что ж ты молчишь?

Well, why don't you answer?'

— Ну, полно, полно, балагур.

'There, that's enough, that's enough, giddy pate!

Вишь, барина мы с тобой беспокоим.

You see we're disturbing the gentleman. I'll marry you, depend on it….

Женю, небось… А ты, батюшка, не гневись: дитятко, видишь, малое, разуму не успело набраться.

And you, your honour, don't be vexed with him; you see, he's only a baby; he's not had time to get much sense.'

Федя покачал головой…

Fedya shook his head.

— Дома Хорь? —

'Is Hor at home?'

раздался за дверью знакомый голос, — и Калиныч вошёл в избу с пучком полевой земляники в руках, которую нарвал он для своего друга, Хоря.

sounded a wellknown voice; and Kalinitch came into the cottage with a bunch of wild strawberries in his hands, which he had gathered for his friend Hor.

Старик радушно его приветствовал.

The old man gave him a warm welcome.

Я с изумлением поглядел на Калиныча:

I looked with surprise at Kalinitch.

признаюсь, я не ожидал таких «нежностей» от мужика.

I confess I had not expected such a delicate attention on the part of a peasant.

Я в этот день пошёл на охоту часами четырьмя позднее обыкновенного и следующие три дня провёл у Хоря. Меня занимали новые мои знакомцы.

That day I started out to hunt four hours later than usual, and the following three days I spent at Hor's. My new friends interested me.

Не знаю, чем я заслужил их доверие, но они непринуждённо разговаривали со мной. Я с удовольствием слушал их и наблюдал за ними.

I don't know how I had gained their confidence, but they began to talk to me without constraint.

Оба приятеля нисколько не походили друг на друга.

The two friends were not at all alike.

Хорь был человек положительный, практический, административная голова, рационалист; Калиныч, напротив, принадлежал к числу идеалистов, романтиков, людей восторженных и мечтательных.

Hor was a positive, practical man, with a head for management, a rationalist; Kalinitch, on the other hand, belonged to the order of idealists and dreamers, of romantic and enthusiastic spirits.

Хорь понимал действительность, то есть: обстроился, накопил деньжонку, ладил с барином и с прочими властями; Калиныч ходил в лаптях и перебивался кое-как.

Hor had a grasp of actuality–that is to say, he looked ahead, was saving a little money, kept on good terms with his master and the other authorities; Kalinitch wore shoes of bast, and lived from hand to mouth.

Хорь расплодил большое семейство, покорное и единодушное; у Калиныча была когда-то жена, которой он боялся, а детей и не бывало вовсе.

Hor had reared a large family, who were obedient and united; Kalinitch had once had a wife, whom he had been afraid of, and he had had no children.

Хорь насквозь видел г-на Полутыкина; Калиныч благоговел перед своим господином.

Hor took a very critical view of Mr. Polutikin; Kalinitch revered his master.

Хорь любил Калиныча и оказывал ему покровительство; Калиныч любил и уважал Хоря.

Hor loved Kalinitch, and took protecting care of him; Kalinitch loved and respected Hor.

Хорь говорил мало, посмеивался и разумел про себя; Калиныч объяснялся с жаром, хотя и не пел соловьём, как бойкий фабричный человек…

Hor spoke little, chuckled, and thought for himself; Kalinitch expressed himself with warmth, though he had not the flow of fine language of a smart factory hand.

Но Калиныч был одарён преимуществами, которые признавал сам Хорь, например: он заговаривал кровь, испуг, бешенство, выгонял червей; пчелы ему дались, рука у него была лёгкая.

But Kalinitch was endowed with powers which even Hor recognised; he could charm away haemorrhages, fits, madness, and worms; his bees always did well; he had a light hand.

Хорь при мне попросил его ввести в конюшню новокупленную лошадь, и Калиныч с добросовестною важностью исполнил просьбу старого скептика.

Hor asked him before me to introduce a newly bought horse to his stable, and with scrupulous gravity Kalinitch carried out the old sceptic's request.

Калиныч стоял ближе к природе; Хорь же — к людям, к обществу; Калиныч не любил рассуждать и всему верил слепо; Хорь возвышался даже до иронической точки зрения на жизнь.

Kalinitch was in closer contact with nature; Hor with men and society. Kalinitch had no liking for argument, and believed in everything blindly; Hor had reached even an ironical point of view of life.

Он много видел, много знал, и от него я многому научился.

He had seen and experienced much, and I learnt a good deal from him.

Например, из его рассказов узнал я, что каждое лето, перед покосом, появляется в деревнях небольшая тележка особенного вида.

For instance, from his account I learnt that every year before mowingtime a small, peculiarlooking cart makes its appearance in the villages.

В этой тележке сидит человек в кафтане и продаёт косы.

In this cart sits a man in a long coat, who sells scythes.

На наличные деньги он берет рубль двадцать пять копеек — полтора рубля ассигнациями; в долг — три рубля и целковый.

He charges one rouble twentyfive copecks–a rouble and a half in notes–for ready money; four roubles if he gives credit.

Все мужики, разумеется, берут у него в долг.

All the peasants, of course, take the scythes from him on credit.

Через две-три недели он появляется снова и требует денег.

In two or three weeks he reappears and asks for the money.

У мужика овёс только что скошен, стало быть, заплатить есть чем; он идёт с купцом в кабак и там уже расплачивается.

As the peasant has only just cut his oats, he is able to pay him; he goes with the merchant to the tavern, and there the debt is settled.

Иные помещики вздумали было покупать сами косы на наличные деньги и раздавать в долг мужикам по той же цене; но мужики оказались недовольными и даже впали в уныние; их лишали удовольствия щёлкать по косе, прислушиваться, перевёртывать её в руках и раз двадцать спросить у плутоватого мещанина-продавца: «А что, малый, коса-то не больно того?»

Some landowners conceived the idea of buying the scythes themselves for ready money and letting the peasants have them on credit for the same price; but the peasants seemed dissatisfied, even dejected; they had deprived them of the pleasure of tapping the scythe and listening to the ring of the metal, turning it over and over in their hands, and telling the scoundrelly citytrader twenty times over, 'Eh, my friend, you won't take me in with your scythe!'

Те же самые проделки происходят и при покупке серпов, с тою только разницей, что тут бабы вмешиваются в дело и доводят иногда самого продавца до необходимости, для их же пользы, поколотить их.

The same tricks are played over the sale of sickles, only with this difference, that the women have a hand in the business then, and they sometimes drive the trader himself to the necessity–for their good, of course–of beating them.

Но более всего страдают бабы вот при каком случае.

But the women suffer most illtreatment through the following circumstances.

Поставщики материала на бумажные фабрики поручают закупку тряпья особенного рода людям, которые в иных уездах называются «орлами».

Contractors for the supply of stuff for paper factories employ for the purchase of rags a special class of men, who in some districts are called eagles.

Такой «орёл» получает от купца рублей двести ассигнациями и отправляется на добычу.

Such an 'eagle' receives two hundred roubles in bank notes from the merchant, and starts off in search of his prey.

Но, в противность благородной птице, от которой он получил своё имя, он не нападает открыто и смело: напротив, «орёл» прибегает к хитрости и лукавству.

But, unlike the noble bird from whom he has derived his name, he does not swoop down openly and boldly upon it; quite the contrary; the 'eagle' has recourse to deceit and cunning.

Он оставляет свою тележку где-нибудь в кустах около деревни, а сам отправляется по задворьям да по задам, словно прохожий какой-нибудь или просто праздношатающийся.

He leaves his cart somewhere in a thicket near the village, and goes himself to the backyards and back doors, like someone casually passing, or simply a tramp.

Бабы чутьём угадывают его приближенье и крадутся к нему навстречу.

The women scent out his proximity and steal out to meet him.

Второпях совершается торговая сделка.

The bargain is hurriedly concluded.

За несколько медных грошей баба отдаёт «орлу» не только всякую ненужную тряпицу, но часто даже мужнину рубаху и собственную панёву.

For a few copper halfpence a woman gives the 'eagle' not only every useless rag she has, but often even her husband's shirt and her own petticoat.

В последнее время бабы нашли выгодным красть у самих себя и сбывать таким образом пеньку, в особенности «замашки»*, — важное распространение и усовершенствование промышленности «орлов»!

Of late the women have thought it profitable to steal even from themselves, and to sell hemp in the same way–a great extension and improvement of the business for the 'eagles'!

Но зато мужики, в свою очередь, навострились и при малейшем подозрении, при одном отдаленном слухе о появлении «орла» быстро и живо приступают к исправительным и предохранительным мерам.

To meet this, however, the peasants have grown more cunning in their turn, and on the slightest suspicion, on the most distant rumors of the approach of an 'eagle,' they have prompt and sharp recourse to corrective and preventive measures.

И в самом деле, не обидно ли?

And, after all, wasn't it disgraceful?

Пеньку продавать их дело, и они её точно продают, не в городе, — в город надо самим тащиться, — а приезжим торгашам, которые, за неимением безмена, считают пуд в сорок горстей — а вы знаете, что за горсть и что за ладонь у русского человека, особенно когда он «усердствует»!

To sell the hemp was the men's business–and they certainly do sell it–not in the town (they would have to drag it there themselves), but to traders who come for it, who, for want of scales, reckon forty handfuls to the pood–and you know what a Russian's hand is and what it can hold, especially when he 'tries his best'!

Таких рассказов я, человек неопытный и в деревне не «живалый» (как у нас в Орле говорится), наслушался вдоволь.

As I had had no experience and was not 'countrybred' (as they say in Orel) I heard plenty of such descriptions.

Но Хорь не всё рассказывал, он сам меня расспрашивал о многом.

But Hor was not always the narrator; he questioned me too about many things.

Узнал он, что я бывал за границей, и любопытство его разгорелось…

He learned that I had been in foreign parts, and his curiosity was aroused….

Калиныч от него не отставал; но Калиныча более трогали описания природы, гор, водопадов, необыкновенных зданий, больших городов; Хоря занимали вопросы административные и государственные.

Kalinitch was not behind him in curiosity; but he was more attracted by descriptions of nature, of mountains and waterfalls, extraordinary buildings and great towns; Hor was interested in questions of government and administration.

Он перебирал всё по порядку:

He went through everything in order. '

«Что, у них это там есть так же, как у нас, аль иначе?..

'Well, is that with them as it is with us, or different?…

Ну, говори, батюшка, — как же?..» — «А!

Come, tell us, your honour, how is it?' '

ах, господи, твоя воля!» —

'Ah, Lord, thy will be done!'

восклицал Калиныч во время моего рассказа; Хорь молчал, хмурил густые брови и лишь изредка замечал, что, «дескать, это у нас не шло бы, а вот это хорошо — это порядок».

Kalinitch would exclaim while I told my story; Hor did not speak, but frowned with his bushy eyebrows, only observing at times, 'That wouldn't do for us; still, it's a good thing–it's right.'

Всех его расспросов я передать вам не могу, да и незачем; но из наших разговоров я вынес одно убежденье, которого, вероятно, никак не ожидают читатели, — убежденье, что Петр Великий был по преимуществу русский человек, русский именно в своих преобразованиях.

All his inquiries, I cannot recount, and it is unnecessary; but from our conversations I carried away one conviction, which my readers will certainly not anticipate … the conviction that Peter the Great was preeminently a Russian– Russian, above all, in his reforms.

Русский человек так уверен в своей силе и крепости, что он не прочь и поломать себя: он мало занимается своим прошедшим и смело глядит вперёд.

The Russian is so convinced of his own strength and powers that he is not afraid of putting himself to severe strain; he takes little interest in his past, and looks boldly forward.

Что хорошо — то ему и нравится, что разумно — того ему и подавай, а откуда оно идёт, — ему всё равно.

What is good he likes, what is sensible he will have, and where it comes from he does not care.

Его здравый смысл охотно подтрунит над сухопарым немецким рассудком; но немцы, по словам Хоря, любопытный народец, и поучиться у них он готов.

His vigorous sense is fond of ridiculing the thin theorising of the German; but, in Hor's words, 'The Germans are curious folk,' and he was ready to learn from them a little.

Благодаря исключительности своего положенья, своей фактической независимости, Хорь говорил со мной о многом, чего из другого рычагом не выворотишь, как выражаются мужики, жерновом не вымелешь.

Thanks to his exceptional position, his practical independence, Hor told me a great deal which you could not screw or–as the peasants say–grind with a grindstone, out of any other man.

Он действительно понимал своё положенье.

He did, in fact, understand his position.

Толкуя с Хорём, я в первый раз услышал простую, умную речь русского мужика.

Talking with Hor, I for the first time listened to the simple, wise discourse of the Russian peasant.

Его познанья были довольно, по-своему, обширны, но читать он не умел; Калиныч — умел.

His acquirements were, in his own opinion, wide enough; but he could not read, though Kalinitch could. '

«Этому шалопаю грамота далась, — заметил Хорь, — у него и пчелы отродясь не мёрли». —

'That ne'erdoweel has schoollearning,' observed Hor, 'and his bees never die in the winter.' '

«А детей ты своих выучил грамоте?»

'But haven't you had your children taught to read?'

Хорь помолчал.

Hor was silent a minute. '