Читальный зал | Edgar Allan Poe | A descent into the Maelstrom | 📋 | 📖 | 🔀 | Английский ⇄ Русский

The ways of God in Nature, as in Providence, are not as our ways; nor are the models that we frame any way commensurate to the vastness, profundity, and unsearchableness of His works, which have a depth in them greater than the well of Democritus..

Пути господни в природе и в промысле не наши пути, и формы, которые мы создаём, не соизмеримы с беспредельностью, глубиной и неразрушимостью его творений, более глубоких, чем колодезь Демокрита.

Джозеф Гленвилль.

We had now reached the summit of the loftiest crag.

Мы добрались до вершины главного утёса.

For some minutes the old man seemed too much exhausted to speak.

Прошло несколько минут, пока старик отдышался и заговорил:

“Not long ago,” said he at length, “and I could have guided you on this route as well as the youngest of my sons; but, about three years past, there happened to me an event such as never happened to mortal man—or at least such as no man ever survived to tell of—and the six hours of deadly terror which I then endured have broken me up body and soul.

— Ещё недавно, — сказал он, наконец, — я мог бы вас провести по этой дороге не хуже младшего из моих сыновей, но года три назад случилось со мной происшествие, какого никогда не приходилось испытать ни единому смертному, а если и приходилось, то он не пережил его. Шесть часов смертельного ужаса, пережитые мною, сломили моё тело и мой дух.

You suppose me a very old man—but I am not.

Вы думаете, что я очень стар, — это ошибка.

It took less than a single day to change these hairs from a jetty black to white, to weaken my limbs, and to unstring my nerves, so that I tremble at the least exertion, and am frightened at a shadow.

Довольно было одного дня, чтобы превратить чёрные, как смоль, волосы в седые, ослабить члены и расстроить нервы так, что я задыхаюсь теперь при малейшем усилии и пугаюсь тени.

Do you know I can scarcely look over this little cliff without getting giddy?”

Поверите ли, у меня кружится голова, когда я смотрю с этого пригорка.

The “little cliff,” upon whose edge he had so carelessly thrown himself down to rest that the weightier portion of his body hung over it, while he was only kept from falling by the tenure of his elbow on its extreme and slippery edge—this “little cliff” arose, a sheer unobstructed precipice of black shining rock, some fifteen or sixteen hundred feet from the world of crags beneath us.

"Пригорок", на котором он расположился, беззаботно растянувшись на самом краю, свесив голову и верхнюю часть туловища вниз и упираясь локтем в скользкий край, — этот "пригорок" возвышался тысячи на полторы футов над соседними утёсами, в виде крутой, отвесной и чёрной скалы.

Nothing would have tempted me to within half a dozen yards of its brink.

Я ни за какие деньги не согласился бы подойти ближе шести шагов к его окраине.

In truth so deeply was I excited by the perilous position of my companion, that I fell at full length upon the ground, clung to the shrubs around me, and dared not even glance upward at the sky—while I struggled in vain to divest myself of the idea that the very foundations of the mountain were in danger from the fury of the winds.

Опасное положение товарища внушало мне такой страх, что я растянулся на земле, уцепился за кустарник и не решался даже взглянуть на небо, — мне все казалось, что ветер сорвёт скалу.

It was long before I could reason myself into sufficient courage to sit up and look out into the distance.

Не скоро я оправился и овладел собой настолько, что решился сесть и полюбоваться на окружающий вид.

“You must get over these fancies,” said the guide, “for I have brought you here that you might have the best possible view of the scene of that event I mentioned—and to tell you the whole story with the spot just under your eye.”

— Напрасно вы боитесь, — сказал проводник, — я нарочно привёл вас сюда, чтобы вы могли видеть то место, где случилась происшествие, о котором я сейчас упоминал; я расскажу вам об этом подробно.

“We are now,” he continued, in that particularizing manner which distinguished him—“we are now close upon the Norwegian coast—in the sixty-eighth degree of latitude—in the great province of Nordland—and in the dreary district of Lofoden.

— Мы находимся теперь, — продолжал он со свойственной ему точностью, — на Норвежском берегу, под шестьдесят восьмым градусом широты, в провинции Норд- ланд, в пустынном округе Лофоден.

The mountain upon whose top we sit is Helseggen, the Cloudy.

Скала, на которой мы сидим, — Гольсегген.

Now raise yourself up a little higher—hold on to the grass if you feel giddy—so—and look out, beyond the belt of vapor beneath us, into the sea.”

Теперь приподнимитесь немножко — держитесь за траву, если кружится голова, — вот так — и взгляните на море, вон туда, за грядой туманов.

I looked dizzily, and beheld a wide expanse of ocean, whose waters wore so inky a hue as to bring at once to my mind the Nubian geographer’s account of the Mare Tenebrarum..

Я взглянул и увидел безбрежную даль океана, как чернила чёрного, так что мне вспомнилось описание Маге tenebrarum у нубийского географа.

A panorama more deplorably desolate no human imagination can conceive.

Воображение человеческое не в силах представить себе более безнадёжную картину.

To the right and left, as far as the eye could reach, there lay outstretched, like ramparts of the world, lines of horridly black and beetling cliff, whose character of gloom was but the more forcibly illustrated by the surf which reared high up against its white and ghastly crest, howling and shrieking forever.

Вправо и влево, насколько мог хватить глаз, простирались груды мрачных тёмных утёсов, казавшихся ещё угрюмее среди бешеных валов прибоя, с визгом и ревом кативших свои седые гребни.

Just opposite the promontory upon whose apex we were placed, and at a distance of some five or six miles out at sea, there was visible a small, bleak-looking island; or, more properly, its position was discernible through the wilderness of surge in which it was enveloped. About two miles nearer the land, arose another of smaller size, hideously craggy and barren, and encompassed at various intervals by a cluster of dark rocks.

Как раз против мыса, на вершине которого мы находились, на расстоянии пяти- шести миль виднелся, почти исчезая в волнах, маленький остров, двумя милями ближе — другой, ещё меньше, голый, скалистый, усеянный грудами чёрных каменьев.

The appearance of the ocean, in the space between the more distant island and the shore, had something very unusual about it.

Океан на пространстве между берегом и самым отдаленным островом имел какой-то странный вид.

Although, at the time, so strong a gale was blowing landward that a brig in the remote offing lay to under a double-reefed trysail, and constantly plunged her whole hull out of sight, still there was here nothing like a regular swell, but only a short, quick, angry cross dashing of water in every direction—as well in the teeth of the wind as otherwise.

Несмотря на сильнейший ветер с моря, волны кипели, вставали, двигались по всем направлениям, по ветру и против ветра.

Of foam there was little except in the immediate vicinity of the rocks.

Пена была заметна только в непосредственном соседстве с утёсами.

“The island in the distance,” resumed the old man, “is called by the Norwegians Vurrgh.

— Тот остров, что подальше, — сказал старик, — норвежцы называют Вургом.

The one midway is Moskoe.

Поближе — Моское.

That a mile to the northward is Ambaaren.

На милю к северу — Амбаарен.

Yonder are Islesen, Hotholm, Keildhelm, Suarven, and Buckholm.

Вон те утёсы — Полезен, Готгольм, Кейдгельм, Суарвен и Букгольм.

Farther off—between Moskoe and Vurrgh—are Otterholm, Flimen, Sandflesen, and Stockholm.

Подальше — между Моское и Вургом — Оттергольм, Флимен, Зандфле- зен и Стокгольм.

These are the true names of the places—but why it has been thought necessary to name them at all, is more than either you or I can understand.

Таковы названия этих рифов, хотя зачем им даны названия, — ни вы, ни я не поймём.

Do you hear anything?

Слышите?

Do you see any change in the water?”

Замечаете перемену в море?

We had now been about ten minutes upon the top of Helseggen, to which we had ascended from the interior of Lofoden, so that we had caught no glimpse of the sea until it had burst upon us from the summit.

Мы находились уже минут десять на Гельсеггене, взбираясъ на него со стороны Лофодена, так что не могли видеть моря, пока не добрались до верхушки.

As the old man spoke, I became aware of a loud and gradually increasing sound, like the moaning of a vast herd of buffaloes upon an American prairie; and at the same moment I perceived that what seamen term the chopping character of the ocean beneath us, was rapidly changing into a current which set to the eastward. Even while I gazed, this current acquired a monstrous velocity.

При последних словах старика я услышал громкий, постепенно растущий звук, напоминавший рев стада бизонов на американской прерии; в то же время поверхность моря изменилась, буруны превратились в огромный поток, стремившийся в восточном направлении.

Each moment added to its speed—to its headlong impetuosity.

Быстрота течения возрастала на моих глазах.

In five minutes the whole sea, as far as Vurrgh, was lashed into ungovernable fury; but it was between Moskoe and the coast that the main uproar held its sway.

Через пять минут вся громада воды до самого Вурга мчалась с быстротой чудовищной, но главный поток направлялся между Моское и берегом.

Here the vast bed of the waters, seamed and scarred into a thousand conflicting channels, burst suddenly into phrensied convulsion—heaving, boiling, hissing—gyrating in gigantic and innumerable vortices, and all whirling and plunging on to the eastward with a rapidity which water never elsewhere assumes except in precipitous descents.

Он разбивался на тысячи рукавов, которые сталкивались, кипели, крутились в водоворотах бесчисленных, — и все это с визгом, ревом, воем, свистом неслось на восток с неудержимой быстротой водопада.

In a few minutes more, there came over the scene another radical alteration.

Через несколько минут зрелище снова изменилось.

The general surface grew somewhat more smooth, and the whirlpools, one by one, disappeared, while prodigious streaks of foam became apparent where none had been seen before.

Поверхность моря сделалась глаже, водовороты один за другим стали исчезать; на место их появились чудовищные полосы пены, которой раньше вовсе не было.

These streaks, at length, spreading out to a great distance, and entering into combination, took unto themselves the gyratory motion of the subsided vortices, and seemed to form the germ of another more vast.

Они расходились все дальше и дальше, сталкиваясь и принимая местами спиральное направление, предвещавшее, по-видимому, новый и более обширный водоворот.

Suddenly—very suddenly—this assumed a distinct and definite existence, in a circle of more than a mile in diameter.

Внезапно, — почти мгновенно, он явился в виде круга более мили в диаметре.

The edge of the whirl was represented by a broad belt of gleaming spray; but no particle of this slipped into the mouth of the terrific funnel, whose interior, as far as the eye could fathom it, was a smooth, shining, and jet-black wall of water, inclined to the horizon at an angle of some forty-five degrees, speeding dizzily round and round with a swaying and sweltering motion, and sending forth to the winds an appalling voice, half shriek, half roar, such as not even the mighty cataract of Niagara ever lifts up in its agony to Heaven.

Полоса сверкающей пены окаймляла устье этой исполинской воронки, но внутренность её, насколько мог измерить глаз, имела вид гладкой блестящей, чёрной, как уголь, водяной стены, наклонной к горизонту под углом градусов в сорок пять и вертевшейся с головокружительной быстротою, сотрясаясь, дрожа и оглашая окрестность ужасным не то ревом, не то визгом, какого не посылает к небесам и Ниагара в своём предсмертном борении.

The mountain trembled to its very base, and the rock rocked.

Гора дрожала до самого основания, скала колыхалась.

I threw myself upon my face, and clung to the scant herbage in an excess of nervous agitation.

Я бросился ничком и уцепился за тощую траву.

“This,” said I at length, to the old man—“this can be nothing else than the great whirlpool of the Maelström.”

— Это, — сказал я, наконец, — это может быть только большой водоворот Мальштрема.

“So it is sometimes termed,” said he.

— Да, так его называют иногда, — отвечал старик. —

“We Norwegians call it the Moskoe-ström, from the island of Moskoe in the midway.”

Мы, норвежцы, называем его Москоештрем, от острова Моское.

The ordinary accounts of this vortex had by no means prepared me for what I saw.

Описания этого водоворота, которые мне случалось читать, вовсе не подготовили меня к такому зрелищу.

That of Jonas Ramus, which is perhaps the most circumstantial of any, cannot impart the faintest conception either of the magnificence, or of the horror of the scene—or of the wild bewildering sense of the novel which confounds the beholder.

Очерк Ионы Рамуса, быть может, самый обстоятельный из всех, не даёт ни малейшего понятия о великолепии и ужасе зрелища, ни о подавляющем чувстве небывалого, охватывающем зрителя.

I am not sure from what point of view the writer in question surveyed it, nor at what time; but it could neither have been from the summit of Helseggen, nor during a storm.

Не знаю, когда и с какой точки этот писатель наблюдал Мальштрем, но уж во всяком случае не с Гельсеггена и не во время шторма.

There are some passages of his description, nevertheless, which may be quoted for their details, although their effect is exceedingly feeble in conveying an impression of the spectacle.

Впрочем, я позаимствую у него некоторые подробности, хотя, повторяю, они не дадут никакого понятия о действительном характере зрелища.

“Between Lofoden and Moskoe,” he says, “the depth of the water is between thirty-six and forty fathoms; but on the other side, toward Ver (Vurrgh) this depth decreases so as not to afford a convenient passage for a vessel, without the risk of splitting on the rocks, which happens even in the calmest weather.

— Между Лофоденом и Моское, — говорит Рамус, — глубина моря от тридцати пяти до сорока фатомов, но по сторону острова, по направлению к Веру (Вург) она так незначительна, что корабль, даже в самую тихую погоду, рискует разбиться о подводный камень.

When it is flood, the stream runs up the country between Lofoden and Moskoe with a boisterous rapidity; but the roar of its impetuous ebb to the sea is scarce equalled by the loudest and most dreadful cataracts; the noise being heard several leagues off, and the vortices or pits are of such an extent and depth, that if a ship comes within its attraction, it is inevitably absorbed and carried down to the bottom, and there beat to pieces against the rocks; and when the water relaxes, the fragments thereof are thrown up again.

Во время прилива течение стремится к берегу, между Моское и Лофоденом, с поразительной быстротой, при отливе же несётся обратно с таким неистовым бешенством, что самый грозный и бурный водопад не сравнится с этим потоком: грохот его слышится за несколько миль; местами образуются водовороты, или воронки такой громадной величины, что корабль, попавший в подобную пучину, идёт ко дну и разбивается в дребезги о камни. Осколки его выбрасываются во время затишья.

But these intervals of tranquility are only at the turn of the ebb and flood, and in calm weather, and last but a quarter of an hour, its violence gradually returning.

Но эти промежутки затишья бывают только между приливом и отливом при тихой погоде и длятся не более четверти часа.

When the stream is most boisterous, and its fury heightened by a storm, it is dangerous to come within a Norway mile of it.

Когда поток достигает наибольшей быстроты, и бешенство его усиливается штормом, опасно приближаться к нему на норвежскую милю.

Boats, yachts, and ships have been carried away by not guarding against it before they were within its reach.

Случалось, что лодки и корабли уносило в пучину, хотя они находились ещё далеко от неё.

It likewise happens frequently, that whales come too near the stream, and are overpowered by its violence; and then it is impossible to describe their howlings and bellowings in their fruitless struggles to disengage themselves.

Случается также, что кит подплывёт слишком близко к этому месту, и поток уносит его. Невозможно описать, как он бьётся и ревёт в бесполезной борьбе с бешеной стихией.

A bear once, attempting to swim from Lofoden to Moskoe, was caught by the stream and borne down, while he roared terribly, so as to be heard on shore.

Однажды медведь, вздумавший переплыть от Лофодена к Моское, был затянут водоворотом, при чем ревел так страшно, что слышно было на берегу.

Large stocks of firs and pine trees, after being absorbed by the current, rise again broken and torn to such a degree as if bristles grew upon them.

Огромные сосны и ели, увлечённые потоком, вылетают обратно изодранные и расщеплённые до такой степени, что кажутся обросшими щетиной.

This plainly shows the bottom to consist of craggy rocks, among which they are whirled to and fro.

Это показывает, что дно состоит из камней и утёсов.

This stream is regulated by the flux and reflux of the sea—it being constantly high and low water every six hours.

Направление потока изменяется под влиянием прилива и отлива через каждые шесть часов.

In the year 1645, early in the morning of Sexagesima Sunday, it raged with such noise and impetuosity that the very stones of the houses on the coast fell to the ground.”

В 1645 году, утром, в воскресенье, на масленице, он свирепствовал с такой силой, что каменные дома на берегу разваливались…

In regard to the depth of the water, I could not see how this could have been ascertained at all in the immediate vicinity of the vortex.

Я не понимаю, каким образом возможно определить глубину водоворота. "

The “forty fathoms” must have reference only to portions of the channel close upon the shore either of Moskoe or Lofoden.

"Сорок фатомов" — без сомнения, относится к той части потока, которая непосредственно примыкает к Моское или Лофодену.

The depth in the centre of the Moskoe-ström must be immeasurably greater; and no better proof of this fact is necessary than can be obtained from even the sidelong glance into the abyss of the whirl which may be had from the highest crag of Helseggen.

В центре Моское-штрема глубина, без сомнения, несравненно больше; чтобы убедиться в этом, довольно заглянуть в устье воронки с вершины Гельсеггена.

Looking down from this pinnacle upon the howling Phlegethon below, I could not help smiling at the simplicity with which the honest Jonas Ramus records, as a matter difficult of belief, the anecdotes of the whales and the bears; for it appeared to me, in fact, a self-evident thing, that the largest ship of the line in existence, coming within the influence of that deadly attraction, could resist it as little as a feather the hurricane, and must disappear bodily and at once.

Глядя с утёса на эту адскую пучину, я не мог не улыбнуться простодушию честного Ионы Рамуса, который рассказывает о потоплении китов и медведей, как о чем-то невероятном. Мне ясно было, что огромнейший линейный корабль, попав в сферу действия этого течения, будет унесён, кал пух, ураганом и исчезнет мгновенно.

The attempts to account for the phenomenon—some of which, I remember, seemed to me sufficiently plausible in perusal—now wore a very different and unsatisfactory aspect.

Несостоятельность попыток об'яснить это явление — некоторые из них казались мне довольно убедительными при чтении — слишком очевидна.

The idea generally received is that this, as well as three smaller vortices among the Ferroe islands, “have no other cause than the collision of waves rising and falling, at flux and reflux, against a ridge of rocks and shelves, which confines the water so that it precipitates itself like a cataract; and thus the higher the flood rises, the deeper must the fall be, and the natural result of all is a whirlpool or vortex, the prodigious suction of which is sufficiently known by lesser experiments.”—

Вообще принято думать, что единственная причина Мальштрема, как и трёх меньших водоворотов между Фаррерскими островами — "встреча волн, поднимающихся или падающих во время прилива или отлива, с грядой скал и рифов, которая стесняет их так, что они обрушиваются в виде водопада. Таким образом, чем выше прилив, тем глубже падение; а естественным следствием этого является водоворот, всасывающая сила которого достаточно известна по опытам в меньших размерах".

.”—These are the words of the Encyclopædia Britannica. Kircher and others imagine that in the centre of the channel of the Maelström is an abyss penetrating the globe, and issuing in some very remote part—the Gulf of Bothnia being somewhat decidedly named in one instance.

Так сказано в Encyclopaedia Britannica. По мнению Кирхера и некоторых других, в центре Мальштрема находится пропасть, которая проникает далеко вглубь земли и выходит на поверхность в каком-нибудь отдаленном пункте, — в Ботническом заливе, например.

This opinion, idle in itself, was the one to which, as I gazed, my imagination most readily assented; and, mentioning it to the guide, I was rather surprised to hear him say that, although it was the view almost universally entertained of the subject by the Norwegians, it nevertheless was not his own.

Признаюсь, это вздорное мнение казалось мне наиболее вероятным теперь, когда я рассматривал водоворот с вершины утёса. Я сообщил о нем проводнику, но, к моему удивлению, он об'явил, что совершенно не согласен с ним, хотя это мнение общепринятое в Норвегии.

As to the former notion he confessed his inability to comprehend it; and here I agreed with him—for, however conclusive on paper, it becomes altogether unintelligible, and even absurd, amid the thunder of the abyss.

Что касается вышеприведённого об'яснения, то он откровенно заявил, что не понимает его. В этом мы сошлись: действительно, об'яснение, быть может, очень разумно на бумаге, но совершенно непонятно и даже нелепо, когда видишь пучину воочию.

“You have had a good look at the whirl now,” said the old man, “and if you will creep round this crag, so as to get in its lee, and deaden the roar of the water, I will tell you a story that will convince you I ought to know something of the Moskoe-ström.”

— Теперь вы можете хорошо рассмотреть водоворот, — сказал старик, — и, если у вас хватит духа пробраться вокруг утёса в местечко, защищённое от ветра, где шум и грохот не будет заглушать моих слов, я расскажу вам историю, из которой вы увидите, что я довольно таки близко познакомился с Моское-штремом.

I placed myself as desired, and he proceeded.

Я последовал его приглашению, и он начал:

“Myself and my two brothers once owned a schooner-rigged smack of about seventy tons burthen, with which we were in the habit of fishing among the islands beyond Moskoe, nearly to Vurrgh.

— Я и двое моих братьев занимались рыбной ловлей у островов за Моское, поблизости от Вурга. У нас была маленькая шхуна в семьдесят тонн.

In all violent eddies at sea there is good fishing, at proper opportunities, if one has only the courage to attempt it; but among the whole of the Lofoden coastmen, we three were the only ones who made a regular business of going out to the islands, as I tell you.

Во время сильных волнений всегда можно наловить рыбы, лишь бы хватило смелости; но, из всех лофоденских рыбаков, только мы трое решались пускаться к этим островам.

The usual grounds are a great way lower down to the southward. There fish can be got at all hours, without much risk, and therefore these places are preferred.

Главное место ловли значительно южнее; там всегда можно найти рыбу; туда и отправляются наши рыбаки.

The choice spots over here among the rocks, however, not only yield the finest variety, but in far greater abundance; so that we often got in a single day, what the more timid of the craft could not scrape together in a week.

Но самые лучшие местечки между утёсами, близ Вурга, тут и улов богаче, и рыба самых разнообразных пород. Нам случалось в один день наловить больше, чем иной, более трусливый, налавливал в неделю.

In fact, we made it a matter of desperate speculation—the risk of life standing instead of labor, and courage answering for capital.

В сущности, мы пускались в спекуляцию: презрение к смерти заменяло труд, смелость отвечала за капитал.

“We kept the smack in a cove about five miles higher up the coast than this; and it was our practice, in fine weather, to take advantage of the fifteen minutes’ slack to push across the main channel of the Moskoe-ström, far above the pool, and then drop down upon anchorage somewhere near Otterholm, or Sandflesen, where the eddies are not so violent as elsewhere.

Мы оставляли шхуну в бухточке миль за пять отсюда, а при хорошей погоде пользовались непродолжительным затишьем между приливом и отливом, проплывали но главному протоку Моское-штрема и бросали якорь подле Оттергольна или Зандфлезена, где водоворот свирепствовал не так сильно.

Here we used to remain until nearly time for slack-water again, when we weighed and made for home.

Тут мы дожидались следующего затишья, а когда оно наступало, возвращались домой.

We never set out upon this expedition without a steady side wind for going and coming—one that we felt sure would not fail us before our return—and we seldom made a mis-calculation upon this point.

Эти поездки мы предпринимали при сильном боковом ветре, когда были уверены, что он не прекратится до нашего от'езда — и очень редко ошибались в расчёте.

Twice, during six years, we were forced to stay all night at anchor on account of a dead calm, which is a rare thing indeed just about here; and once we had to remain on the grounds nearly a week, starving to death, owing to a gale which blew up shortly after our arrival, and made the channel too boisterous to be thought of.

Только два раза в течение шести лет нам случилось простоять на якоре всю ночь по милости мёртвого штиля, явления очень редкого в этой местности; а однажды буря задержала нас на целую неделю, так что мы чуть не околели с голода.

Upon this occasion we should have been driven out to sea in spite of everything, (for the whirlpools threw us round and round so violently, that, at length, we fouled our anchor and dragged it) if it had not been that we drifted into one of the innumerable cross currents—here to-day and gone to-morrow—which drove us under the lee of Flimen, where, by good luck, we brought up.

На, этот раз мы были бы унесены в море (водоворот крутил нас до того, что мы запутали якорь и тащили его по грунту), если бы мы не попали в одно из бесчисленных переменных течений, направляющихся сегодня в одну сторону, завтра в другую, которое занесло нас в затишье, к Флимену, где удалось нам лечь на якорь.

“I could not tell you the twentieth part of the difficulties we encountered ‘on the grounds’—it is a bad spot to be in, even in good weather—but we made shift always to run the gauntlet of the Moskoe-ström itself without accident; although at times my heart has been in my mouth when we happened to be a minute or so behind or before the slack.

Я не могу изобразить и тысячной доли тех затруднений, которые нам приходилось испытывать. Место это неудобное для плаванья даже в тихую погоду. Однако, нам всегда удавалось благополучно справляться с самим Моское-штремом, хотя, признаюсь, у меня не раз душа уходила в пятки, когда нам случалось запоздать иди слишком поторопиться.

The wind sometimes was not as strong as we thought it at starting, and then we made rather less way than we could wish, while the current rendered the smack unmanageable.

Ветер не всегда был так силен, как мы рассчитывали, так что мы с трудом ускользали от потока.

My eldest brother had a son eighteen years old, and I had two stout boys of my own.

У старшего брата моего был сын восемнадцати лет, у меня — двое молодцов.

These would have been of great assistance at such times, in using the sweeps, as well as afterward in fishing—but, somehow, although we ran the risk ourselves, we had not the heart to let the young ones get into the danger—for, after all is said and done, it was a horrible danger, and that is the truth.

В таких случаях они много помогали нам, работая вёслами, да и в рыбной ловле оказывали немалую поддержку, — но мы не всегда решались брать их с собой: не хватало духа подвергать ребят такой опасности, так как опасность в конце концов была чрезвычайная.

“It is now within a few days of three years since what I am going to tell you occurred.

Через несколько дней исполнится три года со времени происшествия, о котором я намерен вам рассказать.

It was on the tenth day of July, 18—, a day which the people of this part of the world will never forget—for it was one in which blew the most terrible hurricane that ever came out of the heavens.

Оно случилось 10 июля 18.. года, — день, памятный для здешнего населения. Такого страшного урагана, какой пришлось нам испытать в этот день, не было на памяти человеческой.

And yet all the morning, and indeed until late in the afternoon, there was a gentle and steady breeze from the south-west, while the sun shone brightly, so that the oldest seaman among us could not have foreseen what was to follow.

А между тем все утро и позднее, почти до сумерек, погода стояла чудесная, дул свежий, лёгкий ветерок с юго-запада, солнце ярко светило, и самые опытные из наших моряков в мыслях не имели того, что случилось к вечеру.

“The three of us—my two brothers and myself—had crossed over to the islands about two o’clock P. M., and had soon nearly loaded the smack with fine fish, which, we all remarked, were more plenty that day than we had ever known them.

Мы трое — я и мои братья — отправились к островам около 2 часов пополудни и скоро нагрузили рыбой шхуну. Мы все заметили, что рыба ловилась, как никогда.

It was just seven, by my watch , when we weighed and started for home, so as to make the worst of the Ström at slack water, which we knew would be at eight.

Было ровно семь по моим часам, когда мы отплыли домой, рассчитывая миновать самую опасную часть потока во время затишья, которое должно было наступить в восемь часов.

“We set out with a fresh wind on our starboard quarter, and for some time spanked along at a great rate, never dreaming of danger, for indeed we saw not the slightest reason to apprehend it.

Мы отплыли под свежим ветром, дувшим справа от кормы и сначала шли очень быстро, не предвидя никакой опасности, да и не было никаких признаков опасности.

All at once we were taken aback by a breeze from over Helseggen.

Но у Гельсеггена ветер внезапно переменился.

This was most unusual—something that had never happened to us before—and I began to feel a little uneasy, without exactly knowing why.

Явление было совершенно необычайное — ничего подобного не случалось с нами раньше, — так что я почувствовал какое-то смутное беспокойство.

We put the boat on the wind, but could make no headway at all for the eddies, and I was upon the point of proposing to return to the anchorage, when, looking astern, we saw the whole horizon covered with a singular copper-colored cloud that rose with the most amazing velocity.

Мы попытались плыть дальше, но это оказалось невозможным по милости бурунов. Тогда я предложил было вернуться и лечь на якорь, но тут, взглянув на небо, мы увидели странное медно- красное облако, которое уже заволокло весь горизонт и росло с поразительною быстротою.

“In the meantime the breeze that had headed us off fell away, and we were dead becalmed, drifting about in every direction.

Ветер внезапно стих и мы застряли на месте, двигаясь то туда, то сюда, во все стороны.

This state of things, however, did not last long enough to give us time to think about it.

Впрочем, мы не успели даже сообразить, в чем дело.

In less than a minute the storm was upon us—in less than two the sky was entirely overcast—and what with this and the driving spray, it became suddenly so dark that we could not see each other in the smack.

Не прошло минуты, как налетел ураган, не прошло двух минут, как небо покрылось густыми тучами, — и наступила такая кромешная тьма, что мы не могли видеть друг друга.

“Such a hurricane as then blew it is folly to attempt describing.

Было бы безумием пытаться описывать этот ураган.

The oldest seaman in Norway never experienced any thing like it.

Старейший из норвежских моряков, никогда не испытывал ничего подобного.

We had let our sails go by the run before it cleverly took us; but, at the first puff, both our masts went by the board as if they had been sawed off—the mainmast taking with it my youngest brother, who had lashed himself to it for safety.

Мы кинулись убирать паруса, но, при первом же порыве вихря, мачты снесло за борт, точно срезало. Главная мачта увлекла за собой моего меньшего брата, который привязал себя к ней для безопасности.

“Our boat was the lightest feather of a thing that ever sat upon water.

Наша шхуна походила на пёрышко, брошенное в пучину.

It had a complete flush deck, with only a small hatch near the bow, and this hatch it had always been our custom to batten down when about to cross the Ström, by way of precaution against the chopping seas.

У неё была совершенно ровная палуба с маленьким люком на носу; этот люк мы всегда закрывали, отправляясь в море.

But for this circumstance we should have foundered at once—for we lay entirely buried for some moments.

Без этой предосторожности мы, без сомнения, пошли бы теперь ко дну, так как по временам совершенно погружались в воду.

How my elder brother escaped destruction I cannot say, for I never had an opportunity of ascertaining.

Как уцелел мой брат, я не знаю, и никогда не мог узнать.

For my part, as soon as I had let the foresail run, I threw myself flat on deck, with my feet against the narrow gunwale of the bow, and with my hands grasping a ring-bolt near the foot of the fore-mast.

Что касается меня, то, выпустив фок-зейль, я кинулся ничком на палубу, упёрся ногами в узкий шкафут, а руками уцепился за рым-болт у подножия передней мачты.

It was mere instinct that prompted me to do this—which was undoubtedly the very best thing I could have done—for I was too much flurried to think.

Я сделал это — лучшее, что я мог сделать — совершенно бессознательно, так как был слишком ошеломлён, чтобы рассуждать и соображать.

“For some moments we were completely deluged, as I say, and all this time I held my breath, and clung to the bolt. When I could stand it no longer I raised myself upon my knees, still keeping hold with my hands, and thus got my head clear.

Как я уже сказал, по временам мы совершенно погружались в воду; в таких случаях я старался не дышать и, изо всех сил, держался за рым-болт.

Presently our little boat gave herself a shake, just as a dog does in coming out of the water, and thus rid herself, in some measure, of the seas.

Когда становилось не в мочь, поднимался на колени и высовывал голову из воды. Но вот суденышко наше встряхнулось, как встряхивается собака, выйдя из воды, и поднялось над морем.

I was now trying to get the better of the stupor that had come over me, and to collect my senses so as to see what was to be done, when I felt somebody grasp my arm.

Я немного опомнился и стал собираться с мыслями, когда кто-то схватил меня за руку.

It was my elder brother, and my heart leaped for joy, for I had made sure that he was overboard—but the next moment all this joy was turned into horror—for he put his mouth close to my ear, and screamed out the word ‘ Moskoe-ström! ’

То был мой старший брат. Сердце моё затрепетало от радости, так как я был уверен, что его снесло за борт, — но в ту же минуту радость сменилась ужасом; он нагнулся к моему уху и крикнул только одно слово: "Моское-штрем".

“No one ever will know what my feelings were at that moment.

Как передать, что я почувствовал в эту минуту?

I shook from head to foot as if I had had the most violent fit of the ague.

Я затрясся как в лихорадке.

I knew what he meant by that one word well enough—I knew what he wished to make me understand.

Я знал, что значит это слово, что он хочет мне сказать.

With the wind that now drove us on, we were bound for the whirl of the Ström, and nothing could save us!

Ветер мчал наше судно в водоворот Мальштрема, и ничто не могло спасти нас!

“You perceive that in crossing the Ström channel , we always went a long way up above the whirl, even in the calmest weather, and then had to wait and watch carefully for the slack—but now we were driving right upon the pool itself, and in such a hurricane as this! ‘

Пересекая главный поток, мы всегда держались как можно дальше от водоворота, даже при тихой погоде, да и то дожидались затишья. Теперь же несло нас в самый водоворот, да ещё при таком урагане!

‘To be sure,’ I thought, ‘we shall get there just about the slack—there is some little hope in that’—but in the next moment I cursed myself for being so great a fool as to dream of hope at all.

Конечно, — подумал я, — мы попадём туда как раз во время затишья, — значит, есть ещё надежда… — Но в ту же минуту я выругал сам себя за эту безумную мысль.

I knew very well that we were doomed, had we been ten times a ninety-gun ship.

Разумеется, никакой надежды нет, я очень хорошо понимал, что гибель неизбежна, хотя бы мы были на девяносто-пушечном корабле.

“By this time the first fury of the tempest had spent itself, or perhaps we did not feel it so much, as we scudded before it, but at all events the seas, which at first had been kept down by the wind, and lay flat and frothing, now got up into absolute mountains.

Между тем первый натиск шторма ослабел, или, быть может, мы привыкли к нему; во всяком случае поверхность моря, до тех пор гладкая и ровная, вздулась чудовищными валами.

A singular change, too, had come over the heavens.

На небе тоже произошла странная перемена.

Around in every direction it was still as black as pitch, but nearly overhead there burst out, all at once, a circular rift of clear sky—as clear as I ever saw—and of a deep bright blue—and through it there blazed forth the full moon with a lustre that I never before knew her to wear.

Всюду кругом оно оставалось чёрным, как вар, только над головой прояснело в виде круглой площадки чистейшей лазури, с которой светила яркая полная луна.

She lit up every thing about us with the greatest distinctness—but, oh God, what a scene it was to light up!

Теперь мы могли ясно различать все окружающие предметы, но, боже, что за картина осветилась перед нами!

“I now made one or two attempts to speak to my brother—but, in some manner which I could not understand, the din had so increased that I could not make him hear a single word, although I screamed at the top of my voice in his ear.

Я пробовал заговорить с братом, но грохот, причины которого я не понимал, до того усилился, что он не слышал слов моих, хотя я кричал во все горло над самым его ухом.

Presently he shook his head, looking as pale as death, and held up one of his fingers, as if to say ‘listen! ‘

Но вот он покачал головой, побелев, как полотно, и поднял палец, точно хотел сказать: — слушай!

“At first I could not make out what he meant—but soon a hideous thought flashed upon me.

Сначала я не понимал, но вскоре у меня мелькнула ужасная мысль.

I dragged my watch from its fob. It was not going. I glanced at its face by the moonlight, and then burst into tears as I flung it far away into the ocean.

Я вынул из кармана часы, посмотрел на циферблат при свете луны и швырнув их в море, залился слезами.

It had run down at seven o’clock!

Они показывали восемь.

We were behind the time of the slack, and the whirl of the Ström was in full fury!

Мы упредили мгновение затишья; водоворот был в полном разгаре!

“When a boat is well built, properly trimmed, and not deep laden, the waves in a strong gale, when she is going large, seem always to slip from beneath her—which appears very strange to a landsman—and this is what is called riding , in sea phrase.

Ежели судно хорошей постройки, тщательно удиферентовано, не слишком нагружено и идёт полным ветром, волны точно подкатываются под него — зрелище, которое всегда удивляет не-моряка.

“Well, so far we had ridden the swells very cleverly; but presently a gigantic sea happened to take us right under the counter, and bore us with it as it rose—up—up—as if into the sky.

До сих пор мы легко скользили по волнам, но вот исполинский вал подхватил нас под корму и стал поднимать — выше — выше — точно на небо.

I would not have believed that any wave could rise so high.

Я бы не поверил, что волна может подняться на такую высоту.

And then down we came with a sweep, a slide, and a plunge, that made me feel sick and dizzy, as if I was falling from some lofty mountain-top in a dream.

Затем мы помчались вниз быстро — быстро, — так что я почувствовал дурноту и головокружение, точно падал с высокой горы.

But while we were up I had thrown a quick glance around—and that one glance was all sufficient.

Но пока мы были наверху, я успел бросить взгляд кругом, — и этого взгляда было достаточно.

I saw our exact position in an instant.

Я тотчас определил наше положение.

The Moskoe-Ström whirlpool was about a quarter of a mile dead ahead—but no more like the every-day Moskoe-Ström than the whirl as you now see it, is like a mill-race.

Водоворот Моское-штрем находился за четверть мили от нас, но он так же мало походил на обычный знакомый мне Моское-штрем, как пучина, которую вы видите перед собой, на мельничный ручей.

If I had not known where we were, and what we had to expect, I should not have recognised the place at all.

Если бы я не знал, где мы находимся и чего должны ожидать, я бы совсем не узнал местности.

As it was, I involuntarily closed my eyes in horror.

Я невольно закрыл глаза от ужаса.

The lids clenched themselves together as if in a spasm.

Веки сомкнулись сами собою, точно в судороге.

“It could not have been more than two minutes afterward until we suddenly felt the waves subside, and were enveloped in foam.

Минуты через две волнение сразу улеглось, и мы попали в пояс пены.

The boat made a sharp half turn to larboard, and then shot off in its new direction like a thunderbolt.

Судно круто повернуло налево и помчалось в этом направлении с быстротой молнии.

At the same moment the roaring noise of the water was completely drowned in a kind of shrill shriek—such a sound as you might imagine given out by the waste-pipes of many thousand steam-vessels, letting off their steam all together.

В ту же минуту оглушительный рев превратился в пронзительный свист, — точно несколько тысяч пароходов вздумали разом выпустить пар.

We were now in the belt of surf that always surrounds the whirl; and I thought, of course, that another moment would plunge us into the abyss, down which we could only see indistinctly on account of the amazing velocity with which we wore borne along.

Теперь судно мчалось в поясе пены, которая всегда окаймляет устье водоворота, и я ждал, что мы, вот-вот, ринемся в бездну. Мы различали её очень неясно, так как судно неслось с чудовищною быстротой.

The boat did not seem to sink into the water at all, but to skim like an air-bubble upon the surface of the surge.

Казалось, оно совсем не погружается в воду, а скользит по поверхности пены подобно мыльному пузырю.

Her starboard side was next the whirl, and on the larboard arose the world of ocean we had left.

Правой стороной оно было обращено к водовороту, а левой к океану, который мы только что оставили.

It stood like a huge writhing wall between us and the horizon.

Он стоял стеной, заслоняя от нас горизонт.

“It may appear strange, but now, when we were in the very jaws of the gulf, I felt more composed than when we were only approaching it.

Как это ни странно, но теперь, когда мы находились на краю бездны, я был гораздо спокойнее, чем раньше, когда мы приближались к ней.

Having made up my mind to hope no more, I got rid of a great deal of that terror which unmanned me at first.

Утратив всякую надежду, я не испытывал ужаса, который так придавил меня вначале.

I suppose it was despair that strung my nerves.

Вероятно, отчаяние придало мне силы.

“It may look like boasting—but what I tell you is truth—I began to reflect how magnificent a thing it was to die in such a manner, and how foolish it was in me to think of so paltry a consideration as my own individual life, in view of so wonderful a manifestation of God’s power.

Вы примете мои слова за похвальбу, но, уверяю вас, в эту минуту я думал, как прекрасна подобная смерть и как нелепо беспокоиться о своей ничтожной особе при виде такого чудесного проявления могущества божия.

I do believe that I blushed with shame when this idea crossed my mind.

Кажется даже, я покраснел от стыда, подумав это.

After a little while I became possessed with the keenest curiosity about the whirl itself.

Немного погодя, я не на шутку заинтересовался самим водоворотом.

I positively felt a wish to explore its depths, even at the sacrifice I was going to make; and my principal grief was that I should never be able to tell my old companions on shore about the mysteries I should see.

Мне положительно хотелось исследовать его пучины, хотя бы ценою жизни; и я жалел только, что нельзя будет поведать старым товарищам о тайнах, которые мне доведётся увидеть.

These, no doubt, were singular fancies to occupy a man’s mind in such extremity—and I have often thought since, that the revolutions of the boat around the pool might have rendered me a little light-headed.

Без сомнения, это странные мысли для человека, находящегося в таком положении. Я часто думал с тех пор, что быстрое вращение судна привело меня в такое возбужденное состояние.

“There was another circumstance which tended to restore my self-possession; and this was the cessation of the wind, which could not reach us in our present situation—for, as you saw yourself, the belt of surf is considerably lower than the general bed of the ocean, and this latter now towered above us, a high, black, mountainous ridge.

Было и другое обстоятельство, подействовавшее на меня успокоительно, именно то, что мы находились под защитой от ветра. Как вы сами видите, полоса пены находится значительно ниже уровня океана, который возвышался налево от нас, в виде громадной чёрной стены.

If you have never been at sea in a heavy gale, you can form no idea of the confusion of mind occasioned by the wind and spray together.

Если вы никогда не бывали на море при сильном волнении, то не можете представить себе, до чего томительна действуют ветер и пена.

They blind, deafen, and strangle you, and take away all power of action or reflection.

Они ослепляют, оглушают, душат вас, отнимают у вас всякую способность к мысли и к действию.

But we were now, in a great measure, rid of these annoyances—just as death-condemned felons in prison are allowed petty indulgences, forbidden them while their doom is yet uncertain.

Но теперь мы были избавлены от этой муки, как приговорённые к смерти преступники, которым разрешают пользоваться маленькими удобствами, не дозволявшимися, пока участь подсудимых ещё не была решена.

“How often we made the circuit of the belt it is impossible to say.

Невозможно сказать, сколько кругов мы сделали в поясе пены.

We careered round and round for perhaps an hour, flying rather than floating, getting gradually more and more into the middle of the surge, and then nearer and nearer to its horrible inner edge.

Мы вертелись в нем около часа, постепенно приближаясь к окраине.

All this time I had never let go of the ring-bolt.

Все время я держался за рым- болт.

My brother was at the stern, holding on to a small empty water-cask which had been securely lashed under the coop of the counter, and was the only thing on deck that had not been swept overboard when the gale first took us.

Мой брат ухватился за пустой бочонок от воды, привязанный на корме, единственный предмет, оставшийся на палубе, когда ураган налетел на нас.

As we approached the brink of the pit he let go his hold upon this, and made for the ring, from which, in the agony of his terror, he endeavored to force my hands, as it was not large enough to afford us both a secure grasp.

А когда мы приблизились к краю воронки, брат оставил бочонок, подполз ко мне и тоже ухватился за рым-болт, стараясь в припадке ужаса, оттолкнуть мои руки, так как для нас обоих он был слишком мал.

I never felt deeper grief than when I saw him attempt this act—although I knew he was a madman when he did it—a raving maniac through sheer fright.

Не могу выразить, как я был огорчен этим поступком, хотя и видел, что брат себя не помнит, что он помешался от ужаса.

I did not care, however, to contest the point with him.

Я не стал с ним бороться.

I knew it could make no difference whether either of us held on at all; so I let him have the bolt, and went astern to the cask.

Я знал, что, все равно, будем ли мы держаться или нет. Итак, я предоставил ему рым-болт, а сам перебрался на корму.

This there was no great difficulty in doing; for the smack flew round steadily enough, and upon an even keel—only swaying to and fro, with the immense sweeps and swelters of the whirl.

Это было не особенно трудно, так кал шхуна неслась ровно и держалась прямо на киле, покачиваясь только из стороны в сторону.

Scarcely had I secured myself in my new position, when we gave a wild lurch to starboard, and rushed headlong into the abyss.

Не успел я ухватиться за бочонок, как судно разом накренилось на левый борт и ринулось в пучину.

I muttered a hurried prayer to God, and thought all was over.

Я прошептал молитву и приготовился к смерти.

“As I felt the sickening sweep of the descent, I had instinctively tightened my hold upon the barrel, and closed my eyes.

Чувствуя сильное головокружение, я бессознательно прижался к бочонку и закрыл глаза.

For some seconds I dared not open them—while I expected instant destruction, and wondered that I was not already in my death-struggles with the water.

В течение нескольких секунд я не решался открыть их, ожидая смерти о минуты на минуту, и, удивляясь, что ещё не задыхаюсь в воде в предсмертном борении.

But moment after moment elapsed. I still lived.

Но минута проходила за минутой.

The sense of falling had ceased; and the motion of the vessel seemed much as it had been before, while in the belt of foam, with the exception that she now lay more along.

Я все ещё был жив. Чувство падения исчезло; по-видимому, судно неслось так же, как раньше, в поясе пены.

I took courage, and looked once again upon the scene.

Я собрался с духом и открыл глаза.

“Never shall I forget the sensations of awe, horror, and admiration with which I gazed about me.

Никогда не забуду охвативших меня чувств ужаса, благоговения и удивления.

The boat appeared to be hanging, as if by magic, midway down, upon the interior surface of a funnel vast in circumference, prodigious in depth, and whose perfectly smooth sides might have been mistaken for ebony, but for the bewildering rapidity with which they spun around, and for the gleaming and ghastly radiance they shot forth, as the rays of the full moon, from that circular rift amid the clouds which I have already described, streamed in a flood of golden glory along the black walls, and far away down into the inmost recesses of the abyss.

Шкуна точно волшебством висела на внутренней поверхности воронки громадных размеров, чудовищной глубины, с совершенно гладкими стенами. Можно было подумать, что они выстроены из чёрного дерева, если б они не вертелись с неистовой быстротой, отсвечивая странным сказочным блеском в лучах полной луны, струившей потоки золотого света далеко вглубь бездны.

“At first I was too much confused to observe anything accurately.

В первую минуту я был слишком ошеломлён, чтобы различать подробности.

The general burst of terrific grandeur was all that I beheld.

У меня было только общее впечатление величия и ужаса.

When I recovered myself a little, however, my gaze fell instinctively downward.

Но, оправившись немного, я начал вглядываться.

In this direction I was able to obtain an unobstructed view, from the manner in which the smack hung on the inclined surface of the pool.

Положение шхуны на наклонной плоскости водоворота давало мне возможность заглянуть глубоко в пучину.

She was quite upon an even keel—that is to say, her deck lay in a plane parallel with that of the water—but this latter sloped at an angle of more than forty-five degrees, so that we seemed to be lying upon our beam-ends.

Судно держалось совершенно прямо на киле, иными словами, падуба его находилась в плоскости, параллельной плоскости воды, но так как последняя была, наклонена под углом, градусов в сорок пять с лишним, то казалось, будто мы лежим на бимсе.

I could not help observing, nevertheless, that I had scarcely more difficulty in maintaining my hold and footing in this situation, than if we had been upon a dead level; and this, I suppose, was owing to the speed at which we revolved.

Тем не менее, мне было так же легко вставать и ходить, как если бы мы стояли совершенно прямо: я об'ясняю это быстрым вращением шхуны.

“The rays of the moon seemed to search the very bottom of the profound gulf; but still I could make out nothing distinctly, on account of a thick mist in which everything there was enveloped, and over which there hung a magnificent rainbow, like that narrow and tottering bridge which Mussulmen say is the only pathway between Time and Eternity.

Лунный свет, казалось, стремился проникнуть как можно глубже в пропасть, но я не мог ничего разглядеть в ней по причине густого тумана, над которым перекинулась радуга в виде узкого зыбкого мостика, в роде того, который, по словам мусульман, служит единственной тропинкой между Временем и Вечностью.

This mist, or spray, was no doubt occasioned by the clashing of the great walls of the funnel, as they all met together at the bottom—but the yell that went up to the Heavens from out of that mist, I dare not attempt to describe.

Этот туман или пена происходил, без сомнения, вследствие столкновения исполинских стен водоворота на дне. Но вопль, поднимавшийся к небесам из этого тумана, не передаваем словами.

“Our first slide into the abyss itself, from the belt of foam above, had carried us a great distance down the slope; but our farther descent was by no means proportionate.

Ринувшись из пояса пены в пропасть, мы разом опустились довольно глубоко вниз, но затем движение изменилось.

Round and round we swept—not with any uniform movement—but in dizzying swings and jerks, that sent us sometimes only a few hundred yards—sometimes nearly the complete circuit of the whirl. Our progress downward, at each revolution, was slow, but very perceptible.

Мы описывали круги, двигаясь с изумительной быстротой, чудовищными скачками или прыжками, но опускаясь сравнительно медленно.

“Looking about me upon the wide waste of liquid ebony on which we were thus borne, I perceived that our boat was not the only object in the embrace of the whirl.

Вглядевшись попристальнее, я заметил, что не мы одни были увлечены водоворотом.

Both above and below us were visible fragments of vessels, large masses of building timber and trunks of trees, with many smaller articles, such as pieces of house furniture, broken boxes, barrels and staves.

Над нами и под нами виднелись обломки кораблей, бревна, стволы деревьев, и менее крупные предметы: бочки, изломанные ящики, домашние вещи, доски.

I have already described the unnatural curiosity which had taken the place of my original terrors.

Я уже говорил, что чувство ужаса сменилось во мне любопытством почти неестественным.

It appeared to grow upon me as I drew nearer and nearer to my dreadful doom.

Оно возрастало но мере того, как мы приближались к страшной развязке.

I now began to watch, with a strange interest, the numerous things that floated in our company.

Я с удивительным вниманием рассматривал предметы, вертевшиеся вместе с нами.

I must have been delirious, for I even sought amusement in speculating upon the relative velocities of their several descents toward the foam below. ‘

Очевидно, я находился в горячечном состоянии, так как мне доставляло наслаждение вычислять относительную скорость движения различных предметов.

‘This fir tree,’ I found myself at one time saying, ‘will certainly be the next thing that takes the awful plunge and disappears,’—and then I was disappointed to find that the wreck of a Dutch merchant ship overtook it and went down before.

Например, я поймал себя на таком расчёте: "Эта ель, без сомнения, первая исчезнет в пучине", и был неприятно поражён, когда расчёт не оправдался: обломок голландского корабля обогнал ель и скрылся в бездне.

At length, after making several guesses of this nature, and being deceived in all—this fact—the fact of my invariable miscalculation, set me upon a train of reflection that made my limbs again tremble, and my heart beat heavily once more.

То же повторилось несколько раз, и этот факт, эти постоянные ошибки в расчёте — натолкнули меня на мысль, от которой члены мои снова задрожали, и сердце заколотилось в груди.

“It was not a new terror that thus affected me, but the dawn of a more exciting hope..

Но это было волнение надежды, а не ужаса.

This hope arose partly from memory, and partly from present observation.

Надежда возникла частью из воспоминаний, частью из теперешних наблюдений.

I called to mind the great variety of buoyant matter that strewed the coast of Lofoden, having been absorbed and then thrown forth by the Moskoe-ström.

Я вспомнил о бесчисленных обломках, поглощённых Моское-штремом и выброшенных на берега Лофодена.

By far the greater number of the articles were shattered in the most extraordinary way—so chafed and roughened as to have the appearance of being stuck full of splinters—but then I distinctly recollected that there were some of them which were not disfigured at all.

Большая часть их разбита, изломана, расщеплена, исковеркана жесточайшим образом, но я отчётливо помнил, что некоторые были совершенно целы и невредимы. Мне казалось возможным лишь одно об'яснение: исковерканы только те предметы, которые были поглощены вполне.

Now I could not account for this difference except by supposing that the roughened fragments were the only ones which had been completely absorbed —that the others had entered the whirl at so late a period of the tide, or, for some reason, had descended so slowly after entering, that they did not reach the bottom before the turn of the flood came, or of the ebb, as the case might be. I conceived it possible, in either instance, that they might thus be whirled up again to the level of the ocean, without undergoing the fate of those which had been drawn in more early, or absorbed more rapidly.

Те же, которые попали в водоворот слишком поздно, или, почему бы то ни было, опускались так медленно, что не успели попасть на дно воронки до начала обратного движения, могли быть выброшены без повреждений.

I made, also, three important observations.

Я заметил также три важных обстоятельства.

The first was, that, as a general rule, the larger the bodies were, the more rapid their descent—the second, that, between two masses of equal extent, the one spherical, and the other of any other shape , the superiority in speed of descent was with the sphere—the third, that, between two masses of equal size, the one cylindrical, and the other of any other shape, the cylinder was absorbed the more slowly.

Во-первых, чем больше были предметы, тем быстрее они спускались. Во-вторых, из тел, одинаковых по об'ему, сферические спускались быстрее, цилиндрические медленнее всех остальных.

Since my escape, I have had several conversations on this subject with an old school-master of the district; and it was from him that I learned the use of the words ‘cylinder’ and ‘sphere.’

Позднее я не раз беседовал об этом с нашим школьным учителем, от которого и заимствовал выражения "сферические" и "цилиндрические".

He explained to me—although I have forgotten the explanation—how what I observed was, in fact, the natural consequence of the forms of the floating fragments—and showed me how it happened that a cylinder, swimming in a vortex, offered more resistance to its suction, and was drawn in with greater difficulty than an equally bulky body, of any form whatever. ()

Он говорил, что замеченная мною разница — естественное следствие формы тел и об'яснил — только я забыл это об'яснение, — почему цилиндр, захваченный водоворотом, оказывает большее сопротивление всасывающей силе, чем такое же тело другой формы.

“There was one startling circumstance which went a great way in enforcing these observations, and rendering me anxious to turn them to account, and this was that, at every revolution, we passed something like a barrel, or else the yard or the mast of a vessel, while many of these things, which had been on our level when I first opened my eyes upon the wonders of the whirlpool, were now high up above us, and seemed to have moved but little from their original station.

Одно замечательное обстоятельство подтверждало мои наблюдения и даже навело меня на мысль воспользоваться ими для моего избавления. Именно, чуть не при каждом круге, мы обгоняли то бочонок, то рею или мачту, и многие из этих предметов, бывшие на одном уровне с нами в ту минуту, когда я решился открыть глаза, оказались теперь гораздо выше нас и, по-видимому, почти не подвинулись вниз.

“I no longer hesitated what to do.

Я живо сообразил, что делать.

I resolved to lash myself securely to the water cask upon which I now held, to cut it loose from the counter, and to throw myself with it into the water.

Я решил привязать себя к бочонку, за который держался, и броситься вместе с ним в пучину.

I attracted my brother’s attention by signs, pointed to the floating barrels that came near us, and did everything in my power to make him understand what I was about to do.

Желая спасти брата, я пытался привлечь его внимание знаками, указывал на встречные бочки и, всячески, старался об'яснить ему своей план.

I thought at length that he comprehended my design—but, whether this was the case or not, he shook his head despairingly, and refused to move from his station by the ring-bolt.

Кажется, он понял его, но не знаю, почему с отчаянием покачал головой и не захотел бросить рым-болт.

It was impossible to reach him; the emergency admitted of no delay; and so, with a bitter struggle, I resigned him to his fate, fastened myself to the cask by means of the lashings which secured it to the counter, and precipitated myself with it into the sea, without another moment’s hesitation.

Видя, что тут ничего не поделаешь и что времени терять нельзя, я, как ни горько мне было, предоставил его судьбе и, привязав себя к бочонку веревками, прикреплявшими его к корме, кинулся в море.

“The result was precisely what I had hoped it might be.

Произошло именно то, чего я ожидал.

As it is myself who now tell you this tale—as you see that I did escape—and as you are already in possession of the mode in which this escape was effected, and must therefore anticipate all that I have farther to say—I will bring my story quickly to conclusion.

Так как я сам рассказываю вам об этом происшествии, так как вы видите, что я действительно спасся от гибели, знаете каким образом спасся и можете сами представить себе остальное, то я могу сократить рассказ.

It might have been an hour, or thereabout, after my quitting the smack, when, having descended to a vast distance beneath me, it made three or four wild gyrations in rapid succession, and, bearing my loved brother with it, plunged headlong, at once and forever, into the chaos of foam below.

Спустя около часа после того, как я кинулся в пучину, шхуна, опустившаяся за это время глубоко вниз, завертелась с неимоверной быстротой и, увлекая за собой моего милого брата, исчезла в хаосе пены.

The barrel to which I was attached sunk very little farther than half the distance between the bottom of the gulf and the spot at which I leaped overboard, before a great change took place in the character of the whirlpool.

Когда бочонок, к которому я был привязан, спустился приблизительно на половину расстояния между дном воронки и тем местом, где я бросился за борт, общий вид пучины вдруг изменился.

The slope of the sides of the vast funnel became momently less and less steep. The gyrations of the whirl grew, gradually, less and less violent. By degrees, the froth and the rainbow disappeared, and the bottom of the gulf seemed slowly to uprise.

Крутизна стен исполинской воронки сразу уменьшилась, быстрота вращения ослабевала с каждой минутой, пена и радуга исчезли, дно пучины начало подниматься.

The sky was clear, the winds had gone down, and the full moon was setting radiantly in the west, when I found myself on the surface of the ocean, in full view of the shores of Lofoden, and above the spot where the pool of the Moskoe-ström had been..

Небо было ясно, ветер упал, полная луна сияла во всем своём великолепии, когда я очутился на поверхности океана, в виду берегов Лофодена, несколько выше того места, где был водоворот Моское-штрема.

It was the hour of the slack—but the sea still heaved in mountainous waves from the effects of the hurricane.

Наступило затишье, но волнение ещё не улеглось.

I was borne violently into the channel of the Ström, and in a few minutes was hurried down the coast into the ‘grounds’ of the fishermen.

Меня помчало по главному рукаву и, через несколько минут, выбросило на берег в той части моря, куда наши рыбаки собираются на ловлю.

A boat picked me up—exhausted from fatigue—and (now that the danger was removed) speechless from the memory of its horror.

Тут меня подобрали в лодку, — изнеможённого и без языка, от пережитого мною ужаса (он сказался теперь, когда опасность миновала).

Those who drew me on board were my old mates and daily companions—but they knew me no more than they would have known a traveller from the spirit-land.

Рыбаки, подобравшие меня, были мои старые знакомые и товарищи, тем не менее они не узнали меня, точно я был выходец, с того света.

My hair which had been raven-black the day before, was as white as you see it now. They say too that the whole expression of my countenance had changed.

Волосы мои, чёрные, как вороново крыло, стали седыми; да и вся наружность изменилась.

I told them my story—they did not believe it.

Я рассказал им о моем приключении — они не поверили.

I now tell it to you —and I can scarcely expect you to put more faith in it than did the merry fishermen of Lofoden.”

Теперь я рассказываю его вам, но не надеюсь, что вы окажетесь более доверчивым, чем простые лофоденские рыбаки.