Читальный зал | Edgar Allan Poe | The business man | 📋 | 📖 | 🔀 | Английский ⇄ Русский

«Система – душа всякого бизнеса».

Старая пословица

Я – делец. И приверженец системы.

I am a methodical man. Method is the thing, after all.

Система – это, в сущности, и есть самое главное.

But there are no people I more heartily despise than your eccentric fools who prate about method without understanding it; attending strictly to its letter, and violating its spirit.

Но я от всего сердца презираю глупцов и чудаков, которые разглагольствуют насчёт порядка и системы, ровным счётом ничего в них не смысля, строго придерживаются буквы, нарушая самый дух этих понятий.

These fellows are always doing the most out-of-the-way things in what they call an orderly manner.

Такие люди совершают самые необычные поступки, но «методически», как они говорят.

Now here, I conceive, is a positive paradox. True method appertains to the ordinary and the obvious alone, and cannot be applied to the outré..

Это, на мой взгляд, просто парадокс; порядок и система приложимы только к вещам самым обыкновенным и очевидным, а экстравагантным совершенно несвойственны.

What definite idea can a body attach to such expressions as “methodical Jack o’ Dandy,” or “a systematical Will o’ the Wisp”?

Какой смысл может быть заключён в выражении «порядок шалопайства» или, например, «система прихоти»?

My notions upon this head might not have been so clear as they are, but for a fortunate accident which happened to me when I was a very little boy.

Взгляды мои по этому вопросу, возможно, никогда не были бы столь определенны, если бы не счастливое происшествие, случившееся со мною совсем ещё в юном возрасте.

A good-hearted old Irish nurse (whom I shall not forget in my will) took me up one day by the heels, when I was making more noise than was necessary, and swinging me round two or three times, d—d my eyes for “a skreeking little spalpeen,” and then knocked my head into a cocked hat against the bedpost.

Однажды, когда я производил гораздо больше шуму, нежели то диктовалось необходимостью, добрая старуха-ирландка, моя нянюшка (которую я не забуду в моем завещании), подняла меня за пятки, покрутила в воздухе, пожелала мне как «визгуну проклятому» провалиться и ударом о спинку кровати промяла мне посредине голову, точно шапку.

This, I say, decided my fate, and made my fortune.

Этим была решена моя судьба и заложены начатки моего благосостояния.

A bump arose at once on my sinciput, and turned out to be as pretty an organ of order as one shall see on a summer’s day.

На теменной кости у меня в тот же миг вскочила шишка, и она впоследствии оказалась самой что ни на есть настоящей шишкой порядка.

Hence that positive appetite for system and regularity which has made me the distinguished man of business that I am.

Вот откуда у меня страсть к системе и упорядоченности, благодаря которой я стал таким выдающимся дельцом.

If there is any thing on earth I hate, it is a genius.

Больше всего на свете я ненавижу гениев.

Your geniuses are all arrant asses—the greater the genius the greater the ass—and to this rule there is no exception whatever.

Все эти гении – просто ослы, чем больше гений, тем больше осел. Уж такое это правило, из него не бывает исключений.

Especially, you cannot make a man of business out of a genius, any more than money out of a Jew, or the best nutmegs out of pine-knots.

Из гения, например, никогда не получится делец, как из жида не получится благотворитель или из сосновой шишки – мускатный орех.

The creatures are always going off at a tangent into some fantastic employment, or ridiculous speculation, entirely at variance with the “fitness of things,” and having no business whatever to be considered as a business at all.

Эти людишки вечно пускаются во всевозможные немыслимые и глупые предприятия, никак не соответствующие правильному порядку вещей, и нипочём не займутся настоящим делом.

Thus you may tell these characters immediately by the nature of their occupations.

Так что гения сразу можно отличить по тому, чем он в жизни занимается.

If you ever perceive a man setting up as a merchant or a manufacturer, or going into the cotton or tobacco trade, or any of those eccentric pursuits; or getting to be a drygoods dealer, or soap-boiler, or something of that kind; or pretending to be a lawyer, or a blacksmith, or a physician—any thing out of the usual way—you may set him down at once as a genius, and then, according to the rule-of-three, he’s an ass.

Если вам попадётся человек, который тщится быть купцом или промышленником, который выбрал для себя табачное пли хлопковое дело и тому подобную чертовщину, который хочет стать галантерейщиком, мыловаром или ещё кем-нибудь в таком же роде, а то ещё строит из себя ни много ни мало, как адвоката, или кузнеца, или врача – словом, занимается чем-то необычным – можете не сомневаться: это – гений и, значит, согласно тройному правилу, осел.

Now I am not in any respect a genius, but a regular business man.

Я вот, например, не гений. Я просто делец, бизнесмен.

My day-book and ledger will evince this in a minute.

Мой гроссбух и приходо-расходная книга докажут вам это в одну минуту.

They are well kept, though I say it myself; and, in my general habits of accuracy and punctuality, I am not to be beat by a clock.

Замечу без ложной скромности, они у меня всегда в образцовом порядке, поскольку я склонен к аккуратности и пунктуальности. Я вообще так аккуратен и пунктуален, что никакому часовому механизму со мной не сравниться.

Moreover, my occupations have been always made to chime in with the ordinary habitudes of my fellowmen.

Более того, дела, которыми занимаюсь я, всегда находятся в согласии с обыденными людскими привычками моих ближних.

Not that I feel the least indebted, upon this score, to my exceedingly weak-minded parents, who, beyond doubt, would have made an arrant genius of me at last, if my guardian angel had not come, in good time, to the rescue.

Хотя за это мне приходится благодарить вовсе не моих на редкость недалёких родителей – они-то уж постарались бы сделать из меня отъявленного гения, не вмешайся своевременно мой ангел-хранитель.

In biography the truth is every thing, and in autobiography it is especially so—yet I scarcely hope to be believed when I state, however solemnly, that my poor father put me, when I was about fifteen years of age, into the counting-house of what be termed “a respectable hardware and commission merchant doing a capital bit of business!”

В биографическом сочинении правда – это все, тем более в автобиографическом. И однако, кто мне поверит, если я расскажу, – а ведь мне не до шуток, – что пятнадцати лет меня родной отец задумал определить в контору к одному почтенному торговцу скобяными товарами, у которого, как он говорил, было «превосходное дело».

A capital bit of fiddlestick!

Превосходное дело, как бы не так!

However, the consequence of this folly was, that in two or three days, I had to be sent home to my button-headed family in a high state of fever, and with a most violent and dangerous pain in the sinciput, all around about my organ of order.

Итог был тот, что по прошествии двух или трёх дней меня отослали назад, в лоно моей тупоумной семьи с высокой температурой и с резкими болями в теменной кости вокруг моего органа порядка.

It was nearly a gone case with me then—just touch-and-go for six weeks—the physicians giving me up and all that sort of thing.

Я едва не отдал душу богу, шесть недель провёл между жизнью и смертью, врачи потеряли всякую надежду – и так далее.

But, although I suffered much, I was a thankful boy in the main.

Но хоть я и принял страдания, все же я был благодарен судьбе.

I was saved from being a “respectable hardware and commission merchant, doing a capital bit of business,” and I felt grateful to the protuberance which had been the means of my salvation, as well as to the kindhearted female who had originally put these means within my reach.

Мне повезло – я не стал почтенным торговцем скобяными товарами, за что и возблагодарил помянутое возвышенно у меня на темени, ставшее орудием моего спасения, равно как и ту добрую женщину, которая в своё время меня им наградила.

The most of boys run away from home at ten or twelve years of age, but I waited till I was sixteen.

Обычные мальчишки убегают из дому в возрасте десяти – двенадцати лет. Я лично подождал, пока мне исполнится шестнадцать.

I don’t know that I should have gone even then, if I had not happened to hear my old mother talk about setting me up on my own hook in the grocery way.

Я, может быть, и тогда бы не сбежал, если бы не подслушал ненароком, как моя старушка-мать вела разговор о том, что, мол, надобно меня пристроить по бакалейной части.

The grocery way!—only think of that!

«По бакалейной части» – подумать только!

I resolved to be off forthwith, and try and establish myself in some decent occupation, without dancing attendance any longer upon the caprices of these eccentric old people, and running the risk of being made a genius of in the end.

Я сразу же принял решение убраться подальше и приняться, по возможности, за какое-нибудь действительно приличное дело, чтобы не зависеть впредь от прихотей этих двух старых фантазёров, норовящих, того и гляди, не мытьём, так катаньем сделать из меня гения.

In this project I succeeded perfectly well at the first effort, and by the time I was fairly eighteen, found myself doing an extensive and profitable business in the Tailor’s Walking-Advertisement line.

Намерение моё с первой же попытки увенчалось успехом, и к тому времени, когда мне сравнялось восемнадцать лет, у меня уже было большое и доходное дело по линии портновской ходячей рекламы.

I was enabled to discharge the onerous duties of this profession, only by that rigid adherence to system which formed the leading feature of my mind.

И удостоился я этой почётной должности исключительно благодаря приверженности к системе, являющейся моей характерной чертою.

A scrupulous method characterized my actions as well as my accounts.

Аккуратность и методичность неизменно отличали мою работу, равно как и мою отчетность.

In my case it was method—not money—which made the man: at least all of him that was not made by the tailor whom I served.

По своему опыту могу сказать, что не деньги, а система делает человека – за исключением той части его индивидуальности, которая изготовляется портным, – моим нанимателем.

At nine, every morning, I called upon that individual for the clothes of the day.

Ровно в девять часов каждое утро я являлся к нему за очередным одеянием.

Ten o’clock found me in some fashionable promenade or other place of public amusement.

В десять часов я уже был на каком-нибудь модном променаде или в другом месте общественного увеселения.

The precise regularity with which I turned my handsome person about, so as to bring successively into view every portion of the suit upon my back, was the admiration of all the knowing men in the trade.

Точность и размеренность, с какой я поворачивал мою видную фигуру, выставляя напоказ одну за другой все детали облачавшего её костюма, были предметом неизменного восхищения всех специалистов.

Noon never passed without my bringing home a customer to the house of my employers, Messrs. Cut & Comeagain.

Полдень ещё не наступал, как я уже приводил в дом моих нанимателей, господ Крой, Шип и Ko, нового заказчика.

I say this proudly, but with tears in my eyes—for the firm proved themselves the basest of ingrates.

Говорю это с гордостью, но и со слезами на глазах, ибо их фирма выказала низкую неблагодарность.

The little account, about which we quarreled and finally parted, cannot, in any item, be thought overcharged, by gentlemen really conversant with the nature of the business.

Представленный мною небольшой счётец, из-за которого мы рассорились и в конце концов расстались, ни один джентльмен, понимающий тонкости нашего дела, не назовёт дутым.

Upon this point, however, I feel a degree of proud satisfaction in permitting the reader to judge for himself. My bill ran thus:

Впрочем, об этом, смею с гордостью и удовлетворением заметить, читателю даётся возможность судить самому.

Messrs. Cut & Comeagain, Merchant Tailors. To Peter Proffit, Walking Advertiser, Drs.

Причитается от господ Крой, Шил и Кo, портных, мистеру Питеру Профиту, ходячей рекламе Долл.

July 10. to promenade, as usual and customer brought home $00 25 July 11. To do do do 25 July 12. To one lie, second class; damaged black cloth sold for invisible green 25 July 13. To one lie, first class, extra quality and size; recommended milled satinet as broadcloth, 75 July 20. To purchasing bran new paper shirt collar or dickey, to set off gray Petersham 02 Aug. 15.

Июля 10 За прохаживание, как обычно, и привод одного заказчика – 00,25. Июля 11 То же 25. Июля 12 За одну ложь второго сорта: всучил покупателю побуревший чёрный материал как якобы темно-зелёный – 25. Июля 13 За одну ложь первого сорта экстра:

To wearing double-padded bobtail frock, (thermometer 106 in the shade) 25 Aug. 16.

выдал бумажный плис за драп-велюр – 75. Июля 20 За покупку совершенно нового бумажного воротничка, чтобы лучше оттенить темно-серое пальто – 2. Августа 15 За ношение короткого фрака с двойными прокладками на груди (температура – 76 градусов в тени) – 25.

Standing on one leg three hours, to show off new-style strapped pants at 12 1/2 cents per leg per hour 37½ Aug. 17.

Августа 16 За стояние в течение трёх часов на одной ноге для демонстрации нового фасона штрипок к панталонам – из расчета по 12 и 1/2 центов за одну ногу – 37 и 1/2.

To promenade, as usual, and large customer brought (fat man) 50 Aug. 18.

Августа 17 За прохаживание, как обычно, и привод крупного заказчика (толстый мужчина) – 50.

To do do (medium size) 25 Aug. 19.

Августа 18 То же, то же (средней упитанности) – 25.

To do do (small man and bad pay) 6 TOTAL $2 95½

Августа 19 То же, то же (тщедушный и неприбыльный) – 6.

The item chiefly disputed in this bill was the very moderate charge of two pennies for the dickey.

Итого 2 долл. 96 1/2 цента Пункт, по которому разгорелись особенно жаркие споры, касался весьма умеренной суммы в два цента за бумажный воротничок.

Upon my word of honor, this was not an unreasonable price for that dickey.

Но, клянусь честью, этот воротничок вполне стоил двух центов.

It was one of the cleanest and prettiest little dickeys I ever saw; and I have good reason to believe that it effected the sale of three Petershams.

В жизни я не видывал воротничка изящнее и чище. И у меня есть основания утверждать, что он помог реализации трёх темно-серых пальто.

The elder partner of the firm, however, would allow me only one penny of the charge, and took it upon himself to show in what manner four of the same sized conveniences could be got out of a sheet of foolscap.

Но старший партнёр фирмы не соглашался положить за него больше одного цента и вздумал даже показывать мне, как из двойного листа бумаги можно изготовить целых четыре таких воротничка.

But it is needless to say that I stood upon the principle of the thing.

Едва ли стоит говорить, что я от своих принципов не отступился.

Business is business, and should be done in a business way.

Дело есть дело, и подходить к нему следует только по-деловому.

There was no system whatever in swindling me out of a penny—a clear fraud of fifty per cent—no method in any respect.

Какой же это порядок – обсчитывать меня на целый цент? Чистое надувательство из пятидесяти процентов, вот как я это называю. Можно ли его принять за систему?

I left at once the employment of Messrs. Cut & Comeagain, and set up in the Eye-Sore line by myself—one of the most lucrative, respectable, and independent of the ordinary occupations.

Я немедленно покинул службу у господ Крой, Шил и Ко и завёл собственное дело по бельмовой части – одно из самых прибыльных, благородных и независимых среди обычных человеческих занятий.

My strict integrity, economy, and rigorous business habits, here again came into play.

И здесь моя неподкупная честность, бережливость и строгие правила бизнесмена снова пришлись как нельзя кстати.

I found myself driving a flourishing trade, and soon became a marked man upon “Change.”

Предприятие процветало, и вскоре я уже был видной фигурой в своём деле.

The truth is, I never dabbled in flashy matters, but jogged on in the good old sober routine of the calling—a calling in which I should, no doubt, have remained to the present hour, but for a little accident which happened to me in the prosecution of one of the usual business operations of the profession.

Ибо я не разменивался на всякие новомодные пустяки, не старался пускать пыль в глаза, а твердо придерживался добрых честных старых приемов этой почтенной профессии – профессии, которой, без сомнения, держался бы и по сей день, если бы не досадная случайность, происшедшая однажды со мною, когда я совершал кое-какие обычные деловые операции.

Whenever a rich old hunks or prodigal heir or bankrupt corporation gets into the notion of putting up a palace, there is no such thing in the world as stopping either of them, and this every intelligent person knows.

Известно, что когда какой-нибудь старый толстосум, или богатый наследник-вертопрах, или акционерное общество, которому на роду написано вылететь в трубу, – словом, когда кто-нибудь затевает возвести себе хоромы, ничего нет лучше, как воспрепятствовать такой затее, всякий дурак это знает. Приведённое соображение и лежит в основе бельмового бизнеса.

The fact in question is indeed the basis of the Eye-Sore trade. As soon, therefore, as a building-project is fairly afoot by one of these parties, we merchants secure a nice corner of the lot in contemplation, or a prime little situation just adjoining, or tight in front.

Как только дело у наших предполагаемых строителей примет достаточно серьезный оборот, вы тихонько покупаете клочок земли на краю облюбованного ими участка, или же бок о бок с ним, или прямо напротив.

This done, we wait until the palace is half-way up, and then we pay some tasty architect to run us up an ornamental mud hovel, right against it; or a Down-East or Dutch Pagoda, or a pig-sty, or an ingenious little bit of fancy work, either Esquimau, Kickapoo, or Hottentot.

Затем ждёте, пока хоромы не будут уже наполовину возведены, а тогда нанимаете архитектора с тонким вкусом, и он строит вам у них под самым носом живописную мазанку, или азиатско-голландскую пагоду, или свинарник, или ещё какое-нибудь замысловатое сооружение в эскимосском, кикапуском или готтентотском стиле.

Of course we can’t afford to take these structures down under a bonus of five hundred per cent upon the prime cost of our lot and plaster. Can we? I ask the question.

Ну и понятно, нам не по средствам снести его за премию всего из пятисот процентов от наших первоначальных затрат на участок и на штукатурку.

I ask it of business men.

По средствам нам это, я спрашиваю? Пусть мне ответят другие дельцы.

It would be irrational to suppose that we can.

Самая мысль эта абсурдна.

And yet there was a rascally corporation which asked me to do this very thing—this very thing!

И тем не менее одно наглое акционерное общество сделало мне именно такое предложение – именно такое!

I did not reply to their absurd proposition, of course; but I felt it a duty to go that same night, and lamp-black the whole of their palace.

Разумеется, я на эту глупость ничего не ответил и в ту же ночь вынужден был пойти и измазать сажей их строящиеся хоромы, я чувствовал, что это мои долг.

For this the unreasonable villains clapped me into jail; and the gentlemen of the Eye-Sore trade could not well avoid cutting my connection when I came out.

Безмозглые же злодеи упекли меня в тюрьму; и, когда я оттуда вышел, собратья по бельмовой профессии поневоле должны были прекратить со мной знакомство.

The Assault-and-Battery business, into which I was now forced to adventure for a livelihood, was somewhat ill-adapted to the delicate nature of my constitution; but I went to work in it with a good heart, and found my account here, as heretofore, in those stern habits of methodical accuracy which had been thumped into me by that delightful old nurse—I would indeed be the basest of men not to remember her well in my will.

Профессия рукоприкладства, которой мне пришлось заняться после этого, чтобы заработать себе хлеб насущный, не вполне соответствовала моей нежной конституции, – и, однако же, я приступил к делу с открытой душой и убедился, что моя сила, как и прежде, в тех твёрдых навыках методичности и аккуратности, которые вбила в меня эта замечательная женщина, моя старая нянька, – право, я был бы низким подлецом, если бы не помянул её в моем завещании.

By observing, as I say, the strictest system in all my dealings, and keeping a well-regulated set of books, I was enabled to get over many serious difficulties, and, in the end, to establish myself very decently in the profession.

Так вот, соблюдая в делах строжайшую систему и аккуратно ведя приходо-расходные книги, я сумел преодолеть немало серьезных трудностей и в конце концов добиться вполне приличного положения в своей профессии.

The truth is, that few individuals, in any line, did a snugger little business than I. I will just copy a page or so out of my Day-Book; and this will save me the necessity of blowing my own trumpet—a contemptible practice of which no high-minded man will be guilty.

Думаю, что мало кто делал дела удачнее, чем я. Приведу здесь страницу или две из моего журнала – это избавит меня от необходимости трубить о самом себе, что, по-моему, недостойно человека с возвышенной душой.

Now, the Day-Book is a thing that don’t lie.

Другое дело журнал, он не даст солгать.

“Jan. 1.—

«1 янв.

1.—New Year’s Day.

Новый год.

Met Snap in the street, groggy.

Встретил на улице Скока, навеселе.

Mem—he’ll do.

Нотабене: подойдёт.

Met Gruff shortly afterward, blind drunk.

Чуть позднее встретил Груба, пьяного в стельку.

Mem—he’ll answer, too.

Нотабене: тоже годится.

Entered both gentlemen in my Ledger, and opened a running account with each.

Внёс обоих джентльменов в мой гроссбух и завёл на каждого открытый счёт.

“Jan. 2.—

2 янв.

2.—Saw Snap at the Exchange, and went up and trod on his toe.

Видел Скока на бирже, подошёл к нему и наступил на ногу.

Doubled his fist and knocked me down.

Он размахнулся и кулаком сбил меня с ног.

Good!—

Отлично!

!—got up again.

Встал на ноги.

Some trifling difficulty with Bag, my attorney.

Затруднения с моим поверенным Толстосуммом.

I want the damages at a thousand, but he says that for so simple a knock down we can’t lay them at more than five hundred.

Я хотел за ущерб тысячу, а он говорит, что за одну такую несерьёзную затрещину больше пятисот нам с них не содрать. Нотабене:

Mem—must get rid of Bag—no system at all.

расстаться с Толстосуммом, у него нет совершенно никакой системы.

“Jan. 3.—

3 янв.

3.—Went to the theatre, to look for Gruff.

Был в театре, искал Груба.

Saw him sitting in a side box, in the second tier, between a fat lady and a lean one.

Он сидел сбоку в ложе во втором ряду между толстой дамой и тощей дамой.

Quizzed the whole party through an opera-glass, till I saw the fat lady blush and whisper to G. Went round, then, into the box, and put my nose within reach of his hand.

Разглядывал их в театральный бинокль, пока толстая дама не покраснела и зашептала что-то на ухо Г. Тогда зашёл в ложу и сунул нос прямо ему под руку.

Wouldn’t pull it—no go.

Ничего не вышло – не дёрнул.

Blew it, and tried again—no go.

Высморкался, попробовал ещё раз – бесполезно.

Sat down then, and winked at the lean lady, when I had the high satisfaction of finding him lift me up by the nape of the neck, and fling me over into the pit.

Тогда уселся и подмигнул тощей, после чего, к моему величайшему удовлетворению, был поднят им за шиворот и вышвырнут в партер.

Neck dislocated, and right leg capitally splintered.

Вывих шеи и первоклассный перелом ноги.

Went home in high glee, drank a bottle of champagne, and booked the young man for five thousand.

Торжествуя, вернулся домой и записал на него пять тысяч.

Bag says it’ll do.

Толстосумм говорит, что выгорит.

“Feb. 15.—

15 февр.

15.—Compromised the case of Mr. Snap.

Пошёл на компромисс в деле мистера Скока.

Amount entered in Journal—fifty cents—which see.

Сумма в пятьдесят центов заприходована – о чем см.

“Feb. 16.—

16 февр.

16.—Cast by that ruffian, Gruff, who made me a present of five dollars.

Сбит с йог этим хулиганом Грубом, каковой сделал мне подарок в пять долларов. (

Costs of suit, four dollars and twenty-five cents.

(Судебные издержки – четыре доллара двадцать пять центов.

Nett profit,—see Journal,—seventy-five cents.”

Чистый доход – см. приходо-расходную книгу – семьдесят пять центов)».

Now, here is a clear gain, in a very brief period, of no less than one dollar and twenty-five cents—this is in the mere cases of Snap and Gruff; and I solemnly assure the reader that these extracts are taken at random from my Day-Book.

Итого, за самый короткий срок чистой прибыли не менее одного доллара двадцати пяти центов – и это только от Скока и Груба. Притом, заверяю читателя, что вышеприведённые выписки из моего журнала взяты наудачу.

It’s an old saying, and a true one, however, that money is nothing in comparison with health.

Однако старая – и мудрая – пословица говорит, что здоровье дороже денег.

I found the exactions of the profession somewhat too much for my delicate state of body; and, discovering, at last, that I was knocked all out of shape, so that I didn’t know very well what to make of the matter, and so that my friends, when they met me in the street, couldn’t tell that I was Peter Proffit at all, it occurred to me that the best expedient I could adopt was to alter my line of business.

Эта профессия оказалась несколько слишком тяжёлой для моего слабого организма, и потому, обнаружив в один прекрасный день, что я измордован до полной неузнаваемости, так что знакомые, встречаясь со мною на улице, даже и не догадывались, что проходят мимо Питера Профита, я подумал, что лучшее средство от этого – сменить профессию.

I turned my attention, therefore, to Mud-Dabbling, and continued it for some years.

По каковой причине я обратил мои взоры к пачкотне и занимался ею несколько лет.

The worst of this occupation is, that too many people take a fancy to it, and the competition is in consequence excessive.

Хуже всего в этом деле то, что слишком многие им увлекаются, и поэтому конкуренция очень уж высока.

Every ignoramus of a fellow who finds that he hasn’t brains in sufficient quantity to make his way as a walking advertiser, or an eye-sore prig, or a salt-and-batter man, thinks, of course, that he’ll answer very well as a dabbler of mud.

Всякий дурак, у которого не хватает мозгов для того, чтобы преуспеть в качестве ходячей рекламы, или в бельмовом бизнесе, или в рукоприкладстве, конечно, считает, что пачкотня как раз по нему.

But there never was entertained a more erroneous idea than that it requires no brains to mud-dabble.

Но думать, будто для пачкотни не требуется мозгов, величайшее заблуждение. Наоборот.

Especially, there is nothing to be made in this way without method.

И в особенности тут необходима система – без неё как без рук.

I did only a retail business myself, but my old habits of system carried me swimmingly along.

Я вёл всего только розничное дело, но благодаря моей старой привычке к порядку, неплохо в нем преуспел.

I selected my street-crossing, in the first place, with great deliberation, and I never put down a broom in any part of the town but that.

Прежде всего я с большим тщанием подошёл к выбору подходящего перекрёстка и за все время ни разу не поднял метлу ни в каком другом месте.

I took care, too, to have a nice little puddle at hand, which I could get at in a minute.

Позаботился я также и о том, чтобы под рукой у меня всегда была отличная, удобная лужа.

By these means I got to be well known as a man to be trusted; and this is one-half the battle, let me tell you, in trade.

Этим способом я приобрёл твёрдую репутацию человека, на которого можно положиться, а это, поверьте мне, для всякого дельца добрая половина успеха.

Nobody ever failed to pitch me a copper, and got over my crossing with a clean pair of pantaloons.

Не было случая, чтобы кто-нибудь, кто швырнул мне монетку, не перешёл па моем перекрёстке улицу в чистых панталонах.

And, as my business habits, in this respect, were sufficiently understood, I never met with any attempt at imposition.

И поскольку мои положительные деловые привычки были каждому известны, никто не пытался поживиться за мой счёт.

I wouldn’t have put up with it, if I had.

Попробовал бы только!

Never imposing upon any one myself, I suffered no one to play the possum with me.

Я сам не из тех, кто занимается вымогательством, но уж и меня тоже не тронь.

The frauds of the banks of course I couldn’t help.

Конечно, против банков, этих обдирал, я был бессилен.

Their suspension put me to ruinous inconvenience.

Я от них копейки не видел, отчего и терпел большие лишения.

These, however, are not individuals, but corporations; and corporations, it is very well known, have neither bodies to be kicked nor souls to be damned.

Но ведь это не люди, а корпорации, а у корпораций, как известно, нет ни тела, которое можно поколотить, ни души, которую можно предать вечному проклятью.

I was making money at this business when, in an evil moment, I was induced to merge it in the Cur-Spattering—a somewhat analogous, but, by no means, so respectable a profession.

Я с успехом вёл своё прибыльное дело, пока в один злосчастный день не принуждён был к слиянию с сапого-собако-марательством, каковое занятие в некотором роде подобно моему, однако далеко не столь почтенно.

My location, to be sure, was an excellent one, being central, and I had capital blacking and brushes.

Правда, местоположение у меня было отличное, в самом центре, а щётки и вакса – высшего качества.

My little dog, too, was quite fat and up to all varieties of snuff.

И пёсик мой отличался упитанностью и был большой специалист по разного рода обнюхиваниям.

He had been in the trade a long time, and, I may say, understood it.

У него уже имелся изрядный стаж, и дело своё он понимал, могу сказать, превосходно.

Our general routine was this:—

Работали мы обычно так.

:—Pompey, having rolled himself well in the mud, sat upon end at the shop door, until he observed a dandy approaching in bright boots.

Помпейчик, вывалявшись хорошенько в грязи, сидит, бывало, паинькой на пороге соседней лавки, пока не появится какой-нибудь франт в начищенных сапогах.

He then proceeded to meet him, and gave the Wellingtons a rub or two with his wool.

Тогда он устремляется ему навстречу и трётся о блестящие голенища.

Then the dandy swore very much, and looked about for a boot-black.

Франт отчаянно ругается и начинает озираться в поисках чистильщика.

There I was, full in his view, with blacking and brushes. It was only a minute’s work, and then came a sixpence.

А тут как раз я, сижу на самом виду, и в руках у меня вакса и щётки.

This did moderately well for a time;—in fact, I was not avaricious, but my dog was.

Работы не больше чем на минуту, и шесть пенсов в кармане. На первых порах этого вполне хватало – я ведь не жадный. Зато пёс мой оказался жадным.

I allowed him a third of the profit, but he was advised to insist upon half.

Я выделил ему третью долю доходов, а он счёл уместным потребовать половину.

This I couldn’t stand—so we quarrelled and parted.

На это я пойти не мог – мы поссорились и расстались.

I next tried my hand at the Organ-Grinding for a while, and may say that I made out pretty well.

Потом я какое-то время крутил шарманку и могу сказать, дело у меня шло совсем недурно.

It is a plain, straightforward business, and requires no particular abilities.

Работа эта простая, немудрёная, особых талантов не требует.

You can get a music-mill for a mere song, and to put it in order, you have but to open the works, and give them three or four smart raps with a hammer.

За безделицу покупаете музыкальный ящик, и, чтобы привести его в порядок, открываете крышку, и раза три ударяете по его нутру молотком.

It improves the tone of the thing, for business purposes, more than you can imagine.

От этого звук несравненно улучшается, что для дела особенно важно.

This done, you have only to stroll along, with the mill on your back, until you see tanbark in the street, and a knocker wrapped up in buckskin.

После этого остаётся взвалить шарманку на плечо и идти куда глаза глядят, покуда не попадётся вам дверь с обтянутым замшей висячим молотком, а перед нею насыпанная на мостовой солома.

Then you stop and grind; looking as if you meant to stop and grind till doomsday.

Под этой дверью надо остановиться и завести шарманку, всем своим видом показывая, что намерен так стоять и крутить хоть до второго пришествия.

Presently a window opens, and somebody pitches you a sixpence, with a request to “Hush up and go on,” etc.

Рано или поздно над вами распахивается окно, и вам бросают шестипенсовик, сопровождая подношение просьбой «заткнуться и проваливать».

I am aware that some grinders have actually afforded to “go on” for this sum; but for my part, I found the necessary outlay of capital too great to permit of my “going on” under a shilling.

Мне известно, что некоторые шарманщики и в самом деле считают возможным «проваливать» за названную сумму, но я лично полагал, что вложенный капитал слитком велик и не позволяет «проваливать» меньше чем за шиллинг.

At this occupation I did a good deal; but, somehow, I was not quite satisfied, and so finally abandoned it.

Это занятие приносило мне немалый доход, но как-то не давало полного удовлетворения, так что в конце концов я его бросил.

The truth is, I labored under the disadvantage of having no monkey—and American streets are so muddy, and a Democratic rabble is so obstrusive, and so full of demnition mischievous little boys.

Ведь я все же был поставлен в невыгодные условия, у меня не было обезьянки, – и потом улицы в Америке так грязны, а демократический сброд до того бесцеремонен и толпы злых мальчишек слишком уж надоедливы.

I was now out of employment for some months, but at length succeeded, by dint of great interest, in procuring a situation in the Sham-Post.

Несколько месяцев я был без работы, но потом сумел устроиться при лжепочте, ибо испытывал к этому делу пылкий интерес.

The duties, here, are simple, and not altogether unprofitable.

Занятие это весьма простое и притом не вовсе бездоходное.

For example:—very early in the morning I had to make up my packet of sham letters. Upon the inside of each of these I had to scrawl a few lines on any subject which occurred to me as sufficiently mysterious—signing all the epistles Tom Dobson, or Bobby Tompkins, or anything in that way.

К примеру, рано утром я подготавливал пачку лжеписем – на листке бумаги писал что-нибудь на любую тему, что ни придёт в голову, лишь бы позагадочнее, и ставил какую-нибудь подпись, скажем, Том Добсон или Бобби Томпкинс.

Having folded and sealed all, and stamped them with sham postmarks—New Orleans, Bengal, Botany Bay, or any other place a great way off—I set out, forthwith, upon my daily route, as if in a very great hurry.

Потом складывал листки, запечатывал сургучом, лепил поддельные марки с поддельными штемпелями якобы из Нового Орлеана, Бенгалии, Ботани-Бея и прочих удаленных мест и спешил вон из дому. Мой ежеутренний путь вёл меня от дома к дому, которые посолиднее.

I always called at the big houses to deliver the letters, and receive the postage.

Я стучался, вручал письма и взимал суммы, причитающиеся по наложенному платежу.

Nobody hesitates at paying for a letter—especially for a double one—people are such fools—and it was no trouble to get round a corner before there was time to open the epistles.

Платили, не раздумывая. Люди всегда с готовностью платят за письма – такие дураки, – и я без труда успевал скрыться за углом, прежде чем они прочитывали моё послание.

The worst of this profession was, that I had to walk so much and so fast; and so frequently to vary my route.

Единственное, что плохо в этой профессии, это что нужно очень много и очень быстро ходить и беспрестанно менять маршруты.

Besides, I had serious scruples of conscience.

И, кроме того, я испытывал укоры совести.

I can’t bear to hear innocent individuals abused—and the way the whole town took to cursing Tom Dobson and Bobby Tompkins was really awful to hear.

Признаться, я терпеть не могу, когда ругают ни в чем не повинного человека, а весь город так честил Тома Добсона и Бобби Томпкинса, что просто слушать было больно.

I washed my hands of the matter in disgust.

И я в отвращении умыл от этого дела руки.

My eighth and last speculation has been in the Cat-Growing way.

Восьмым и последним моим занятием было кошководство.

I have found that a most pleasant and lucrative business, and, really, no trouble at all.

Я нашёл его в высшей степени приятным, доходным и совершенно необременительным.

The country, it is well known, has become infested with cats—so much so of late, that a petition for relief, most numerously and respectably signed, was brought before the Legislature at its late memorable session.

Страна наша, как известно, наводнена кошками. Бедствие это достигло в последнее время таких размеров, что на последней сессии Законодательного совета была внесена петиция о помощи, под которой стояло множество подписей, в том числе людей самых уважаемых.

The Assembly, at this epoch, was unusually well-informed, and, having passed many other wise and wholesome enactments, it crowned all with the Cat-Act.

Совет высказал рассудительность необыкновенную и, приняв на той памятной сессии целый ряд здравых и мудрых постановлений, увенчал их Актом о кошках.

In its original form, this law offered a premium for cat-heads (fourpence a-piece), but the Senate succeeded in amending the main clause, so as to substitute the word “tails” for “heads.”

Новый закон в своей первоначальной редакции предлагал премию (по четыре пенса) за кошачью голову, но сенату удалось протащить поправку к основному параграфу, с тем чтобы заменить слово «голову» на слово «хвост».

This amendment was so obviously proper, that the House concurred in it nem. con.

Поправка эта была столь неоспоримо уместна, что сенат проголосовал за неё nem. con.

As soon as the governor had signed the bill, I invested my whole estate in the purchase of Toms and Tabbies.

Лишь только новый закон был подписан губернатором, как я тут же вложил всю мою движимость в приобретение кисок.

At first I could only afford to feed them upon mice (which are cheap), but they fulfilled the scriptural injunction at so marvellous a rate, that I at length considered it my best policy to be liberal, and so indulged them in oysters and turtle.

Вначале я ввиду ограниченности средств кормил их одними мышами, поскольку они дешевы, но мои питомцы с такой невероятной быстротой выполняли библейский завет, что я вскоре счёл возможным быть с ними пощедрее и баловал их устрицами и черепаховым супом.

Their tails, at a legislative price, now bring me in a good income; for I have discovered a way, in which, by means of Macassar oil, I can force three crops in a year.

Их хвосты по сенатской ставке приносят мне отличный доход, ибо я открыл способ с помощью макассарского масла снимать по три урожая в год.

It delights me to find, too, that the animals soon get accustomed to the thing, and would rather have the appendages cut off than otherwise.

К тому же я с радостью обнаружил, что славные животные скоро привыкают к этой процедуре и сами предпочитают, чтобы хвосты им отрубали.

I consider myself, therefore, a made man, and am bargaining for a country-seat on the Hudson.

Словом, теперь я состоятельный человек и сейчас занят тем, что торгую себе поместье на берегу Гудзона.