Читальный зал | Robert Musil | Die Verwirrungen des Zöglings Törleß | 📋 | 📖 | 🔀 | Немецкий ⇄

Eine kleine Station an der Strecke, welche nach Rußland führt.

Маленькая станция на линии, ведущей в Россию.

Endlos gerade liefen vier parallele Eisenstränge nach beiden Seiten zwischen dem gelben Kies des breiten Fahrdammes; neben jedem wie ein schmutziger Schatten der dunkle, von dem Abdampfe in den Boden gebrannte Strich.

Бесконечно прямо уходили в обе стороны четыре параллельные рельсовые нитки между жёлтым гравием широкого полотна: возле каждой, как грязная тень, тёмная полоса, выжженная отработанным паром.

Hinter dem niederen, ölgestrichenen Stationsgebäude führte eine breite, ausgefahrene Straße zur Bahnhofsrampe herauf.

За низким, выкрашенным масляной краской станционным зданием широкая разъезженная улица поднималась к вокзалу наклонным въездом.

Ihre Ränder verloren sich in dem ringsum zertretenen Boden und waren nur an zwei Reihen Akazienbäumen kenntlich, die traurig mit verdursteten, von Staub und Ruß erdrosselten Blättern zu beiden Seiten standen.

Её края терялись в вытоптанной кругом земле, и распознать их можно было только по двум рядам акаций, уныло стоявших с обеих сторон, с иссохшими, задушенными пылью и копотью листьями.

Machten es diese traurigen Farben, machte es das bleiche, kraftlose, durch den Dunst ermüdete Licht der Nachmittagssonne: Gegenstände und Menschen hatten etwas Gleichgültiges, Lebloses, Mechanisches an sich, als seien sie aus der Szene eines Puppentheaters genommen.

То ли из-за этих унылых красок, то ли из-за бледного, бессильного, утомлённого дымкой света послеполуденного солнца в предметах и людях было что-то безразличное, безжизненное, механическое, словно их выхватили из сцены кукольного театра.

Von Zeit zu Zeit, in gleichen Intervallen, trat der Bahnhofsvorstand aus seinem Amtszimmer heraus, sah mit der gleichen Wendung des Kopfes die weite Strecke hinauf nach den Signalen der Wächterhäuschen, die immer noch nicht das Nahen des Eilzuges anzeigen wollten, der an der Grenze große Verspätung erlitten hatte; mit ein und derselben Bewegung des Armes zog er sodann seine Taschenuhr hervor, schüttelte den Kopf und verschwand wieder; so wie die Figuren kommen und gehen, die aus alten Turmuhren treten, wenn die Stunde voll ist.

Время от времени, через одинаковые промежутки, начальник станции выходил из своего кабинета, глядя вдаль, одинаково поворачивая голову, ждал из сторожек сигналов, которые все ещё не возвещали приближения скорого поезда, надолго застрявшего на границе; одинаковым движением руки он доставал затем свои карманные часы, качал головой и исчезал снова - как приходят и уходят фигурки, возникающие на старинных башенных часах на исходе часа.

Auf dem breiten, festgestampften Streifen zwischen Schienenstrang und Gebäude promenierte eine heitere Gesellschaft junger Leute, links und rechts eines älteren Ehepaares schreitend, das den Mittelpunkt der etwas lauten Unterhaltung bildete.

По широкой утрамбованной полосе между рельсами и зданием прохаживалась оживлённая компания молодых людей, шагая слева и справа от немолодой супружеской четы, находившейся в центре их несколько громкой беседы.

Aber auch die Fröhlichkeit dieser Gruppe war keine rechte; der Lärm des lustigen Lachens schien schon auf wenige Schritte zu verstummen, gleichsam an einem zähen, unsichtbaren Widerstande zu Boden zu sinken.

Но и оживлённость этой группы не была настоящей; шум весёлого смеха умолкал, казалось, уже через несколько шагов, словно падал наземь, наткнувшись на упорное невидимое препятствие.

Frau Hofrat Törleß, dies war die Dame von vielleicht vierzig Jahren, verbarg hinter ihrem dichten Schleier traurige, vom Weinen ein wenig gerötete Augen.

Госпожа надворная советница Терлес, дама лет сорока, прятала за густой вуалью грустные, слегка покрасневшие от слез глаза.

Es galt Abschied zu nehmen.

Надо было прощаться.

Und es fiel ihr schwer, ihr einziges Kind nun wieder auf so lange Zeit unter fremden Leuten lassen zu müssen, ohne Möglichkeit, selbst schützend über ihren Liebling zu wachen.

И ей было тяжело снова оставлять своё единственное дитя на такой долгий срок среди чужих людей, без возможности самой оберегать своего любимца.

Denn die kleine Stadt lag weitab von der Residenz, im Osten des Reiches, in spärlich besiedeltem, trockenem Ackerland.

Ведь городок этот находился далеко от столицы, на востоке империи, среди пустынных сухих полей.

Der Grund, dessentwegen Frau Törleß es dulden mußte, ihren Jungen in so ferner, unwirtlicher Fremde zu wissen, war, daß sich in dieser Stadt ein berühmtes Konvikt befand, welches man schon seit dem vorigen Jahrhunderte, wo es auf dem Boden einer frommen Stiftung errichtet worden war, hier heraußen beließ, wohl um die aufwachsende Jugend vor den verderblichen Einflüssen einer Großstadt zu bewahren.

Причина, заставлявшая госпожу Терлес мириться с пребыванием своего мальчика на такой далёкой, неприютной чужбине, состояла в том, что в этом городе находился знаменитый интернат, который с прошлого века, когда он был построен на земле одного богоугодного фонда, так и оставили на отшибе, затем, вероятно, чтобы оградить подрастающую молодёжь от пагубного влияния большого города.

Denn hier erhielten die Söhne der besten Familien des Landes ihre Ausbildung, um nach Verlassen des Institutes die Hochschule zu beziehen oder in den Militär- oder Staatsdienst einzutreten und in allen diesen Fällen, sowie für den Verkehr in den Kreisen der guten Gesellschaft galt es als besondere Empfehlung, im Konvikte zu W. aufgewachsen zu sein.

Ибо здесь сыновья лучших семей страны получали образование, чтобы, покинув это заведение, поступить либо в высшую школу, либо на военную или государственную службу, и во всех этих случаях, как и для вхождения в высший свет, быть выпускником интерната в В. считалось особой рекомендацией.

Vor vier Jahren hatte dies das Elternpaar Törleß bewogen, dem ehrgeizigen Drängen seines Knaben nachzugeben und seine Aufnahme in das Institut zu erwirken.

Четыре года назад это заставило супругов Терлес уступить честолюбивому напору их мальчика и добиться его приема в училище.

Dieser Entschluß hatte später viele Tränen gekostet.

Решение это стоило позднее обильных слез.

Denn fast seit dem Augenblicke, da sich das Tor des Institutes unwiderruflich hinter ihm geschlossen hatte, litt der kleine Törleß an fürchterlichem, leidenschaftlichem Heimweh.

Ведь с той минуты, когда за ним безвозвратно закрылись ворота училища, маленький Терлес страдал от страшной, страстной тоски по дому.

Weder die Unterrichtsstunden noch die Spiele auf den großen üppigen Wiesen des Parkes noch die anderen Zerstreuungen, die das Konvikt seinen Zöglingen bot, vermochten ihn zu fesseln; er beteiligte sich kaum an ihnen.

Ни уроки, ни игры на больших, пышных лужайках парка, ни другие развлечения, которые предоставлял интернат своим воспитанникам, не способны были занять его.

Er sah alles nur wie durch einen Schleier hindurch und hatte selbst untertags häufig Mühe, ein hartnäckiges Schluchzen hinabzuwürgen; des Abends schlief er aber stets unter Tränen ein.

Он видел все только как бы сквозь пелену, и даже среди дня ему часто бывало трудно подавить в себе упорное всхлипывание; а по вечерам он всегда засыпал в слезах.

Er schrieb Briefe nach Hause, beinahe täglich, und er lebte nur in diesen Briefen; alles andere, was er tat, schien ihm nur ein schattenhaftes, bedeutungsloses Geschehen zu sein, gleichgültige Stationen, wie die Stundenziffern eines Uhrblattes.

Он писал письма домой, почти ежедневно, и жил только в этих письмах; все прочее, что он делал, казалось ему лишь призрачным, пустым времяпрепровождением, безразличными вехами, как цифры на циферблате.

Wenn er aber schrieb, fühlte er etwas Auszeichnendes, Exklusives in sich; wie eine Insel voll wunderbarer Sonnen und Farben hob sich etwas in ihm aus dem Meere grauer Empfindungen heraus, das ihn Tag um Tag kalt und gleichgültig umdrängte.

А когда он писал, он чувствовал в себе нечто особое, исключительное; как остров, полный чудесного солнца и красок, поднималось в нем что-то из того моря серых впечатлений, которое холодно и равнодушно теснило его со всех сторон изо дня в день.

Und wenn er untertags, bei den Spielen oder im Unterrichte, daran dachte, daß er abends seinen Brief schreiben werde, so war ihm, als trüge er an unsichtbarer Kette einen goldenen Schlüssel verborgen, mit dem er, wenn es niemand sieht, das Tor von wunderbaren Gärten öffnen werde.

И когда он среди дня, за играми или во время уроков, думал о том, что вечером будет писать своё письмо, у него было такое чувство, будто он носит на невидимой цепочке потайной золотой ключик, которым он, когда этого никто не увидит, откроет калитку чудесного сада.

Das Merkwürdige daran war, daß diese jähe, verzehrende Hinneigung zu seinen Eltern für ihn selbst etwas Neues und Befremdendes hatte.

Примечательно, что в этой внезапной, изнуряющей привязанности к родителям было что-то новое и поразительное для него самого.

Er hatte sie vorher nicht geahnt, er war gern und freiwillig ins Institut gegangen, ja er hatte gelacht, als sich seine Mutter beim ersten Abschied vor Tränen nicht fassen konnte, und dann erst, nachdem er schon einige Tage allein gewesen war und sich verhältnismäßig wohl befunden hatte, brach es plötzlich und elementar in ihm empor.

Он прежде не подозревал о ней, он отправился в училище с радостью и добровольно, он даже засмеялся, когда его мать при первом прощании не удержалась от слез, и лишь после того как он пробыл несколько дней один и чувствовал себя относительно хорошо, это прорвалось в нем вдруг и стихийно.

Er hielt es für Heimweh, für Verlangen nach seinen Eltern.

Он принял это за тоску по дому, за тягу к родителям.

In Wirklichkeit war es aber etwas viel Unbestimmteres und Zusammengesetzteres.

На самом же деле тут было нечто гораздо более неопределенное и сложное.

Denn der »Gegenstand dieser Sehnsucht«, das Bild seiner Eltern, war darin eigentlich gar nicht mehr enthalten.

Ибо "предмета этой тоски", образа его родителей тут, собственно, вовсе не содержалось.

Ich meine diese gewisse plastische, nicht bloß gedächtnismäßige, sondern körperliche Erinnerung an eine geliebte Person, die zu allen Sinnen spricht und in allen Sinnen bewahrt wird, so daß man nichts tun kann, ohne schweigend und unsichtbar den anderen zur Seite zu fühlen.

Я имею в виду некую пластическую, не просто головную, а телесную память о любимом человеке, которая взывает ко всем чувствам и во всех чувствах сохраняется, так что неизменно ощущаешь его молчаливое и невидимое присутствие.

Diese verklang bald wie eine Resonanz, die nur noch eine Weile fortgezittert hatte.

Эта память вскоре затихла, как отголосок, который звучит недолго. "

Törleß konnte sich damals beispielsweise nicht mehr das Bild seiner »lieben, lieben Eltern«, — dermaßen sprach er es meist vor sich hin — vor Augen zaubern.

"Милых, милых родителей" - так он обычно говорил это мысленно - Терлес уже не мог тогда, например, воочию представить себе.

Versuchte er es, so kam an dessen Stelle der grenzenlose Schmerz in ihm empor, dessen Sehnsucht ihn züchtigte und ihn doch eigenwillig festhielt, weil ihre heißen Flammen ihn zugleich schmerzten und entzückten.

А когда он делал такую попытку, вместо образа родителей в нем вспыхивала беспредельная боль, мука которой его карала и все-таки заставляла упорствовать, потому что её жаркое пламя и жгло его, и в то же время приводило в восторг.

Der Gedanke an seine Eltern wurde ihm hiebei mehr und mehr zu einer bloßen Gelegenheitsursache, dieses egoistische Leiden in sich zu erzeugen, das ihn in seinen wollüstigen Stolz einschloß wie in die Abgeschiedenheit einer Kapelle, in der von hundert flammenden Kerzen und von hundert Augen heiliger Bilder Weihrauch zwischen die Schmerzen der sich selbst Geißelnden gestreut wird. — — —

Мысль о родителях все больше становилась для него просто поводом вызвать в себе это эгоистическое страдание, которое умыкало его в свою сладострастную гордость, как в уединённость часовни, где сотни горящих свечей и сотни иконных глаз кадят среди пыток самобичующихся...

Als dann sein »Heimweh« weniger heftig wurde und sich allgemach verlor, zeigte sich diese seine Art auch ziemlich deutlich.

Когда затем его "тоска по дому" ослабела и постепенно исчезла, это её свойство стало видно довольно ясно.

Sein Verschwinden führte nicht eine endliche Zufriedenheit nach sich, sondern ließ in der Seele des jungen Törleß eine Leere zurück.

Её исчезновение не повлекло за собой долгожданной удовлетворённости, а оставило в душе юного Терлеса пустоту.

Und an diesem Nichts, an diesem Unausgefüllten in sich erkannte er, daß es nicht eine bloße Sehnsucht gewesen war, die ihm abhanden kam, sondern etwas Positives, eine seelische Kraft, etwas, das sich in ihm unter dem Vorwand des Schmerzes ausgeblüht hatte.

И по этой своей опустошённости, незаполненности он понял, что утратил не просто тоску, а нечто положительное, некую душевную силу, что-то такое, что увяло в нем под предлогом боли.

Nun aber war es vorbei, und diese Quelle einer ersten höheren Seligkeit hatte sich ihm erst durch ihr Versiegen fühlbar gemacht.

Но теперь это прошло, и этот источник высокого блаженства стал для него ощутим лишь благодаря тому, что иссяк.

Zu dieser Zeit verloren sich die leidenschaftlichen Spuren der im Erwachen gewesenen Seele wieder aus seinen Briefen und an ihre Stelle traten ausführliche Beschreibungen des Lebens im Institute und der neugewonnenen Freunde.

В это время снова исчезли из его писем следы пробуждавшейся души, и место их заняли подробные описания жизни в училище и новообретенных друзей.

Er selbst fühlte sich dabei verarmt und kahl, wie ein Bäumchen, das nach der noch fruchtlosen Blüte den ersten Winter erlebt.

Сам он чувствовал себя при этом обедненным и голым, как деревце, которое после неплодоносного цветения вступает в первую зиму.

Seine Eltern aber waren es zufrieden.

А родители его были довольны.

Sie liebten ihn mit einer starken, gedankenlosen, tierischen Zärtlichkeit.

Они любили его с большой, бездумной, животной нежностью.

Jedesmal, wenn er vom Konvikte Ferien bekommen hatte, erschien der Hofrätin nachher ihr Haus von neuem leer und ausgestorben, und noch einige Tage nach jedem solchen Besuche ging sie mit Tränen in den Augen durch die Zimmer, da und dort einen Gegenstand liebkosend berührend, auf dem das Auge des Knaben geruht oder den seine Finger gehalten hatten.

Каждый раз, когда у него кончались каникулы, дом её казался советнице снова пустым и вымершим, и после каждого такого приезда она ещё несколько дней со слезами на глазах ходила по комнатам, ласково дотрагиваясь до предметов, которых касались взгляд мальчика или его пальцы.

Und beide hätten sie sich für ihn in Stücke reißen lassen.

И оба были готовы сложить за него голову.

Die unbeholfene Rührung und leidenschaftliche, trotzige Trauer seiner Briefe beschäftigte sie schmerzlich und versetzte sie in einen Zustand hochgespannter Empfindsamkeit, der heitere, zufriedene Leichtsinn, der darauf folgte, machte auch sie wieder froh und in dem Gefühle, daß hiedurch eine Krise überwunden worden sei, unterstützten sie ihn nach Kräften.

Неловкая трогательность и страстная, упрямая печаль его писем причиняла им боль и приводила их в состояние напряженной чувствительности; весёлое, довольное легкомыслие, следовавшее затем, вселяло радость и в них, и они его посильно поддерживали в надежде, что преодолели какой-то кризис.

Weder in dem einen noch in dem andern erkannten sie das Symptom einer bestimmten seelischen Entwicklung, vielmehr hatten sie Schmerz und Beruhigung gleichermaßen als eine natürliche Folge der gegebenen Verhältnisse hingenommen.

Ни в том, ни в другом они не узнали признака определённого психологического развития, принимая и боль и успокоение за естественное следствие данных обстоятельств.

Daß es der erste, mißglückte Versuch des jungen, auf sich selbst gestellten Menschen gewesen war, die Kräfte des Inneren zu entfalten entging ihnen.

Что то была первая, неудачная попытка молодого, предоставленного самому себе человека развернуть внутренние свои силы, - это от них ускользнуло.

Törleß fühlte sich nun sehr unzufrieden und tastete da und dort vergeblich nach etwas Neuem, das ihm als Stütze hätte dienen können.

Терлес испытывал теперь большое недовольство и тщетно искал ощупью чего-то нового, что могло бы поедут жить опорой ему.

Eine Episode dieser Zeit war für das charakteristisch, was sich damals in Törleß zu späterer Entwicklung vorbereitete.

Один эпизод этой поры был типичен для того, что готовилось тогда в Терлесе к дальнейшему развитию.

Eines Tages war nämlich der junge Fürst H. ins Institut eingetreten, der aus einem der einflußreichsten ältesten, und konservativsten Adelsgeschlechter des Reiches stammte.

Однажды в училище поступил молодой князь Г., отпрыск одного из самых влиятельных, старинных и консервативных дворянских родов империи.

Alle anderen fanden seine sanften Augen fad und affektiert; die Art und Weise, wie er im Stehen die eine Hüfte herausdrückte und beim Sprechen langsam mit den Fingern spielte, verlachten sie als weibisch.

Все другие находили его кроткие глаза пошлыми и жеманными; над его манерой стоя выпячивать одно бедро и при разговоре медленно играть пальцами они смеялись, как над бабьей.

Besonders aber spotteten sie darüber, daß er nicht von seinen Eltern ins Konvikt gebracht worden war, sondern von seinem bisherigen Erzieher, einem =doctor theologiae= und Ordensgeistlichen.

Но особенно они издевались над тем, что в интернат его доставили не родители, а прежний его воспитатель, doctor theologiae и член монашеского ордена.

Törleß aber hatte vom ersten Augenblicke an einen starken Eindruck empfangen.

А на Терлеса новичок с первого взгляда произвёл сильное впечатление.

Vielleicht wirkte dabei der Umstand mit, daß es ein hoffähiger Prinz war, jedenfalls war es aber auch eine andere Art Mensch, die er da kennen lernte.

Может быть, тут повлияло то обстоятельство, что это был принятый при дворе принц, но во всяком случае это была другая, неведомая раньше человеческая порода.

Das Schweigen eines alten Landedelschlosses und frommer Übungen schien irgendwie noch an ihm zu haften.

Над ним ещё, казалось, как-то витали тишина старинного замка и благочестивых занятий.

Wenn er ging, so geschah es mit weichen, geschmeidigen Bewegungen, mit diesem etwas schüchternen Sichzusammenziehen und Schmalmachen, das der Gewohnheit eigen ist, aufrecht durch die Flucht leerer Säle zu schreiten, wo ein anderer an hundert unsichtbaren Ecken des leeren Raumes schwer anzurennen scheint.

При ходьбе он делал мягкие, гибкие движения, с тем немного робким стремлением сжаться, стать уже, которое связано с привычкой шагать прямой походкой через пустынные анфилады, где другой, кажется, наткнётся на невидимые углы пустого пространства.

Der Umgang mit dem Prinzen wurde so zur Quelle eines feinen psychologischen Genusses für Törleß.

Общение с принцем стало для Терлеса источником тонкого психологического наслаждения.

Er bahnte in ihm jene Art Menschenkenntnis an, die es lehrt, einen anderen nach dem Falle der Stimme, nach der Art, wie er etwas in die Hand nimmt, ja selbst nach dem =timbre= seines Schweigens und dem Ausdruck der körperlichen Haltung, mit der er sich in einen Raum fügt, kurz nach dieser beweglichen, kaum greifbaren und doch erst eigentlichen, vollen Art, etwas Seelisch-Menschliches zu sein, die um den Kern, das Greif- und Besprechbare, wie um ein bloßes Skelett herumgelagert ist, so zu erkennen und zu genießen, daß man die geistige Persönlichkeit dabei vorwegnimmt.

Принц заронил в нем то знание людей, которое учит узнавать и чувствовать другого по интонации, по манере брать что-то с руки, даже по тембру его молчания и осанке, с какой тот вписывается в пространство, словом, по этой мимолётной, едва ощутимой и все же единственно настоящей, полновесной манере быть чем-то душевно-человеческим, которая облекает ядро, облекает осязаемое и поддающееся обсуждению, словно оболочка остов, узнавать и чувствовать другого так, чтобы предвосхитить его духовный облик.

Törleß lebte während dieser kurzen Zeit wie in einer Idylle.

Терлес жил это короткое время как в идиллии.

Er stieß sich nicht an der Religiosität seines neuen Freundes, die ihm, der aus einem bürgerlich freidenkenden Hause stammte, eigentlich etwas ganz Fremdes war.

Его не смущала религиозность нового друга, которая ему, Терлесу, вышедшему из буржуазно-вольнодумной семьи, была, в сущности, совершенно чужда.

Er nahm sie vielmehr ohne alles Bedenken hin, ja sie bildete in seinen Augen sogar einen besonderen Vorzug des Prinzen, denn sie potenzierte gewissermaßen das Wesen dieses Menschen, das er dem seinen völlig unähnlich, aber auch ganz unvergleichlich fühlte.

Он принимал её без малейших сомнений, она была в его глазах даже каким-то особым преимуществом принца, ибо усиливала характер этого человека, ничуть не схожий, как он чувствовал, да и совершенно несравнимый с его собственным.

In der Gesellschaft dieses Prinzen fühlte er sich etwa wie in einer abseits des Weges liegenden Kapelle, so daß der Gedanke, daß er eigentlich nicht dorthin gehöre, ganz gegen den Genuß verschwand, das Tageslicht einmal durch Kirchenfenster anzusehen und das Auge so lange über den nutzlosen vergoldeten Zierat gleiten zu lassen, der in der Seele dieses Menschen aufgehäuft war, bis er von dieser selbst ein undeutliches Bild empfing, so als ob er, ohne sich Gedanken darüber machen zu können, mit dem Finger eine schöne, aber nach seltsamen Gesetzen verschlungene Arabeske nachzöge.

В обществе этого принца он чувствовал себя примерно как в стоящей в стороне от дороги часовне, и потому мысль, что там ему, собственно, не место, совершенно исчезала от удовольствия глядеть на дневной свет через церковное оконце и скользить взглядом

Dann kam es plötzlich zum Bruche zwischen beiden.

Потом вдруг произошёл разрыв между ними.

Wegen einer Dummheit, wie sich Törleß selbst hinterher sagen mußte.

Из-за глупости, как потом должен был сказать себе Терлес.

Sie waren nämlich doch einmal ins Streiten über religiöse Dinge gekommen.

Однажды они все-таки поспорили о религиозных вещах.

Und in diesem Augenblicke war es eigentlich schon um alles geschehen.

И в этот миг уже, собственно, все кончилось.

Denn wie von Törleß unabhängig schlug nun der Verstand in ihm unaufhaltsam auf den zarten Prinzen los.

Ибо как бы независимо от Терлеса разум его неудержимо накинулся на принца.

Er überschüttete ihn mit dem Spotte des Vernünftigen, zerstörte barbarisch das filigrane Gebäude, in dem dessen Seele heimisch war, und sie gingen im Zorne auseinander.

Обрушив на него иронию разумного человека, Терлес варварски развалил филигранную постройку, в которой привыкла жить эта душа, и они в гневе разошлись.

Seit der Zeit hatten sie auch kein Wort wieder zueinander gesprochen.

С тех пор они больше не сказали друг другу ни слова.

Törleß war sich wohl dunkel bewußt, daß er etwas Sinnloses getan hatte, und eine unklare, gefühlsmäßige Einsicht sagte ihm, daß da dieser hölzerne Zollstab des Verstandes zu ganz unrechter Zeit etwas Feines und Genußreiches zerschlagen habe.

Терлес, правда, смутно сознавал, что совершил нечто бессмысленное, а неясное, чисто эмоциональное знание говорило ему, что эта деревянная линейка разума не вовремя разбила что-то тонкое и сладостное.

Aber dies war etwas, das ganz außer seiner Macht lag.

Но это было нечто, находившееся, безусловно, вне его власти.

Eine Art Sehnsucht nach dem früheren war wohl für immer in ihm zurückgeblieben, aber er schien in einen anderen Strom geraten zu sein, der ihn immer weiter davon entfernte.

Навсегда, пожалуй, осталась в нем какая-то тоска по прошлому, но он, казалось, очутился в некоем другом потоке, все больше отдалявшем его от прошлого.

Nach einiger Zeit trat dann auch der Prinz, der sich im Konvikte nicht wohl befunden hatte, wieder aus.

А через некоторое время и принц, который чувствовал себя в интернате неважно, отчислился.

Nun wurde es ganz leer und langweilig um Törleß.

Вокруг Терлеса сделалось совсем пусто и скучно.

Aber er war einstweilen älter geworden, und die beginnende Geschlechtsreife fing an sich dunkel und allmählich in ihm emporzuheben.

Но он тем временем стал старше, и половое созрение начало глухо и постепенно его захватывать.

In diesem Abschnitt seiner Entwicklung schloß er einige neue, dementsprechende Freundschaften, die für ihn später von größter Wichtigkeit wurden.

На этом отрезке своего развития он завязал несколько новых, соответствующих дружб, которые приобрели для него позднее большую важность.

So mit Beineberg und Reiting, mit Moté und Hofmeier, eben jenen jungen Leuten, in deren Gesellschaft er heute seine Eltern zur Bahn begleitete.

Например, с Байнебергом и Райтингом, с Моте и Гофмайером, именно с теми молодыми людьми, в чьём обществе он провожал сегодня на поезд родителей.

Merkwürdigerweise waren dies gerade die Übelsten seines Jahrganges, zwar talentiert und selbstverständlich auch von guter Herkunft, aber bisweilen bis zur Roheit wild und ungebärdig.

Как ни странно, это были как раз самые скверные из его сверстников, правда, одарённые и, разумеется, хорошего происхождения, но порой до грубости буйные и строптивые.

Und daß gerade ihre Gesellschaft Törleß nun fesselte, lag wohl an seiner eigenen Unselbständigkeit, die, seitdem es ihn von dem Prinzen wieder fortgetrieben hatte, sehr arg war.

И то, что именно их общество привлекло теперь Терлеса, объяснялось, вероятно, его собственной несамостоятельностью, которая, после того как его оторвало от принца, была очень велика.

Es lag sogar in der geradlinigen Verlängerung dieses Abschwenkens, denn es bedeutete wie dieses eine Angst vor allzu subtilen Empfindeleien, gegen die das Wesen der anderen Kameraden gesund, kernig und lebensgerecht abstach.

Объяснялось такое даже намеренным усилием этого отрыва, страхом перед слишком тонкими сантиментами, по контрасту с которыми в поведении других товарищей было что-то здоровое, крепкое, жизнеутверждающее.

Törleß überließ sich gänzlich ihrem Einflusse, denn seine geistige Situation war nun ungefähr diese:

Терлес целиком отдался их влиянию, ибо духовные его дела обстояли теперь примерно так.

In seinem Alter hat man am Gymnasium Goethe, Schiller, Shakespeare, vielleicht sogar schon die Modernen gelesen.

В его возрасте в гимназии успевают прочесть Гете, Шиллера, Шекспира, даже, может быть, и современных авторов.

Das schreibt sich dann halbverdaut aus den Fingerspitzen wieder heraus.

Это затем, не переварившись, лезет из-под пера.

Römertragödien entstehen oder sensitivste Lyrik, die im Gewande seitenlanger Interpunktionen wie in der Zartheit durchbrochener Spitzenarbeit einherschreitet: Dinge, die an und für sich lächerlich sind, für die Sicherheit der Entwicklung aber einen unschätzbaren Wert bedeuten.

Возникают трагедии из римской жизни или чувствительная лирика, рядящаяся в долгие, на целую страницу периоды, как в ажурные кружева тончайшей работы, - вещи сами по себе смешные, но для верности развития неоценимые.

Denn diese von außen kommenden Assoziationen und erborgten Gefühle tragen die jungen Leute über den gefährlich weichen seelischen Boden dieser Jahre hinweg, wo man sich selbst etwas bedeuten muß und doch noch zu unfertig ist, um wirklich etwas zu bedeuten.

Ибо эти пришедшие извне ассоциации и заимствованные чувства проносят молодых людей над опасно зыбкой психологической почвой тех лет, когда ты должен сам что-то значить и все же слишком ещё незрел, чтобы действительно что-то значить.

Ob für später bei dem einen etwas davon zurückbleibt oder bei dem andern nichts, ist gleichgültig, dann findet sich schon jeder mit sich ab, und die Gefahr besteht nur in dem Alter des Überganges.

Останется ли что-то от этого на будущее или ничего не останется, безразлично; каждый уж как-то сладит с собой, а опасность заключена лишь в переходном возрасте.

Wenn man da solch einem jungen Menschen das Lächerliche seiner Person zur Einsicht bringen könnte, so würde der Boden unter ihm einbrechen oder er würde wie ein erwachter Nachtwandler herabstürzen, der plötzlich nichts als Leere sieht.

Если такому молодому человеку показать, как он смешон, почва уйдёт у него из-под ног или он упадёт, как проснувшийся лунатик, который вдруг увидел одну только пустоту.

Diese Illusion, dieser Trick zugunsten der Entwicklung fehlte im Institute.

Этой иллюзии, этой уловки на благо развития в училище не было.

Denn dort waren in der Bibliothek wohl die Klassiker enthalten, aber diese galten als langweilig, und sonst fanden sich nur sentimentale Novellenbände und witzlose Militärhumoresken.

Классики в библиотеке, правда, имелись, но они считались скучными, а ещё были там только томики сентиментальных новелл и плоские военные юморески.

Der kleine Törleß hatte sie wohl alle in einer förmlichen Gier nach Büchern durchgelesen, irgendeine banal zärtliche Vorstellung aus ein oder der anderen Novelle wirkte manchmal auch noch eine Weile nach, allein einen Einfluß, einen wirklichen Einfluß, nahm dies auf seinen Charakter nicht.

Маленький Терлес все это с жадностью, которую вызывали у него книги, прочёл, какие-то банально нежные образы из той или другой новеллы некоторое время порой ещё оживали, однако влияния, настоящего влияния это на его характер не имело.

Es schien damals, daß er überhaupt keinen Charakter habe.

Тогда казалось, что у него вообще нет характера.

Er schrieb zum Beispiel unter dem Einflusse dieser Lektüre selbst hie und da eine kleine Erzählung oder begann ein romantisches Epos zu dichten.

Под влиянием этого чтения он сам, например, писал время от времени маленькие рассказы или начинал сочинять романтические эпопеи.

In der Erregung über die Liebesleiden seiner Helden röteten sich dann seine Wangen, seine Pulse beschleunigten sich und seine Augen glänzten.

От волнения по поводу любовных страстей его героев щеки его тогда краснели, сердце билось чаще, глаза блестели.

Wie er aber die Feder aus der Hand legte, war alles vorbei; gewissermaßen nur in der Bewegung lebte sein Geist.

Но как только он откладывал перо, все проходило; в известной мере дух его жил только в движении.

Daher war es ihm auch möglich, ein Gedicht oder eine Erzählung wann immer, auf jede Aufforderung hin, niederzuschreiben.

При этом он был способен написать стихотворение или рассказ когда угодно, по заказу.

Er regte sich dabei auf, aber trotzdem nahm er es nie ganz ernst und die Tätigkeit schien ihm nicht wichtig.

Он испытывал при этом волнение, но все же никогда не принимал этого вполне всерьёз, деятельность эта не казалась ему важной.

Es ging von ihr nichts auf seine Person über, und sie ging nicht von seiner Person aus.

От неё ничего не переходило на его личность, а она не исходила от его личности.

Er hatte nur unter irgend einem äußeren Zwang Empfindungen, die über das Gleichgültige hinausgingen, wie ein Schauspieler hiezu des Zwanges einer Rolle bedarf.

Лишь под каким-то внешним нажимом возникали у него чувства, выходившие за пределы безразличного, подобно тому как актёру нужен для этого нажим роли.

Es waren Reaktionen des Gehirns.

Это были реакции головные.

Das aber, was man als Charakter oder Seele, Linie oder Klangfarbe eines Menschen fühlt, jedenfalls dasjenige, wogegen die Gedanken, Entschlüsse und Handlungen wenig bezeichnend, zufällig und auswechselbar erscheinen, dasjenige, was beispielsweise Törleß an den Prinzen jenseits alles verstandlichen Beurteilens geknüpft hatte, dieser letzte, unbewegliche Hintergrund, war zu jener Zeit in Törleß gänzlich verloren gegangen.

А то, что ощущается как характер или душа, как линия или тональность человека, то, по сравнению с чем мысли, решения и поступки кажутся малопримечательными, случайными и заменимыми, то, что, например, привязывало Терлеса к принцу по ту сторону всяких разумных оценок, этот последний, неподвижный фон в Терлесе в то время совсем пропал.

In seinen Kameraden war es die Freude am Sport, das Animalische, welches sie eines solchen gar nicht bedürfen ließ, sowie am Gymnasium das Spiel mit der Literatur dafür sorgt.

Его товарищей от потребности в таком фоне начисто избавляла радость от спорта, животность, - в гимназиях об этом заботится игра с литературой.

Törleß war aber für das eine zu geistig angelegt und dem anderen brachte er jene scharfe Feinfühligkeit für das Lächerliche solcher erborgter =sentiments= entgegen, die das Leben im Institute durch seine Nötigung steter Bereitschaft zu Streitigkeiten und Faustkämpfen erzeugt.

Терлес же был для первого от природы слишком духовен, а ко второму он относился с той повышенной чуткостью к смехотворности таких заимствованных сантиментов, которую, вынуждая воспитанника быть постоянно готовым к ссорам и дракам, рождает жизнь в интернате.

So erhielt sein Wesen etwas Unbestimmtes, eine innere Hilflosigkeit, die ihn nicht zu sich selbst finden ließ.

Так его нрав приобрёл что-то неопределенное, какую-то внутреннюю беспомощность, которая мешала ему найти себя.

Er schloß sich seinen neuen Freunden an, weil ihm ihre Wildheit imponierte.

Он присоединился к своим новым друзьям, потому что ему импонировало их буйство.

Da er ehrgeizig war, versuchte er hie und da, es ihnen darin sogar zuvorzutun.

Будучи честолюбив, он пытался порой даже превзойти их в этом.

Aber jedesmal blieb er wieder auf halbem Wege stehen und hatte nicht wenig Spott deswegen zu erleiden.

Но каждый раз останавливался на полпути, из-за чего терпел немало насмешек.

Dies verschüchterte ihn dann wieder.

Это снова вселяло в него робость.

Sein ganzes Leben bestand in dieser kritischen Periode eigentlich nur in diesem immer erneuten Bemühen, seinen rauhen, männlicheren Freunden nachzueifern, und in einer tief innerlichen Gleichgültigkeit gegen dieses Bestreben.

Вся его жизнь состояла в этот критический период, собственно, лишь во все возобновляющемся старании не отстать от своих грубых, более мужественных друзей и в глубоком внутреннем безразличии к таким усилиям.

Besuchten ihn jetzt seine Eltern, so war er, solange sie allein waren, still und scheu.

Когда его теперь навещали родители, он бывал, пока находился наедине с ними, тих и застенчив.

Den zärtlichen Berührungen seiner Mutter entzog er sich jedesmal unter einem anderen Vorwande.

От нежных прикосновений матери он уклонялся каждый раз под новым предлогом.

In Wahrheit hätte er ihnen gerne nachgegeben, aber er schämte sich, als seien die Augen seiner Kameraden auf ihn gerichtet.

В действительности он рад был бы поддаться им, но ему было стыдно, как если бы на него были направлены взгляды товарищей.

Seine Eltern nahmen es als die Ungelenkigkeit der Entwicklungsjahre hin.

Его родители принимали это за неуклюжесть переходного возраста.

Nachmittag kam dann die ganze laute Schar.

А во второй половине дня появлялась вся шумная компания.

Man spielte Karten, aß, trank, erzählte Anekdoten über die Lehrer und rauchte die Zigaretten, die der Hofrat aus der Residenz mitgebracht hatte.

Играли в карты, ели, пили, рассказывали анекдоты об учителях и курили папиросы, которые привозил из столицы надворный советник.

Diese Heiterkeit erfreute und beruhigte das Ehepaar.

Это веселье радовало и успокаивало супругов.

Daß für Törleß mitunter auch andere Stunden kamen, wußten sie nicht.

Что для Терлеса иной раз наступали и другие часы, они не знали.

Und in der letzten Zeit immer zahlreichere.

А в последнее время таких часов выпадало все больше.

Er hatte Augenblicke, wo ihm das Leben im Institute völlig gleichgültig wurde.

Случались мгновения, когда жизнь в училище становилась совершенно безразлична ему.

Der Kitt seiner täglichen Sorgen löste sich da und die Stunden seines Lebens fielen ohne innerlichen Zusammenhang auseinander.

Тогда скрепляющая замазка насущных забот отскакивала, и часы его жизни распадались без связи между собой.

Er saß oft lange — in finsterem Nachdenken — gleichsam über sich selbst gebeugt.

Он часто сидел - в мрачном раздумье - словно склонясь над самим собой.

Zwei Besuchstage waren es auch diesmal gewesen.

Двухдневным было родительское посещение и на этот раз.

Man hatte gespeist, geraucht, eine Spazierfahrt unternommen, und nun sollte der Eilzug das Ehepaar wieder in die Residenz zurückführen.

Ели, курили, выезжали на прогулку, и теперь скорый поезд должен был вернуть супругов в столицу.

Ein leises Rollen in den Schienen kündigte sein Nahen an und die Signale der Glocke am Dache des Stationsgebäudes klangen der Hofrätin unerbittlich ins Ohr.

Тихий гул в рельсах возвещал его приближение, и сигналы колокола у крыши станционного здания неумолимо ударяли в уши надворной советницы.

»Also nicht wahr, lieber Beineberg, Sie geben mir auf meinen Buben acht?

- Итак, дорогой Байнеберг, вы приглядите за моим сынком, правда?

wandte sich Hofrat Törleß an den jungen Baron Beineberg, einen langen, knochigen Burschen mit mächtig abstehenden Ohren, aber ausdrucksvollen, gescheiten Augen.

обратился надворный советник к молодому барону Байнебергу, долговязому, костлявому юноше с сильно оттопыренными ушами, но выразительными, умными глазами.

Der kleine Törleß schnitt ob dieser Bevormundung ein mißmutiges Gesicht und Beineberg grinste geschmeichelt und ein wenig schadenfroh.

Маленький Терлес скорчил недовольную гримасу по поводу этой опеки, а Байнеберг ухмыльнулся полыценно и немного злорадно.

»Überhaupt«, — wandte sich der Hofrat an die übrigen, — »möchte ich Sie alle gebeten haben, falls meinem Sohne irgend etwas sein sollte, mich gleich davon zu verständigen.

- Вообще, - обратился надворный советник к остальным, - я хотел бы попросить всех вас, если чтонибудь случится с моим сыном, сразу же известить меня.

Dies entlockte nun doch dem jungen Törleß ein unendlich gelangweiltes: »Aber Papa, was soll mir denn passieren?!

Это вызвало все-таки у юного Терлеса бесконечно тоскливое "Ну, что может со мной случиться, папа?!" -

obwohl er schon daran gewöhnt war, bei jedem Abschiede diese allzugroße Sorgsamkeit über sich ergehen lassen zu müssen.

хотя он уже привык к тому, что при каждом прощании ему досаждают такой чрезмерной заботливостью.

Die anderen schlugen indessen die Hacken zusammen, wobei sie die zierlichen Degen straff an die Seite zogen, und der Hofrat fügte noch hinzu: »

Другие тем временем щёлкали каблуками, подтягивая при этом изящные шпаги, и надворный советник прибавил:

»Man kann nie wissen, was vorkommt, und der Gedanke, sofort von allem verständigt zu werden, bereitet mir eine große Beruhigung: schließlich könntest du doch auch am Schreiben behindert sein.

- Никогда не знаешь, что случится, а мысль, что мне сразу обо всем сообщат, очень успокоительна для меня; ведь может и так выйти, что у тебя не будет возможности написать.

Dann fuhr der Zug ein.

Затем подошёл поезд.

Hofrat Törleß umarmte seinen Sohn, Frau von Törleß drückte den Schleier fester ans Gesicht, um ihre Tränen zu verbergen, die Freunde bedankten sich der Reihe nach, dann schloß der Schaffner die Wagentür.

Надворный советник Терлес обнял сына, госпожа фон Терлес плотнее прижала вуаль к лицу, чтобы скрыть слезы, друзья поочерёдно откланялись, затем кондуктор закрыл дверь вагона.

Noch einmal sah das Ehepaar die hohe, kahle Rückfront des Institutsgebäudes, — die mächtige, langgestreckte Mauer, welche den Park umschloß, dann kamen rechts und links nur mehr graubraune Felder und vereinzelte Obstbäume.

Супруги ещё раз увидели высокий, голый задний фасад училища, мощную, длинную стену, ограждавшую парк, затем справа и слева пошли только серо-бурые поля и одиночные плодовые деревья.

Die jungen Leute hatten unterdessen den Bahnhof verlassen und gingen in zwei Reihen hintereinander auf den beiden Rändern der Straße, — so wenigstens dem dicksten und zähesten Staube ausweichend, — der Stadt zu, ohne viel miteinander zu reden.

Молодые люди покинули тем временем вокзал и шли двумя рядами гуськом по обоим краям улицы - хотя бы так спасаясь от густой и вязкой пыли - в сторону города почти без разговоров.

Es war fünf Uhr vorbei und über die Felder kam es ernst und kalt, wie ein Vorbote des Abends.

Было начало шестого, и поля окутало суровостью и холодом - в предвестии вечера.

Törleß wurde sehr traurig.

Терлес очень погрустнел.

Vielleicht war daran die Abreise seiner Eltern schuld, vielleicht war es jedoch nur die abweisende, stumpfe Melancholie, die jetzt auf der ganzen Natur ringsumher lastete und schon auf wenige Schritte die Formen der Gegenstände mit schweren glanzlosen Farben verwischte.

Может быть, виною тому был отъезд родителей, а может быть, лишь неприютная, равнодушная меланхолия, лежавшая сейчас тяжестью на всем вокруг и уже на расстоянии нескольких шагов размывавшая формы предметов тяжёлыми тусклыми красками.

Dieselbe furchtbare Gleichgültigkeit, die schon den ganzen Nachmittag über allerorts gelegen war, kroch nun über die Ebene heran, und hinter ihr her wie eine schleimige Fährte der Nebel, der über den Sturzäckern und bleigrauen Rübenfeldern klebte.

То же страшное безразличие, что уже всю вторую половину дня лежало на всем, подползало теперь по равнине, а за ним, клейким шлейфом, полз туман, прилипая к вспаханным после пара полосам и свинцово-серым свекловичным полям.

Törleß sah nicht rechts noch links, aber er fühlte es.

Терлес не смотрел ни вправо, ни влево, но это чувствовал.

Schritt für Schritt trat er in die Spuren, die soeben erst vom Fuße des Vordermanns in dem Staube aufklafften — und so fühlte er es: als ob es so sein müßte: als einen steinernen Zwang, der sein ganzes Leben in diese Bewegung — Schritt für Schritt — auf dieser einen Linie, auf diesem einen schmalen Streifen, der sich durch den Staub zog, einfing und zusammenpreßte.

Шаг за шагом ступал он в следы, только что вдавленные в пыль ногой впереди идущего, и потому чувствовал это как что-то неизбежное, как каменную силу, которая сводила и сжимала всю его жизнь в это движение - шаг за шагом - по одной этой линии, по одной этой узкой полоске, тянущейся в пыли.

Als sie an einer Kreuzung stehen blieben, wo ein zweiter Weg mit dem ihren in einen runden, ausgetretenen Fleck zusammenfloß, und als dort ein morschgewordener Wegweiser schief in die Luft hineinragte, wirkte diese, mit ihrer Umgebung in Widerspruch stehende, Linie wie ein verzweifelter Schrei auf Törleß.

Когда они остановились у перекрёстка, где вторая дорога сливалась с той, по которой они шли, в круглый вытоптанный пустырь и где косо вонзился в воздух трухлявый путевой указатель, эта противоречащая их окружению линия показалась Терлесу криком отчаяния.

Wieder gingen sie weiter.

Они пошли дальше.

Törleß dachte an seine Eltern, an Bekannte, an das Leben.

Терлес думал о своих родителях, о знакомых, о жизни.

Um diese Stunde kleidet man sich für eine Gesellschaft an oder beschließt ins Theater zu fahren.

В этот час одеваются для гостей или решают поехать в театр.

Und nachher geht man ins Restaurant, hört eine Kapelle, besucht das Kaffeehaus.

А потом идут в ресторан, слушают оркестр, заходят в кофейню.

Man macht eine interessante Bekanntschaft.

Завязывают интересное знакомство.

Ein galantes Abenteuer hält bis zum Morgen in Erwartung.

До утра длится ожидание какого-нибудь галантного приключения.

Das Leben rollt wie ein wunderbares Rad immer Neues, Unerwartetes aus sich heraus....

Жизнь, как чудесное колесо, выкатывает из себя то и дело новое, неожиданное...

Törleß seufzte unter diesen Gedanken und bei jedem Schritte, der ihn der Enge des Institutes näher trug, schnürte sich etwas immer fester in ihm zusammen.

Терлес вздыхал от этих мыслей, и с каждым шагом, приближавшим его к тесноте училища, в нем что-то стягивалось все туже и туже.

Jetzt schon klang ihm das Glockenzeichen in den Ohren.

Уже сейчас стоял у него в ушах звук звонка.

Nichts fürchtete er nämlich so sehr wie dieses Glockenzeichen, das unwiderruflich das Ende des Tages bestimmte — wie ein brutaler Messerschnitt.

Ничего он так не боялся, как этого звонка, который непреложно определял конец дня, - как жестокий удар ножом.

Er erlebte ja nichts und sein Leben dämmerte in steter Gleichgültigkeit dahin, aber dieses Glockenzeichen fügte dem auch noch den Hohn hinzu und ließ ihn in ohnmächtiger Wut über sich selbst, über sein Schicksal, über den begrabenen Tag erzittern.

Он ничего-то и не изведал, и жизнь его была сплошным прозябанием, но этот звонок прибавлял ко всему ещё и глумление, повергая его в дрожь от бессильной злости на самого себя, на свою судьбу, на загубленный день.

Nun kannst du gar nichts mehr erleben, während zwölf Stunden kannst du nichts mehr erleben, für zwölf Stunden bist du tot....: das war der Sinn dieses Glockenzeichens.

Больше ты ничего уже не изведаешь, в течение двенадцати часов ты ничего уже не изведаешь, на срок в двенадцать часов ты мёртв - таков был смысл этого звонка.

Als die Gesellschaft junger Leute zwischen die ersten niedrigen, hüttenartigen Häuser kam, wich dieses dumpfe Brüten von Törleß.

Когда компания молодых людей подошла к первым низким домам, похожим на лачуги, Терлеса отпустили эти унылые мысли.

Wie von einem plötzlichen Interesse erfaßt, hob er den Kopf und blickte angestrengt in das dunstige Innere der kleinen, schmutzigen Gebäude, an denen sie vorübergingen.

Словно захваченный каким-то внезапным интересом, он поднял голову и стал напряженно вглядываться в мутные недра маленьких, грязных строений, мимо которых они проходили.

Vor den Türen der meisten standen die Weiber, in Kitteln und groben Hemden, mit breiten, beschmutzten Füßen und nackten, braunen Armen.

У дверей большинства из них стояли женщины - в халатах и грубых рубахах, с широкими грязными ногами и голыми смуглыми руками.

Waren sie jung und drall, so flog ihnen manches derbe slawische Scherzwort zu.

Если они были молодые и крепкие, им в шутку бросали грубоватые славянские словечки.

Sie stießen sich an und kicherten über die »jungen Herren«; manchmal schrie eine auch auf, wenn im Vorübergehen allzu hart ihre Brüste gestreift wurden, oder erwiderte mit einem lachenden Schimpfwort einen Schlag auf die Schenkel.

Они подталкивали друг друга локтями и подсмеивались над "молодыми господами", иная и вскрикивала, когда слишком уж сильно задевали, проходя мимо, её груди, или сквозь смех отвечала ругательством на шлепок по бедру.

Manche sah auch bloß mit zornigem Ernste hinter den Eilenden drein; und der Bauer lächelte verlegen — halb unsicher, halb gutmütig — wenn er zufällig hinzugekommen war.

А иная лишь с гневной суровостью смотрела вслед уходившим; а крестьянин, если он случайно тут оказывался, улыбался смущенно - наполовину неуверенно, наполовину добродушно.

Törleß beteiligte sich nicht an dieser übermütigen, frühreifen Männlichkeit seiner Freunde.

Терлес был в стороне от этой озорной, не по возрасту развитой мужественности своих друзей.

Der Grund hiezu lag wohl teilweise in einer gewissen Schüchternheit in geschlechtlichen Sachen, wie sie fast allen einzigen Kindern eigentümlich ist, zum größeren Teile jedoch in der ihm besonderen Art der sinnlichen Veranlagung, welche verborgener, mächtiger und dunkler gefärbt war als die seiner Freunde und sich schwerer äußerte.

Объяснялось это отчасти, наверно, известной робостью в делах пола, свойственной почти всем единственным детям, но в большей мере особым характером его чувственности, которая была скрытнее, мощнее и мрачнее, чем чувственность его друзей, и выражала себя труднее.

Während die anderen mit den Weibern schamlos — taten, beinahe mehr um »fesch« zu sein als aus Begierde, war die Seele des schweigsamen, kleinen Törleß aufgewühlt und von wirklicher Schamlosigkeit gepeitscht.

В то время как другие бесстыдничали с женщинами скорее, пожалуй, "для шика", чем от вожделения, душа молчаливого маленького Терлеса была взбудоражена и знала бич действительного бесстыдства.

Er blickte mit so brennenden Augen durch die kleinen Fenster und winkligen, schmalen Torwege in das Innere der Häuser, daß es ihm beständig wie ein feines Netz vor den Augen tanzte.

Он с такими горящими глазами заглядывал через оконца и угловатые, узкие подворотни в недра этих домов, что у него постоянно рябило в глазах.

Fast nackte Kinder wälzten sich in dem Kot der Höfe, da und dort gab der Rock eines arbeitenden Weibes die Kniekehlen frei oder drückte sich eine schwere Brust straff in die Falten der Leinwand.

Полуголые дети копошились в грязи дворов, там и сям юбка работающей женщины открывала подколенные ямки, тугие складки холста сжимали тяжёлую грудь.

Und als ob all dies selbst unter einer ganz anderen, tierischen, drückenden Atmosphäre sich abspielte, floß aus dem Flur der Häuser eine träge, schwere Luft, die Törleß begierig einatmete.

И словно все это совершалось даже в совсем другой, животной, давящей атмосфере, из сеней домов тек спертый, тяжёлый воздух, который Терлес жадно вдыхал.

Er dachte an alte Malereien, die er in Museen gesehen hatte, ohne sie recht zu verstehen.

Он думал о старинных картинах, которые видел в музеях, но по-настоящему не понимал.

Er wartete auf irgend etwas, so wie er vor diesen Bildern immer auf etwas gewartet hatte, das sich nie ereignete.

Он ждал чего-то, как и от этих картин всегда ждал чего-то, что никогда не случалось.

Worauf....?...

Чего?..

Auf etwas Überraschendes, noch nie Gesehenes; auf einen unerhörten Anblick, von dem er sich nicht die geringste Vorstellung machen konnte; auf irgend etwas von fürchterlicher, tierischer Sinnlichkeit; das ihn wie mit Krallen packe und von den Augen aus zerreiße; auf ein Erlebnis, das in irgendeiner noch ganz unklaren Weise mit den schmutzigen Kitteln der Weiber, mit ihren rauhen Händen, mit der Niedrigkeit ihrer Stuben, mit....

Чего-то неожиданного, невиданного до сих пор; невероятного зрелища, которое совершенно не мог представить себе; чего-то, что словно когтями схватит его и растерзает на части; события, которое каким-то совсем ещё неясным образом должно быть связано с грязными халатами женщин, с их грубыми руками, с их низкими каморками, с...

mit einer Beschmutzung an dem Kot der Höfe.... zusammenhängen müsse....

с замаранностью в грязи их дворов...

Nein, nein;....

Нет, нет...

er fühlte jetzt nur mehr das feurige Netz vor den Augen; die Worte sagten es nicht; so arg, wie es die Worte machen, ist es gar nicht; es ist etwas ganz Stummes, — ein Würgen in der Kehle, ein kaum merkbarer Gedanke und nur dann, wenn man es durchaus mit Worten sagen wollte, käme es so heraus; aber dann ist es auch nur mehr entfernt ähnlich, wie in einer riesigen Vergrößerung, wo man nicht nur alles deutlicher sieht, sondern auch Dinge, die gar nicht da sind...

Он чувствовал теперь только огненную рябь в глазах; словами этого не сказать; это совсем не так скверно, каким оно делается из слов; это что-то совершенно немое - сдавленность в горле, мимолётная мысль, и только если непременно нужно сказать это словами, только тогда оно получается таким, но тогда оно и похоже лишь отдаленно, как при огромном увеличении, когда не только видишь все яснее, но и видишь вещи, которых тут вовсе нет...

Dennoch war es zum Schämen.

И все-таки было стыдно...

»Hat das Bubi Heimweh?

- Деточка тоскует по дому? -

fragte ihn plötzlich spöttisch der lange und um zwei Jahre ältere v. Reiting, welchem Törleß' Schweigsamkeit und die verdunkelten Augen aufgefallen waren.

насмешливо спросил его вдруг долговязый и на два года старше его фон Райтинг, обративший внимание на молчаливость и помрачневшие глаза Терлеса.

Törleß lächelte gemacht und verlegen und ihm war, als hätte der boshafte Reiting die Vorgänge in seinem Innern belauscht.

Терлес усмехнулся вымученно и смущенно, и ему показалось, будто ехидный Райтинг подслушивал, что творилось у него внутри.

Er gab keine Antwort.

Он не ответил.

Aber sie waren mittlerweile auf den Kirchplatz des Städtchens gelangt, der die Form eines Quadrates hatte und mit Katzenköpfen gepflastert war, und trennten sich nun voneinander.

Но тем временем они дошли до церковной площади городка, которая имела форму квадрата и была вымощена булыжником, и теперь расходились в разные стороны.

Törleß und Beineberg wollten noch nicht ins Institut zurück, während die andern keine Erlaubnis zu längerem Ausbleiben hatten und nach Hause gingen.

Терлесу и Байнебергу ещё не хотелось возвращаться в училище, а другие, не имея разрешения на долгую отлучку, пошли домой.

Die beiden waren in der Konditorei eingekehrt.

Эти двое зашли в кондитерскую.

Dort saßen sie an einem kleinen Tische mit runder Platte, neben einem Fenster, das auf den Garten hinausging, unter einer Gaskrone, deren Lichter hinter den milchigen Glaskugeln leise summten.

Там они сидели за маленьким круглым столиком, у окна, выходившего в сад, под газовой люстрой, огни которой тихо жужжали за молочными стеклянными шарами.

Sie hatten es sich bequem gemacht, ließen sich die Gläschen mit wechselnden Schnäpsen füllen, rauchten Zigaretten, aßen dazwischen etwas Bäckerei und genossen das Behagen, die einzigen Gäste zu sein.

Они удобно устроились, заказывали разные сорта водок, курили папиросы, ели в промежутках печенье и наслаждались уютом единственных гостей.

Denn höchstens in den hinteren Räumen saß noch ein vereinzelter Besucher vor seinem Glase Wein; vorne war es still und selbst die feiste, angejährte Konditorin schien hinter ihrem Ladentische zu schlafen.

Ибо разве что в задних комнатах сидел ещё какой-нибудь одинокий посетитель за стаканом вина; спереди было тихо, и даже тучная, в летах кондитерша, казалось, уснула за своей стойкой.

Törleß sah — nur so ganz unbestimmt — durch das Fenster — in den leeren Garten hinaus, der allgemach verdunkelte.

Терлес смотрел - совсем рассеянно - в окно - на пустой сад, который постепенно темнел.

Beineberg erzählte.

Байнеберг рассказывал.

Von Indien.

Об Индии.

Wie gewöhnlich.

Как обычно.

Denn sein Vater, der General war, war dort als junger Offizier in englischen Diensten gestanden.

Ибо его отец, генерал, служил там у англичан в бытность молодым офицером.

Und nicht nur hatte er wie sonstige Europäer Schnitzereien, Gewebe und kleine Industriegötzen mit herüber gebracht, sondern auch etwas von dem geheimnisvollen, bizarren Dämmern des esoterischen Buddhismus gefühlt und sich bewahrt.

И он не только, как прочие европейцы, привёз оттуда резные изделия, ткани и фабричной работы божков, но ещё ощутил и сберег какой-то таинственный, сумеречный, призрачный свет эзотерического буддизма.

Auf seinen Sohn hatte er das, was er von da her wußte und später noch hinzulas, schon von dessen Kindheit an übertragen.

То, что он там узнал и что вычитал позднее вдобавок, он передавал сыну с самого его детства.

Mit dem Lesen war es übrigens bei ihm ganz eigens.

С чтением, впрочем, дело обстояло у него весьма своеобразно.

Er war Reiteroffizier und liebte durchaus nicht die Bücher im allgemeinen.

Он был кавалерийский офицер и книг вообще отнюдь не любил.

Romane und Philosophie verachtete er gleichermaßen.

Романы и философию он презирал в одинаковой мере.

Wenn er las, wollte er nicht über Meinungen und Streitfragen nachdenken, sondern schon beim Aufschlagen der Bücher wie durch eine heimliche Pforte in die Mitte auserlesener Erkenntnisse treten.

Когда он читал, он не хотел задумываться над мнениями и спорными вопросами, а хотел, открывая книгу, войти, словно через потайную дверь, в хранилище отборного знания.

Es mußten Bücher sein, deren Besitz allein schon wie ein geheimes Ordenszeichen war und wie eine Gewährleistung überirdischer Offenbarungen.

Ему требовались книги, одно обладание которыми было уже как бы тайным орденским знаком, как бы гарантией неземных откровений.

Und solches fand er nur in den Büchern der indischen Philosophie, die für ihn eben nicht bloße Bücher zu sein schienen, sondern Offenbarungen, Wirkliches, — Schlüsselwerke wie die alchimistischen und Zauberbücher des Mittelalters.

А это он находил лишь в книгах индийской философии, которые и казались ему не просто книгами, а откровениями, истиной - кодами, как алхимические и манические книги средневековья.

Mit ihnen schloß sich dieser gesunde, tatkräftige Mann, der strenge seinen Dienst versah und überdies seine drei Pferde fast täglich selber ritt, meist gegen Abend ein.

С ними этот здоровый, деятельный человек, строго исполнявший свои служебные обязанности и, сверх того, почти ежедневно сам объезжавший трёх своих лошадей, запирался обычно под вечер.

Dann griff er aufs Geratewohl eine Stelle heraus und sann, ob sich ihr geheimster Sinn ihm nicht heute erschlösse.

Тогда он выхватывал наудачу какое-нибудь место и размышлял, не откроется ли ему сегодня самый тайный смысл.

Und nie war er enttäuscht, so oft er auch einsehen mußte, daß er noch nicht weiter als bis zum Vorhof des geheiligten Tempels gelangt sei.

И он никогда не разочаровывался, даже и признавал, что не продвинулся дальше преддверия освящённого храма.

So schwebte um diesen nervigen, gebräunten Freiluftmenschen etwas wie ein weihevolles Geheimnis.

И потому этого мускулистого, загорелого, привыкшего быть на воздухе человека овевало подобие какой-то торжественной тайны.

Seine Überzeugung, täglich am Vorabend einer niederschmetternd großen Enthüllung zu stehen, gab ihm eine verschlossene Überlegenheit.

Его убеждённость, что каждый день для него - канун сногсшибательного великого разоблачения, давала ему скрытое превосходство.

Seine Augen waren nicht träumerisch, sondern ruhig und hart.

Глаза у него были не мечтательные, а спокойные и твёрдые.

Die Gewohnheit, in Büchern zu lesen, in denen kein Wort von seinem Platze gerückt werden durfte, ohne den geheimen Sinn zu stören, das vorsichtige, achtungsvolle Abwägen eines jeden Satzes nach Sinn und Doppelsinn, hatte ihren Ausdruck geformt.

Выражение их создали привычка читать книги, где нельзя переставить ни одного слова, не нарушив тайного смысла, осторожное, внимательное взвешивание каждого слова в поисках его смысла и двоякого смысла.

Nur mitunter verloren sich seine Gedanken in ein Dämmern von wohliger Melancholie.

Лишь изредка терялись его мысли в сумраке приятной меланхолии.

Das geschah, wenn er an den geheimen Kult dachte, der sich an die Originale der vor ihm liegenden Schriften knüpfte, an die Wunder, die von ihnen ausgegangen waren und Tausende ergriffen hatten, Tausende von Menschen, die ihm wegen der großen Entfernung, die ihn von ihnen trennte, nun wie Brüder erschienen, während er doch die Menschen seiner Umgebung, die er mit allen ihren Details sah, verachtete. In diesen Stunden wurde er mißmutig.

Это случалось, когда он думал о тайном культе, связанном с оригиналами лежащих перед ним писаний, о чудесах, от них исходивших и захватывавших тысячи, многие тысячи людей, которые из-за большого расстояния, отделявшего его от них, представали ему сейчас как бы братьями, хотя людей вокруг себя, которые были видны ему во всех подробностях, он презирал.

Der Gedanke, daß sein Leben verurteilt sei, ferne von den Quellen der heiligen Kräfte zu verlaufen, seine Anstrengungen verurteilt, an der Ungunst der Verhältnisse vielleicht doch zu erlahmen, drückte ihn nieder.

В такие часы на него находила угрюмость. Мысль, что жизнь его обречена пройти вдали от источников священных сил, что его усилия, вероятно, все же обречены на провал из-за неблагоприятных обстоятельств, - мысль эта угнетала его.

Wenn er aber dann eine Weile betrübt vor seinen Büchern gesessen war, wurde ihm eigentümlich zumute.

Но, посидев потом в огорчении перед своими книгами, он приходил в странное состояние.

Seine Melancholie verlor zwar nichts von ihrer Schwere, im Gegenteil, ihre Traurigkeit steigerte sich noch, aber sie drückte ihn nicht mehr.

Его меланхолия, правда, ничуть не теряла своей тяжести, напротив, его печаль усиливалась, но она уже не угнетала его.

Er fühlte sich mehr denn je verlassen und auf verlorenem Posten, aber in dieser Wehmut lag ein feines Vergnügen, ein Stolz, etwas Fremdes zu tun, einer unverstandenen Gottheit zu dienen.

Он больше чем когда-либо чувствовал себя покинутым и пропащим, но в этой грусти таилась тонкая сладость, гордость, что делаешь что-то нездешнее, служишь непонятному божеству.

Und dann konnte wohl auch vorübergehend in seinen Augen etwas aufleuchten, das an den Aberwitz religiöser Ekstase gemahnte.

И тогда в его глазах вспыхивало на миг что-то, что напоминало безумство религиозного экстаза.

Beineberg hatte sich müde gesprochen.

Байнеберг устал говорить.

In ihm lebte das Bild seines wunderlichen Vaters in einer Art verzerrender Vergrößerung weiter.

В нем самом образ его чудаковатого отца продолжал жить в каком-то искажающем увеличении.

Jeder Zug war zwar bewahrt; aber das, was bei jenem ursprünglich vielleicht nur eine Laune gewesen war, die ihrer Exklusivität halber konserviert und gesteigert wurde, hatte sich in ihm zu einer phantastischen Hoffnung ausgewachsen.

Каждая черта, правда, сохранилась; но то, что у отца изначально было всего лишь причудой, которую из-за её исключительности усиливали и консервировали, переросло у сына в какую-то фантастическую надежду.

Jene Eigenheit seines Vaters, die für diesen im Grunde genommen vielleicht doch nur den gewissen letzten Schlupfwinkel der Individualität bedeutete, den sich jeder Mensch — und sei es auch nur durch die Wahl seiner Kleider — schaffen muß, um etwas zu haben, das ihn vor anderen auszeichne, war in ihm zu dem festen Glauben geworden, sich mittels ungewöhnlicher seelischer Kräfte eine Herrschaft sichern zu können.

Та странность отца, что служила ему, в сущности, может быть, только каким-то последним убежищем, которое - будь это лишь манера одеваться - должен создать себе каждый человек, чтобы иметь что-то, отличающее его от других, превратилась у сына в твёрдую веру в свою способность обеспечить себе господство благодаря необыкновенным психическим силам.

Törleß kannte diese Gespräche zur Genüge.

Терлес знал эти разговоры достаточно хорошо.

Sie gingen an ihm vorbei und berührten ihn kaum.

Они проходили мимо него и почти не задевали его.

Er hatte sich jetzt halb vom Fenster abgewandt und beobachtete Beineberg, der sich eine Zigarette drehte.

Сейчас он наполовину отвернулся от окна и наблюдал за Байнебергом, который свёртывал себе папиросу.

Und er fühlte wieder jenen merkwürdigen Widerwillen gegen diesen, der zuzeiten in ihm aufstieg.

И он снова почувствовал то удивительное отвращение к Байнебергу, что иногда поднималось в нем.

Diese schmalen dunklen Hände, die eben geschickt den Tabak in das Papier rollten, waren doch eigentlich schön.

Эти узкие смуглые руки, ловко заворачивавшие табак в бумагу, были ведь, в сущности, красивы.

Magere Finger, ovale, schön gewölbte Nägel: es lag eine gewisse Vornehmheit in ihnen.

Тонкие пальцы, овальные, изящно выпуклые ногти - в них было какое-то благородство.

Auch in den dunkelbraunen Augen.

Да и в темно-карих глазах.

Auch in der gestreckten Magerkeit des ganzen Körpers lag eine solche.

Да и в поджарости всего тела было оно.

Freilich, — die Ohren standen mächtig ab, das Gesicht war klein und unregelmäßig und der Gesamteindruck des Kopfes erinnerte an den einer Fledermaus. Dennoch, — das fühlte Törleß, indem er die Einzelnheiten gegeneinander abwog, ganz deutlich, — waren es nicht die häßlichen, sondern gerade die vorzüglicheren derselben, die ihn so eigentümlich beunruhigten.

Правда, уши сильно оттопыривались, лицо было маленькое и неправильное, и общее впечатление от головы напоминало голову летучей мыши, однако сравнивая друг с другом отдельные черты, Терлес отчётливо это чувствовал не некрасивые, а, наоборот, располагающие вызывали у него такое странное беспокойство.

Die Magerkeit des Körpers, — Beineberg selbst pflegte die stahlschlanken Beine homerischer Wettläufer als sein Vorbild zu preisen, — wirkte auf ihn durchaus nicht in dieser Weise.

Поджарость тела - сам Байнеберг восхвалял стальные, стройные ноги гомеровских бегунов, считал их образцом для себя - совсем не казалась ему гомеровской.

Törleß hatte sich darüber bisher noch nicht Rechenschaft gegeben und nun fiel ihm im Augenblicke kein befriedigender Vergleich ein.

До сих пор Терлес не отдавал себе в этом отчета, и сейчас ему не приходило на ум никакого подходящего сравнения.

Er hätte Beineberg gern scharf ins Auge gefaßt, aber dann hätte es dieser gemerkt und er hätte irgendein Gespräch beginnen müssen.

Ему хотелось пристальнее всмотреться в Байнеберга, но тогда тот это заметил бы, и пришлось бы завести какой-то разговор.

Aber gerade so, — da er ihn nur halb ansah und halb in der Phantasie das Bild ergänzte, — fiel ihm der Unterschied auf.

Но именно так - когда он лишь наполовину смотрел на него, а наполовину дополнял картину воображением - ему открылась разница.

Wenn er sich die Kleider von dem Körper wegdachte, so war es ihm ganz unmöglich, die Vorstellung einer ruhigen Schlankheit festzuhalten, vielmehr traten ihm augenblicklich unruhige, sich windende Bewegungen vor das Auge, ein Verdrehen der Gliedmaßen und Verkrümmen der Wirbelsäule, wie man es in alten Darstellungen des Martyriums oder in den grotesken Schaubietungen der Jahrmarktsartisten finden kann.

Мысленно сняв с тела одежду, он уже никак не мог сохранить впечатление спокойной стройности, ему сразу же виднелись беспокойные, вертлявые движения, вихляющиеся члены, искривленный позвоночник, - как то встречается во всех изображениях мученичества или в гротескных действиях ярмарочных артистов.

Auch die Hände, die er ja gewiß ebensogut in dem Eindrucke irgendeiner formvollen Geste hätte festhalten können, dachte er nicht anders als in einer fingernden Beweglichkeit.

Также и руки, которые он, конечно, с таким же правом мог бы мысленно задержать в каком-нибудь законченном жесте, он представлял себе не иначе, как беспокойство пальцев.

Und gerade an ihnen, die doch eigentlich das Schönste an Beineberg waren, konzentrierte sich der größte Widerwille.

И как раз на них, самом красивом, собственно, в Байнеберге, сосредоточивалось величайшее отвращение.

Sie hatten etwas Unzüchtiges an sich.

В них было что-то развратное.

Das war wohl der richtige Vergleich.

Вот, пожалуй, верное сравнение.

Und etwas Unzüchtiges lag auch in dem Eindrucke verrenkter Bewegungen, den der Körper machte.

Впечатление чего-то развратного производили и вертлявые движения туловища.

In den Händen schien es sich nur gewissermaßen anzusammeln und schien von ihnen wie das Vorgefühl einer Berührung auszustrahlen, das Törleß einen ekligen Schauer über die Haut jagte.

В руках только эта развратность как бы скапливалась, они, казалось, излучали её предвестием прикосновения, от мерзости которого у Терлеса мурашки пробегали по коже.

Er war selbst über seinen Einfall verwundert und ein wenig erschrocken.

Он сам удивился своей фантазии и немного испугался её.

Denn schon zum zweitenmal an diesem Tage geschah es, daß sich etwas Geschlechtliches unvermutet und ohne rechten Zusammenhang zwischen seine Gedanken drängte.

Ибо уже второй раз за этот день в его мысли неожиданно и без всякой видимой связи вторглось что-то, имевшее отношение к полу.

Beineberg hatte sich eine Zeitung genommen und Törleß konnte ihn jetzt genau betrachten.

Байнеберг взял газету, и Терлес мог теперь хорошенько его рассмотреть.

Da war tatsächlich kaum etwas zu finden, das dem plötzlichen Auftauchen einer solchen Ideenverknüpfung auch nur einigermaßen hätte zur Entschuldigung dienen können.

Действительно, нельзя было найти ничего, что хоть сколько-нибудь оправдывало бы внезапное появление такой ассоциации.

Und doch wurde das Mißbehagen aller Unbegründung zu Trotz immer lebhafter.

И все-таки, несмотря на всю свою необоснованность, это неприятное чувство делалось все острее.

Es waren noch keine zehn Minuten des Schweigens zwischen den beiden verstrichen und dennoch fühlte Törleß seinen Widerwillen bereits auf das äußerste gesteigert.

Не прошло и десяти минут воцарившегося между ними молчания, как Терлес почувствовал, что его отвращение уже дошло до предела.

Eine Grundstimmung, Grundbeziehung zwischen ihm und Beineberg schien sich darin zum ersten Male zu äußern, ein immer schon lauernd dagewesenes Mißtrauen schien mit einem Male in das bewußte Empfinden aufgestiegen zu sein.

В этом, казалось, впервые выразилось некое главное настроение, главное отношение между ним и Байнебергом, всегда таившееся недоверие вдруг, казалось, дошло до сознания.

Die Situation zwischen den beiden spitzte sich immer mehr zu.

Ситуация, создавшаяся между ними, обострялась все более.

Beleidigungen, für die er keine Worte wußte, drängten sich Törleß auf.

Обиды, для которых он не находил слов, вскипели в Терлесе.

Eine Art Scham, so als ob zwischen ihm und Beineberg wirklich etwas vorgefallen wäre, versetzte ihn in Unruhe.

Какой-то стыд, словно между ним и Байнебергом действительно что-то произошло, встревожил его.

Seine Finger begannen unruhig auf der Tischplatte zu trommeln.

Его пальцы беспокойно забарабанили по столу.

Endlich sah er, um diesen sonderbaren Zustand loszuwerden, wieder zum Fenster hinaus.

Наконец, чтобы выйти из этого странного состояния, он снова посмотрел в окно.

Beineberg blickte jetzt von der Zeitung auf; dann las er irgendeine Stelle vor, legte das Blatt weg und gähnte.

Теперь Байнеберг поднял глаза от газеты; затем прочёл вслух какое-то место, отложил листок в сторону и зевнул.

Mit dem Schweigen war auch der Zwang gebrochen, der auf Törleß gelastet hatte.

Вместе с молчанием ушла и тяжесть, угнетавшая Терлеса.

Belanglose Worte rannen nun vollends über diesen Augenblick hinweg und verlöschten ihn.

Какие-то пустяковые слова совсем затопили это мгновение и погасили его.

Es war ein plötzliches Aufhorchen gewesen, dem nun wieder die alte Gleichgültigkeit folgte....

Он вдруг встрепенулся, после чего вернулось прежнее безразличие...

»Wie lange haben wir noch Zeit?

- Сколько у нас ещё времени? -

fragte Törleß.

спросил Терлес.

»Zweieinhalb Stunden.

- Два с половиной часа.

Dann zog er fröstelnd die Schultern hoch.

Затем он зябко поднял плечи.

Er fühlte wieder die lähmende Gewalt der Enge, der es entgegenging.

Он снова почувствовал сковывающую силу тесноты, его ожидавшей.

Der Stundenplan, der tägliche Umgang mit den Freunden.

Уроки, каждодневное общение с товарищами.

Selbst jener Widerwille gegen Beineberg wird nicht mehr sein, der für einen Augenblick eine neue Situation geschaffen zu haben schien.

Даже этого отвращения к Байнебергу, которое на миг, казалось, создало новую ситуацию, больше не будет.

»... Was gibt es heute zum Abendessen?

- Что сегодня на ужин?

»Ich weiß nicht.

- Не знаю.

»Was für Gegenstände haben wir morgen?

- Какие у нас завтра предметы?

»Mathematik.

- Математика.

»Oh?

- Вот как?

Haben wir etwas auf?

Что-нибудь задано?

»Ja, ein paar neue Sätze aus der Trigonometrie; doch du wirst sie treffen, es ist nichts Besonderes an ihnen.

- Да, несколько новых теорем из тригонометрии. Но ты их поймёшь, в них нет ничего особенного.

- А потом?

- Закон божий.

- Закон божий?

Ах да.

Das wird wieder etwas werden....

Тут опять что-нибудь да будет...

Ich glaube, wenn ich so recht im Zug bin, könnte ich gerade so gut beweisen, daß zweimal zwei fünf ist, wie daß es nur einen Gott geben kann....

Мне кажется, что, когда я в ударе, я могу с таким же успехом доказать, что дважды два пять, как то, что Бог может быть только один...

Beineberg blickte spöttisch zu Törleß auf. »

Байнеберег насмешливо взглянул на Терлеса.

»Du bist darin überhaupt komisch; mir scheint fast, daß es dir selbst Vergnügen bereitet; wenigstens glänzt dir der Eifer nur so aus den Augen....

- Ты в этом вообще смешон. Мне даже кажется, что тебе самому это доставляет удовольствие. Во всяком случае, глаза у тебя так и блестят...

»Warum nicht?!

- А почему бы нет?

Ist es nicht hübsch?

Разве это не славно?

Es gibt immer einen Punkt dabei, wo man dann nicht mehr weiß, ob man noch lügt oder ob das, was man erfunden hat, wahrer ist als man selber.

Тут всегда есть точка, когда уже не знаешь, врёшь ли ты или то, что ты придумал, реальнее, чем ты сам.

»Wieso?

- Как так?

»Nun, ich meine es ja nicht wörtlich.

- Ну, я же не в буквальном смысле.

Man weiß ja gewiß immer, daß man schwindelt; aber trotzdem erscheint einem selbst die Sache mitunter so glaubwürdig, daß man gewissermaßen, von seinen eigenen Gedanken gefangen genommen, still steht.

Ведь, конечно, всегда знаешь, что жульничаешь. Но все-таки иногда дело кажется самому таким достоверным, что как бы останавливаешься, оказавшись в плену собственной мысли.

»Ja, aber was bereitet dir denn daran Vergnügen?

- Да, но в чем же тут для тебя удовольствие?

»Eben dies.

- Именно в этом самом.

Es geht einem so ein Ruck durch den Kopf, ein Schwindel, ein Erschrecken....

Какой-то вдруг толчок в уме, головокружение, испуг...

»Ach hör auf, das sind Spielereien.

- Ах, перестань, это вздор.

»Ich habe ja nicht das Gegenteil behauptet.

- Я и не утверждал противоположного.

Aber jedenfalls ist mir dies in der ganzen Schule noch das Interessanteste.

Но во всяком случае, это для меня во всем ученье самое интересное.

»Es ist so eine Art mit dem Gehirn zu turnen; aber es hat doch keinen rechten Zweck.

- Это просто какая-то гимнастика для мозга. Но никакого смысла в этом нет.

»Nein«, sagte Törleß und sah wieder in den Garten hinaus.

- Нет, - сказал Терлес и снова посмотрел в сад.

In seinem Rücken — ferne — hörte er die Gasflammen summen.

За спиной у себя вдалеке - он слышал жужжанье газовых ламп.

Er verfolgte ein Gefühl, das melancholisch, wie ein Nebel, in ihm aufstieg.

Он следил за каким-то чувством, поднимавшимся в нем меланхолически, как туман.

»Es hat keinen Zweck.

- Смысла нет никакого.

Du hast recht.

Ты прав.

Aber man darf sich das gar nicht sagen.

Но говорить себе это совершенно незачем.

Von alldem, das wir den ganzen Tag lang in der Schule tun, — was davon hat eigentlich einen Zweck?

А в чем из того, что мы целый день делаем в школе, есть какой-то смысл?

Wovon hat man etwas?

От чего есть какой-то толк?

Ich meine etwas für sich haben — du verstehst?

Толк, я хочу сказать, для себя, понимаешь?

Man weiß am Abend, daß man wieder einen Tag gelebt hat, daß man so und so viel gelernt hat, man hat dem Stundenplan genügt, aber man ist dabei leer geblieben, — innerlich meine ich, man hat sozusagen einen ganz innerlichen Hunger....

Вечером знаешь, что прожил ещё один день, что выучил столько-то и сколько-то, ты выполнил расписание, но при этом остался пустым - внутренне, я хочу сказать, ты испытываешь, так сказать, внутренний голод...

Beineberg brummte etwas von Üben, Geist vorbereiten — noch nichts anfangen können — später....

Байнеберг пробормотал что-то насчёт "упражняться", "готовить ум", "ещё ни за что нельзя браться", "позднее".

»Vorbereiten?

- Готовиться?

Üben?

Упражняться?

Wofür denn?

Для чего же?

Weißt du etwas Bestimmtes?

Ты знаешь что-то определённое?

Du hoffst vielleicht auf etwas, aber auch dir ist es ganz ungewiß.

Ты, может быть, на что-то надеешься, но и тебе это совершенно неясно.

Es ist so:

Вот что выходит:

Ein ewiges Warten auf etwas, von dem man nichts anderes weiß, als daß man darauf wartet....

вечное ожидание чего-то, о чем ничего другого не знаешь, кроме того, что ждёшь этого...

Das ist so langweilig....

Это так скучно...

»Langweilig....

- Скучно... -

dehnte Beineberg nach und wiegte mit dem Kopfe.

протяжно повторил Байнеберг и покачал головой.

Törleß sah noch immer in den Garten.

Терлес все ещё смотрел в сад.

Er glaubte das Rascheln der welken Blätter zu hören, die der Wind zusammentrug.

Ему казалось, что он слышит шуршанье сухих листьев, которые собирал ветер.

Dann kam jener Augenblick intensivster Stille, der stets dem völligen Dunkelwerden kurz voran geht. Die Formen, welche sich immer tiefer in die Dämmerung gebettet hatten, und die Farben, welche zerflossen, schienen für Sekunden still zu stehen, den Atem anzuhalten....

Затем настал тот миг полнейшей тишины, который всегда наступает незадолго до того, как совсем стемнеет; очертания предметов, все сильнее растворявшиеся в сумерках, и краски, которые расплывались, - казалось, застыли на несколько секунд, переводя дух.

»Höre, Beineberg,« sprach Törleß, ohne sich zurückzuwenden, »es muß während des Dämmerns immer einige Augenblicke geben, die ganz eigener Art sind.

- Послушай, Байнеберг, - сказал Терлес, не оборачиваясь, - когда смеркается, всегда, видно, бывает несколько мгновений совершенно особого рода.

So oft ich es beobachte, kehrt mir dieselbe Erinnerung wieder.

Сколько раз это ни наблюдаю, мне вспоминается одно и то же.

Ich war noch sehr klein, als ich um diese Stunde einmal im Walde spielte.

Я был ещё очень мал, когда однажды играл в этот час в лесу.

Das Dienstmädchen hatte sich entfernt, ich wußte das nicht und glaubte es noch in meiner Nähe zu empfinden.

Служанка отошла. Я этого не знал, и у меня было ощущение, что она ещё где-то близко.

Plötzlich zwang mich etwas aufzusehen.

Вдруг что-то заставило меня поднять глаза.

Ich fühlte, daß ich allein sei.

Я почувствовал, что я один.

Es war plötzlich so still.

Все вдруг совсем затихло.

Und als ich um mich blickte, war mir, als stünden die Bäume schweigend im Kreise und sähen mir zu.

И когда я оглянулся, мне показалось, будто деревья молча стоят вокруг и наблюдают за мной.

Ich weinte; ich fühlte mich so verlassen von den Großen, den leblosen Geschöpfen preisgegeben....

Я заплакал. Я почувствовал себя покинутым взрослыми, отданным на произвол неживых созданий.

Was ist das?

Что это такое?

Ich fühle es häufig wieder.

Я часто чувствую это снова.

Dieses plötzliche Schweigen, das wie eine Sprache ist, die wir nicht hören?

Это внезапное безмолвие, словно речь, которой мы не слышим?

»Ich kenne das nicht, was du meinst; aber warum sollten nicht die Dinge eine Sprache haben?

- Я не знаю, что ты имеешь в виду. Но почему бы у вещей не быть языку?

Können wir doch nicht einmal mit Bestimmtheit behaupten, daß ihnen keine Seele zukommt!

Ведь не можем же мы со всей определённостью утверждать, что у них не бывает души!

Törleß gab keine Antwort.

Терлес не ответил.

Beinebergs spekulative Auffassung behagte ihm nicht.

Рассуждения Байнеберга были ему неприятны.

Nach einer Weile begann aber dieser: »

Но вскоре тот начал:

»Warum siehst du noch fortwährend zum Fenster hinaus?

- Почему ты все время глядишь в окно?

Was findest denn du daran?

Что ты в этом находишь?

»Ich denke noch immer nach, was das sein mag?

- Я все ещё думаю, что это может быть.

In Wahrheit hatte er aber bereits an etwas Weiteres gedacht, was er nur nicht eingestehen wollte.

На самом деле он думал уже о чем-то другом, в чем не хотел признаться.

Die hohe Anspannung, das Lauschen auf ein ernstes Geheimnis und die Verantwortung, mitten in noch unbeschriebene Beziehungen des Lebens zu blicken, hatte er nur für einen Augenblick aushalten können.

Высокое напряжение, сосредоточенность, с которой прислушиваешься к серьезной тайне, и ответственность, которую берёшь на себя, заглядывая в ещё не описанные связи жизни, он смог выдержать только один миг.

Dann war wieder jenes Gefühl des Allein- und Verlassenseins über ihn gekommen, das stets dieser zu hohen Anforderung folgte.

Затем им опять овладело то чувство одиночества и покинутости, что всегда следовало за этим слишком высоким запросом.

Er fühlte:

Он чувствовал:

hierin liegt etwas, das jetzt noch zu schwer für mich ist, und seine Gedanken flüchteten zu etwas anderem, das auch darin lag, aber gewissermaßen nur im Hintergrunde und auf der Lauer: Die Einsamkeit.

здесь таится что-то, пока ещё слишком трудное для него, и мысли его убегали к чему-то другому, тоже таившемуся здесь, но как бы только на заднем плане и в засаде, - к одиночеству.

Aus dem verlassenen Garten tanzte hie und da ein Blatt an das erleuchtete Fenster und riß auf seinem Rücken einen hellen Streifen in das Dunkel hinein.

Из заброшенного сада к освещённому окну нет-нет да прилетал листок и, уносясь, врывался в темень светлой полоской.

Dieses schien auszuweichen, sich zurückzuziehen, um im nächsten Augenblicke wieder vorzurücken und unbeweglich wie eine Mauer vor den Fenstern zu stehen.

Темнота, казалось, сторонилась, отступала, чтобы в следующее мгновение продвинуться вперёд снова и неподвижно, стеной стать перед окнами.

Es war eine Welt für sich, dieses Dunkel.

То был особый мир, эта темень.

Wie ein Schwarm schwarzer Feinde war es über die Erde gekommen und hatte die Menschen erschlagen oder vertrieben oder was immer getan, das jede Spur von ihnen auslöschte.

Стаей чёрных врагов напала она на землю и убила людей, или прогнала их, или ещё что-то сделала, чтобы от них и следа не осталось.

Und Törleß schien es, daß er sich darüber freue.

И Терлесу показалось, что он этому рад.

Er mochte in diesem Augenblick die Menschen nicht, die Großen und Erwachsenen.

В эту минуту он не любил людей, больших и взрослых.

Er mochte sie nie, wenn es dunkel war.

Он никогда не любил их, когда было темно.

Er war gewöhnt sich dann die Menschen wegzudenken.

Он привык воображать тогда, что их нет.

Die Welt erschien ihm danach wie ein leeres, finsteres Haus und in seiner Brust war ein Schauer, als sollte er nun von Zimmer zu Zimmer suchen — dunkle Zimmer, von denen man nicht wußte, was ihre Ecken bargen — tastend über die Schwellen schreiten, die keines Menschen Fuß außer dem seinen mehr betreten sollte, bis — in einem Zimmer sich die Türen plötzlich vor und hinter ihm schlössen und er der Herrin selbst der schwarzen Scharen gegenüberstünde.

Мир представлялся ему после этого пустым, тёмным домом, и в груди у него все трепетало, словно ему пришлось теперь пробираться из комнаты в комнату - через тёмные комнаты, о которых никто не знал, что таят их углы, - на ощупь перешагивать пороги, куда уже не ступит ничья нога, кроме его собственной, - пока в одной из комнат вдруг перед ним и за ним не закроются двери и он не предстанет перед самой владычицей чёрных стай.

Und in diesem Augenblicke würden auch die Schlösser aller anderen Türen zufallen, durch die er gekommen, und nur weit vor den Mauern würden die Schatten der Dunkelheit wie schwarze Eunuchen auf Wache stehen und die Nähe der Menschen fernhalten.

И в этот миг защёлкнутся замки всех других дверей, через которые он прошёл, и лишь далеко перед стенами тени темноты будут, как чёрные евнухи, стоять на страже и даже близко не подпустят людей.

Das war seine Art der Einsamkeit, seit man ihn damals im Stiche gelassen hatte, — im Walde, wo er so weinte.

Такого вида была его одинокость, с тех пор как его тогда бросили - в лесу, где он плакал.

Sie hatte für ihn den Reiz eines Weibes und einer Unmenschlichkeit.

Она обладала для него прелестью женщины и нечеловеческого.

Er fühlte sie als eine Frau, aber ihr Atmen war nur ein Würgen in seiner Brust, ihr Gesicht ein wirbelndes Vergessen aller menschlichen Gesichter und die Bewegungen ihrer Hände Schauer, die ihm über den Leib jagten....

Он чувствовал её как женщину, но её дыхание было лишь стеснением в собственной груди, её лицо - головокружительным забвением всех человеческих лиц, движения её рук были мурашками, бежавшими у него по телу...

Er fürchtete diese Phantasie, denn er war sich ihrer ausschweifenden Heimlichkeit bewußt, und der Gedanke, daß solche Vorstellungen immer mehr Herrschaft über ihn gewinnen könnten, beunruhigte ihn.

Он боялся этой фантазии, сознавая её необузданную тайность, и его беспокоила мысль, что такие картины будут приобретать все большую власть над ним.

Aber gerade dann, wenn er sich am ernstesten und reinsten glaubte, überkamen sie ihn.

Но как раз тогда, когда он казался себе особенно серьезным и чистым, они-то и возникали.

Man könnte sagen, als eine Reaktion auf diese Augenblicke, wo er empfindsame Erkenntnisse ahnte, die sich zwar in ihm schon vorbereiteten, aber seinem Alter noch nicht entsprachen.

Как реакция, можно сказать, на эти мгновения, когда он предугадывал чувственное знание, которое уже в нем готовилось, но ещё не соответствовало его опыту.

Denn in der Entwicklung einer jeden feinen moralischen Kraft gibt es einen solchen frühen Punkt, wo sie die Seele schwächt, deren kühnste Erfahrung sie einst vielleicht sein wird, — so als ob sich ihre Wurzeln erst suchend senken und den Boden zerwühlen müßten, den sie nachher zu stützen bestimmt sind, — weswegen Jünglinge mit großer Zukunft meist eine an Demütigungen reiche Vergangenheit besitzen.

Ибо в развитии всякой тонкой нравственной силы есть такая ранняя точка, когда она ослабляет душу, чьим самым смелым опытом она, возможно, когда-нибудь будет - как если бы корни её должны были сперва опасть, чего-то ища, и разворошить грунт, который им потом суждено укрепить, - отчего у юноши с большим будущим бывает обычно богатое унижениями прошлое.

Törleß' Vorliebe für gewisse Stimmungen war die erste Andeutung einer seelischen Entwicklung, die sich später als ein Talent des Staunens äußerte.

Пристрастие Терлеса к определённым настроениям было первой приметой того душевного развития, которое позднее проявилось в таланте удивляться.

Späterhin wurde er nämlich von einer eigentümlichen Fähigkeit geradezu beherrscht.

Дело в том, что в дальнейшем им прямо-таки овладела одна странная способность.

Er war dann gezwungen, Ereignisse, Menschen, Dinge, ja sich selbst häufig so zu empfinden, daß er dabei das Gefühl sowohl einer unauflöslichen Unverständlichkeit als einer unerklärlichen, nie völlig zu rechtfertigenden Verwandtschaft hatte.

Она заставляла его воспринимать события, людей, предметы, а порой и самого себя так, что у него при этом возникало чувство, с одной стороны, неразрешимой непонятности, с другой - необъяснимого, ничем не оправданного родства.

Sie schienen ihm zum Greifen verständlich zu sein und sich doch nie restlos in Worte und Gedanken auflösen zu lassen.

Они казались ему до осязаемости понятными и все же никогда без остатка не растворяющимися в словах и мыслях.

Zwischen den Ereignissen und seinem Ich, ja zwischen seinen eigenen Gefühlen und irgendeinem innersten Ich, das nach ihrem Verständnis begehrte, blieb immer eine Scheidelinie, die wie ein Horizont vor seinem Verlangen zurückwich, je näher er ihr kam.

Между событиями и его "я", даже между его собственными чувствами и каким-то сокровеннейшим "я", которое жаждало быть ими понятым, всегда оставалась разделительная черта, по мере его приближения к ней отступавшая от его желания, как горизонт.

Ja, je genauer er seine Empfindungen mit den Gedanken umfaßte, je bekannter sie ihm wurden, desto fremder und unverständlicher schienen sie ihm gleichzeitig zu werden, so daß es nicht einmal mehr schien, als ob sie vor ihm zurückwichen, sondern als ob er selbst sich von ihnen entfernen würde, und doch die Einbildung, sich ihnen zu nähern, nicht abschütteln könnte.

Да, чем точнее охватывал он мыслями свои ощущения, чем более знакомыми становились они ему, тем более чужими и непонятными делались они для него одновременно, так что даже думалось уже, что не они отступают от него, а он сам удаляется от них и все же не может отделаться от ощущения, что приближается к ним.

Dieser merkwürdige, schwer zugängliche Widerspruch füllte später eine weite Strecke seiner geistigen Entwicklung, er schien seine Seele zerreißen zu wollen und bedrohte sie lange als ihr oberstes Problem.

Это странное, труднообъяснимое противоречие заполняло потом долгий отрезок его духовного развития, оно, казалось, разрывало ему душу и угрожало ей как главная её проблема.

Vorläufig kündigte sich die Schwere dieser Kämpfe aber nur in einer häufigen plötzlichen Ermüdung an und schreckte Törleß gleichsam schon von ferne, sobald ihm aus irgendeiner fragwürdig sonderbaren Stimmung — wie vorhin — eine Ahnung davon wurde.

Пока же тяжесть этих борений сказывалась только в частой внезапной усталости и словно бы уже издали пугала Терлеса, как только какое-нибудь сомнительное, странное настроение - как сейчас - напоминало о них.

Er kam sich dann so kraftlos vor wie ein Gefangener und Aufgegebener, gleichermaßen von sich wie von den anderen Abgeschlossener; er hätte schreien mögen vor Leere und Verzweiflung und statt dessen wandte er sich gleichsam von diesem ernsten und erwartungsvollen, gepeinigten und ermüdeten Menschen in sich ab und lauschte — noch erschrocken von diesem jähen Verzichten und schon entzückt von ihrem warmen, sündigen Atem — auf die flüsternden Stimmen, welche die Einsamkeit für ihn hatte — — — — — — —

Он представился себе тогда таким же бессильным, как узник, на котором поставили крест, одинаково отрезанным от себя и от мира; ему впору было кричать от пустоты и отчаяния, а он вместо того словно бы отворачивался от этого серьезного и полного ожидания, измученного и усталого человека в себе и прислушивался - ещё испуганный этим внезапным самоотречением и уже восхищенный их тёплым, грешным дыханием - к шепчущим голосам, которые находило для него одиночество.

Törleß machte plötzlich den Vorschlag zu zahlen.

Терлес вдруг предложил расплатиться.

In Beinebergs Augen blitzte ein Verstehen auf; er kannte die Stimmung.

В глазах Байнеберга блеснуло понимание; он знал это настроение.

Törleß war dieses Einverständnis zuwider; seine Abneigung gegen Beineberg wurde wieder lebendig und er fühlte sich durch die Gemeinschaft mit ihm geschändet.

Терлесу это согласие было противно; его отвращение к Байнебергу ожило снова, и он почувствовал себя опозоренным общностью с ним.

Aber das gehörte fast schon mit dazu.

Но другого и нечего было тут ждать.

Das Schändliche ist eine Einsamkeit mehr und eine neue finstere Mauer.

Позор - это добавочное одиночество и новая мрачная стена.

Und ohne miteinander zu sprechen, schlugen sie einen bestimmten Weg ein.

И они молча зашагали по уже определённому пути.

Es mußte in den letzten Minuten ein leichter Regen gefallen sein, — die Luft war feucht und schwer, um die Laternen zitterte ein bunter Nebel und die Bürgersteige glänzten stellenweise auf.

В последние минуты прошёл, по-видимому, небольшой дождь - воздух был влажный и тёплый, вокруг фонарей дрожал пёстрый туман, а тротуары поблёскивали.

Törleß nahm den Degen, der aufs Pflaster schlug, eng an den Leib, allein selbst das Geräusch der aufklappernden Absätze durchrieselte ihn eigentümlich.

Терлес плотно прижал к телу ударявшуюся о плиты мостовой шпагу, но даже стук каблуков оглушал его почему-то.

Nach einer Weile hatten sie weichen Boden unter den Füßen, sie entfernten sich von der inneren Stadt und schritten durch breite Dorfstraßen dem Flusse zu.

Вскоре под ногами у них была мягкая земля, они удалились от центра города и по широким деревенским улицам шагали к реке.

Dieser wälzte sich schwarz und träge, mit tiefen, glucksenden Lauten unter der hölzernen Brücke.

Чёрная и ленивая, она с грудным бульканьем ворочалась под деревянным мостом.

Eine einzige Laterne, mit verstaubten und zerschlagenen Scheiben, stand da.

Один-единственный фонарь стоял тут с пыльными и разбитыми стёклами.

Der Schein des unruhig vor den Windstößen sich duckenden Lichtes fiel dann und wann auf eine treibende Welle und zerfloß auf ihrem Rücken.

Свет беспокойно гнувшегося от ветра пламени падал иногда на бегущую волну и растекался по её тылу.

Die runden Streuhölzer gaben unter jedem Schritte nach....

Бревна настила отзывались на каждый шаг...

rollten vor und wieder zurück....

откатывались вперёд и возвращались на место...

Beineberg stand still.

Байнеберг остановился.

Das jenseitige Ufer war mit dichten Bäumen bestanden, welche, da die Straße rechtwinkelig abbog und längs des Wassers weiter führte, wie eine schwarze, undurchdringliche Mauer drohten.

Противоположный берег густо порос деревьями, которые, поскольку дорога сворачивала под прямым углом и шла дальше вдоль воды, стояли грозной, чёрной, непроницаемой стеной.

Erst nach vorsichtigem Suchen fand sich ein schmaler, versteckter Weg, der geradeaus hineinführte.

Лишь после осторожных пои сков нашлась узкая, скрытая тропка, которая вела прямо вглубь.

Von dem dichten, üppig wuchernden Unterholze, an das die Kleider streiften, ging jedesmal ein Schauer von Tropfen nieder.

Густой, сильно разросшийся подлесок, за который задевала одежда, каждый раз обдавал брызгами.

Nach einer Weile mußten sie wieder stehen bleiben und ein Streichholz anreiben.

Вскоре им пришлось снова остановиться и зажечь спичку.

Es war ganz still, sogar das Gurgeln des Flusses war nicht mehr zu hören.

Стояла полная тишина, даже плеска реки не было уже слышно.

Plötzlich kam von ferne ein unbestimmter, gebrochener Ton zu ihnen.

Вдруг до них донёсся издалека неясный, прерывистый звук.

Er hörte sich wie ein Schrei oder eine Warnung an.

Он походил на крик или на предостережение.

Oder auch wie der bloße Zuruf eines unverständlichen Geschöpfes, das irgendwo gleich ihnen durch die Büsche brach.

Или просто на возглас непонятного существа, которое вот-вот вырвется к ним из кустов.

Sie schritten auf den Ton zu, blieben stehen, schritten wieder weiter.

Они двинулись на звук, остановились, двинулись снова.

Im ganzen mochte es wohl eine Viertelstunde gedauert haben, als sie aufatmend laute Stimmen und die Klänge einer Ziehharmonika unterschieden.

Всего прошло, вероятно, четверть часа, когда они, облегчённо вздохнув, различили громкие голоса и звуки гармони.

Zwischen den Bäumen wurde es nun lichter, und nach wenigen Schritten standen sie am Rande einer Blöße, in deren Mitte ein quadratisches, zwei Stock hohes Gebäude massig aufgebaut war.

Деревья стояли теперь реже, и после нескольких шагов они оказались на краю прогалины, посреди которой грузно высилось квадратное трёхэтажное здание.

Es war das alte Badhaus.

Это было старинное купальное заведение.

Seinerzeit von den Bürgern des Städtchens und den Bauern der Umgegend als Heilstätte benützt, stand es jetzt schon seit Jahren fast leer.

Когда-то оно служило жителям городка и окрестным крестьянам для лечебных целей, но уже много лет стояло почти пустым.

Nur in seinem Erdgeschosse bot es einem verrufenen Wirtshause Unterkunft.

Только на первом его этаже приютился трактир.

Die beiden standen einen Augenblick still und horchten hinüber.

Оба остановились и прислушались.

Eben setzte Törleß den Fuß vor, um aus dem Gebüsch herauszutreten, als drüben schwere Stiefel auf der Diele des Flures knarrten und ein Betrunkener mit unsicheren Schritten ins Freie trat.

Терлес выставил было вперёд ногу, чтобы выйти из кустов, как вдруг в сенях дома загрохотали по полу тяжёлые сапоги и какой-то пьяный вышел нетвёрдым шагом на воздух.

Hinter ihm, in dem Schatten des Flurs, stand ein Weib und man hörte es mit hastender, zorniger Stimme etwas flüstern, so als ob es etwas von ihm forderte.

За ним, в тени сеней, стояла женщина, и слышно было, как она что-то шепчет торопливым, злым голосом, словно чего-то от него требуя...

Der Mann lachte dazu und wiegte sich in den Beinen.

Мужчина рассмеялся в ответ, пошатываясь.

Dann kam es wie ein Bitten herüber.

Затем донеслось что-то похожее на просьбы.

Aber auch das konnte man nicht verstehen.

Но и это нельзя было разобрать.

Nur der schmeichelnde, zuredende Klang der Stimme war fühlbar.

Слышалось только вкрадчивое, уговаривающее звучанье голоса.

Das Weib trat jetzt weiter heraus und legte dem Manne eine Hand auf die Schulter.

Женщина вышла теперь ближе и положила руку мужчине на плечо.

Der Mond beleuchtete sie, — ihren Unterrock, ihre Jacke, ihr bittendes Lächeln.

Луна осветила её - её юбку, её кофту, её просящую улыбку.

Der Mann sah geradeaus, schüttelte mit dem Kopfe und hielt die Hände fest in den Taschen.

Мужчина смотрел прямо вперёд, качал головой и не вынимал руки из карманов.

Dann spuckte er aus und stieß das Weib weg.

Затем он сплюнул и оттолкнул женщину.

Es mochte wohl irgend etwas gesagt haben. Nun konnte man auch ihre Stimmen verstehen, die lauter geworden waren.

Теперь удавалось разобрать и их голоса, которые стали громче:

»... Du willst also nichts geben?

-....Так ты ничего не даёшь?

Du....!

Ах, ты...

»Schau, daß du hinaufkommst, du Dreckfink!

- Ступай наверх, мразь!

»Was?

- Что?

So ein Bauernlümmel!

Вот жмот сиволапый!

Zur Antwort klaubte der Trunkene mit schwerfälliger Bewegung einen Stein auf: »

В ответ пьяный, тяжело двигаясь, поднял камень.

»Wenn du nicht gleich abfahrst, du dummes Mensch, so schlag' ich dir den Buckel ein!

- Если сейчас не отстанешь, дура ты непотребная, хрясну тебя по горбу!

und er holte zum Wurfe aus.

И он замахнулся.

Törleß hörte das Weib mit einem letzten Schimpfworte die Stiege hinaufflüchten.

Терлес услышал, как женщина, выругавшись напоследок, убежала по лестнице.

Der Mann stand eine Weile still und hielt unschlüssig den Stein in der Hand.

Мужчина постоял, в нерешительности держа камень в руках.

Er lachte; sah nach dem Himmel, wo zwischen schwarzen Wolken weingelb der Mond schwamm; dann glotzte er die dunkle Hecke der Gebüsche an, als überlege er darauf loszugehen.

Он засмеялся, посмотрел на небо, где между чёрными тучами плыла жёлтая, как вино, луна; затем уставился в тёмную изгородь кустов, словно раздумывая, не махнуть ли туда.

Törleß zog vorsichtig den Fuß zurück, er fühlte sein Herz bis zum Halse hinauf schlagen.

Терлес осторожно убрал выставленную вперёд ногу, он чувствовал сердцебиение у самого горла.

Endlich schien sich der Trunkene doch besonnen zu haben.

Наконец пьяный, видимо, опомнился.

Seine Hand ließ den Stein fallen.

Его рука выронила камень.

Mit rohem, triumphierendem Lachen rief er eine grobe Unanständigkeit zu dem Fenster hinauf, dann drückte er sich um die Ecke.

С резким, торжествующим смехом он крикнул в окно какую-то грубую непристойность, затем скрылся за углом.

Die beiden standen noch immer bewegungslos. »

Оба стояли все ещё неподвижно.

»Hast du sie erkannt?

- Ты узнал её? -

flüsterte Beineberg; »es war Božena.

шепнул Байнеберг. - Это была Божена.

Törleß gab keine Antwort; er horchte, ob der Betrunkene nicht wiederkehre.

Терлес не ответил; он прислушивался, не возвращается ли пьяный.

Dann wurde er von Beineberg vorwärts geschoben.

Затем Байнеберг подтолкнул его вперёд.

Mit raschen, vorsichtigen Sätzen waren sie — an dem Lichtschein, der keilförmig durch die Fenster des Erdgeschosses fiel, vorbei — in dem dunklen Hausflur.

Быстрыми, осторожными шагами прошли они мимо пятна света, клином падавшего из окна первого этажа, - в тёмные сени.

Eine hölzerne Treppe führte in engen Windungen in das erste Stockwerk hinauf.

Тесными поворотами поднималась на второй этаж деревянная лестница.

Hier mußte man ihre Schritte auf den knarrenden Stufen gehört haben, oder hatte ein Degen gegen das Holz geschlagen: —

Тут слышали, вероятно, их шаги по скрипящим ступенькам, или о дерево ударилась шпага:

die Türe der Schankstube wurde geöffnet und jemand kam nachsehen, wer im Hause sei, während die Ziehharmonika plötzlich schwieg und das Gewirr der Stimmen einen Augenblick wartend aussetzte.

дверь шинка открылась, и кто-то вышел посмотреть, кто пришёл, а гармонь вдруг умолкла и шум голосов на миг выжидающе стих.

Törleß preßte sich erschrocken um die Windung der Stiege.

Терлес испуганно пробирался поворотами лестницы.

Aber man schien ihn trotz des Dunkels bemerkt zu haben, denn er hörte die spöttische Stimme der Kellnerin, während die Türe wieder geschlossen wurde, irgend etwas sagen, worauf ein unbändiges Gelächter folgte.

Но несмотря на темноту, его, кажется, заметили, ибо он слышал, как насмешливый голос официантки, когда дверь опять закрывалась, что-то сказал, после чего последовал хохот.

Auf dem Treppenabsatz des ersten Stockwerkes war es völlig finster.

На лестничной площадке второго этажа было совершенно темно.

Weder Törleß noch Beineberg trauten sich einen Schritt vorwärts zu tun, ungewiß, ob sie nicht etwas umwerfen und dadurch Lärm verursachen würden.

Ни Терлес, ни Байнеберг не решались сделать ни шага вперёд, не уверенные, что они не опрокинут чего-нибудь и не поднимут шум.

Von der Aufregung angetrieben, suchten sie mit hastenden Fingern nach der Türklinke.

Подгоняемые волнением, они торопливыми пальцами искали дверную ручку.

Božena war als Bauernmädchen in die Großstadt gekommen, wo sie in Dienst trat und später Kammerzofe wurde.

Божена крестьянской девушкой приехала в большой город, где пошла в прислуги и стала горничной.

Es ging ihr anfangs ganz gut.

Жилось ей сначала очень хорошо.

Die bäurische Art, welche sie so wenig ganz abstreifte wie ihren breiten, festen Gang, sicherte ihr das Vertrauen ihrer Herrinnen, welche an diesem Kuhstalldufte ihres Wesens seine Einfalt liebten, und die Liebe ihrer Herren, welche daran das =parfum= schätzten.

Крестьянский облик, который она, как и широкую, твёрдую походку, не совсем утратила, обеспечивал ей доверие хозяек, любивших в этом запахе коровника, от неё как бы исходившем, её простоту, и любовь хозяев, ценивших этот аромат.

Wohl nur aus Laune, vielleicht auch aus Unzufriedenheit und dumpfer Sehnsucht nach Leidenschaft gab sie dieses bequeme Leben auf.

Только, наверно, из каприза, да ещё, может быть, из-за недовольства и глухой тоски по страсти бросила она свою удобную жизнь.

Sie wurde Kellnerin, erkrankte, fand in einem eleganten öffentlichen Hause Unterkommen und wurde allgemach, in dem Maße, wie das Lotterleben sie verbrauchte, wieder — und immer weiter — in die Provinz hinausgespült.

Она стала официанткой, заболела, нашла пристанище в каком-то элегантном борделе и постепенно, по мере того как распутная жизнь истощала её, снова покатилась в провинцию - все дальше и дальше.

Hier endlich, wo sie nun schon seit mehreren Jahren wohnte, nicht weit von ihrem Heimatsdorfe, half sie untertags in der Wirtschaft mit und las des Abends billige Romane, rauchte Zigaretten und empfing hie und da den Besuch eines Mannes.

Здесь наконец, где она уже много лет жила неподалёку от своей родной деревни, она днём помогала в трактире, а вечерами читала дешёвые романы, курила папиросы и от случая к случаю принимала мужчин.

Sie war noch nicht geradezu häßlich geworden, aber ihr Gesicht entbehrte in auffallender Weise jeglicher Anmut, und sie gab sich förmlich Mühe, dies durch ihr Wesen noch mehr zur Geltung zu bringen.

Она ещё не стала совсем безобразна, но лицо её было на диво лишено всякой привлекательности, и она прямо-таки старалась ещё сильней подчеркнуть это своей повадкой.

Sie ließ mit Vorliebe durchblicken, daß sie die Eleganz und das Getriebe der vornehmen Welt sehr wohl kenne, nunmehr aber darüber hinaus sei.

Она всячески показывала, что ей хорошо знакомы блеск и суета высшего света, но что для неё это пройденный этап.

Sie äußerte gerne, daß sie darauf, wie auf sich selbst, wie überhaupt auf alles pfeife.

Она любила говорить, что ей на это, как и на себя, как и на все вообще, наплевать.

Trotz ihrer Verwahrlosung genoß sie deswegen ein gewisses Ansehen bei den Bauernsöhnen der Umgebung.

Несмотря на свою запущенность, она пользовалась поэтому известным уважением у окрестных крестьянских сыновей.

Sie spuckten zwar aus, wenn sie von ihr sprachen, und fühlten sich verpflichtet, mehr noch als gegen andere Mädchen grob gegen sie zu sein, im Grunde waren sie aber doch ganz gewaltig stolz auf dieses »verfluchte Mensch«, das aus ihnen hervorgegangen war und der Welt so durch den Lack geguckt hatte.

Они хоть и отплёвывались, когда о ней говорили, хоть и считали себя обязанными быть с ней ещё грубее, чем с другими девушками, но, в сущности, ещё как гордились этой "окаянной девкой", которая вышла из их среды и так сумела узнать изнанку мира.

Einzeln zwar und verstohlen, aber doch immer wieder kamen sie, sich mit ihr zu unterhalten.

Хоть и поодиночке и украдкой, а снова и снова приходили они побеседовать с ней.

Dadurch fand Božena einen Rest von Stolz und Rechtfertigung in ihrem Leben.

В этом Божена находила какой-то остаток гордости, оправдание своей жизни.

Eine vielleicht noch größere Genugtuung bereiteten ihr aber die jungen Herren aus dem Institute.

Но ещё, может быть, большее удовлетворение доставляли ей молодые господа из училища.

Gegen sie kehrte sie absichtlich ihre rohesten und häßlichsten Eigenschaften heraus, weil diese — wie sie sich auszudrücken pflegte — ja trotzdem gerade so zu ihr gekrochen kommen würden.

Перед ними она нарочно выставляла самые грубые и некрасивые свои свойства, потому что те все равно, как она выражалась, приползут к ней.

Als die beiden Freunde eintraten, lag sie wie gewöhnlich rauchend und lesend auf ihrem Bette.

Когда приятели вошли, она, как обычно, лежала на кровати, курила и читала.

Törleß sog, noch in der Türe stehend, mit begierigen Augen ihr Bild in sich ein.

Ещё стоя в дверях, Терлес жадными глазами вобрал в себя это зрелище.

»Gott, was für süße Buben kommen denn da?

- Бог ты мой, что за милые мальчики пожаловали! -

rief sie spöttisch den Eintretenden entgegen, die sie ein wenig verächtlich musterte. »

встретила она насмешливым возгласом вошедших, немного презрительно их оглядывая. -

»Je, du Baron?

Никак ты, барон?

Was wird denn die Mama dazu sagen?!

А что скажет мама по этому поводу?

Das war solch ein Anfang nach ihrer Art.

Такое начало было в её духе.

»Aber halt's....

- Ну, хватит... -

brummte Beineberg und setzte sich zu ihr aufs Bett.

пробормотал Байнеберг и сел к ней на кровать.

Törleß setzte sich abseits; er ärgerte sich, weil Božena sich nicht um ihn bekümmerte und tat, als ob sie ihn nicht kennte.

Терлес сел в стороне; ему было досадно, что Божена не обращала на него внимания и делала вид, будто не знает его.

Die Besuche bei diesem Weib waren in der letzten Zeit zu seiner einzigen und geheimen Freude geworden.

Приходы к этой женщине стали в последнее время его единственной и тайной радостью.

Gegen Ende der Woche wurde er schon unruhig und konnte den Sonntag nicht erwarten, wo er am Abend zu ihr schlich.

К концу недели он уже волновался и не мог дождаться воскресенья, когда он вечером будет красться к ней.

Hauptsächlich dieses Sicheinschleichenmüssen beschäftigte ihn.

Занимала его главным образом эта необходимость красться.

Wenn es zum Beispiel vorhin den trunkenen Burschen in der Schankstube eingefallen wäre, auf ihn Jagd zu machen?

Если бы, например, тому пьяному малому у трактира вздумалось погнаться за ним?

Aus bloßer Lust, dem lasterhaften jungen Herrchen eins auszuwischen?

Просто ради удовольствия всыпать блудливому барчуку?

Er war nicht feig, aber er wußte, daß er hier wehrlos sei.

Он не был труслив, но он знал, что тут он беззащитен.

Der zierliche Degen kam ihm entgegen diesen groben Fäusten wie ein Spott vor.

Против этих кулачищ изящная шпага показалась ему насмешкой.

Außerdem die Schande und die Strafe, die er zu gewärtigen hätte!

А кроме того, стыд и наказание, которых ему бы не миновать!

Es bliebe ihm nur übrig zu fliehen oder sich aufs Bitten zu verlegen.

Ему ничего не осталось бы, как удрать или просить пощады.

Oder sich von Božena schützen zu lassen.

Или искать защиты у Божены.

Der Gedanke durchrieselte ihn.

Эта мысль проняла его насквозь.

Aber das war es!

Вот оно самое!

Nur das!

Только это!

Nichts anderes!

Ничего другого!

Diese Angst, dieses Sichaufgeben lockte ihn jedesmal von neuem.

Это страх, эта капитуляция манили его каждый раз заново.

Dieses Heraustreten aus seiner bevorzugten Stellung unter die gemeinen Leute; unter sie — tiefer als sie!

Этот уход от своего привилегированного положения, когда окажешься среди простых людей... ниже их!

Er war nicht lasterhaft.

Он не был порочен.

Bei der Ausführung überwogen stets der Widerwille gegen sein Beginnen und die Angst vor den möglichen Folgen.

При осуществлении всегда перевешивали отвращение к своей затее и страх перед возможными последствиями.

Nur seine Phantasie war in eine ungesunde Richtung gebracht.

Только фантазия приняла у него нездоровое направление.

Wenn sich die Tage der Woche bleiern einer nach dem andern über sein Leben legten, fingen diese beizenden Reize an, ihn zu locken.

Когда дни недели один за другим ложились на его жизнь свинцовой тяжестью, его начинали манить эти едкие раздражители.

Aus den Erinnerungen an seine Besuche bildete sich eine eigenartige Verführung heraus.

Из воспоминаний о его приходах к Божене возникал своеобразный соблазн.

Božena erschien ihm als ein Geschöpf von ungeheuerlicher Niedrigkeit und sein Verhältnis zu ihr, die Empfindungen, die er dabei zu durchlaufen hatte, als ein grausamer Kultus der Selbstaufopferung.

Она представлялась ему существом чудовищной низости, а его отношение к ней, чувства, через которые он должен был тут пройти, жестоким культом самопожертвования.

Es reizte ihn, alles zurücklassen zu müssen, worin er sonst eingeschlossen war, seine bevorzugte Stellung, die Gedanken und Gefühle, die man ihm einimpfte, all das, was ihm nichts gab und ihn erdrückte.

Его манило оставить все, что обычно замыкало его: своё привилегированное положение, мысли и чувства, которые ему прививали, все то, что ничего ему не давало и подавляло его.

Es reizte ihn, nackt, von allem entblößt, in rasendem Laufe zu diesem Weibe zu flüchten.

Его манило самозабвенно убежать к этой женщине, голым, ничем не прикрытым.

Das war nicht anders als bei jungen Leuten überhaupt.

Это не было иначе, чем у молодых людей вообще.

Wäre Božena rein und schön gewesen und hätte er damals lieben können, so hätte er sie vielleicht gebissen, ihr und sich die Wollust bis zum Schmerz gesteigert.

Будь Божена чиста и красива и будь он тогда способен любить, он, может быть, кусал бы её, усиливал бы до боли и своё сладострастье.

Denn die erste Leidenschaft des erwachsenden Menschen ist nicht Liebe zu der einen, sondern Haß gegen alle.

Ибо первая страсть взрослеющего человека - это не любовь к одной, а ненависть ко всем.

Das sich unverstanden Fühlen und das die Welt nicht Verstehen begleitet nicht die erste Leidenschaft, sondern ist ihre einzige nicht zufällige Ursache.

Чувство, что ты не понят, и непонимание мира вовсе не сопровождают первую страсть, а суть её единственная неслучайная причина.

Und sie selbst ist eine Flucht, auf der das Zuzweiensein nur eine verdoppelte Einsamkeit bedeutet.

А сама она - бегство, при котором быть вдвоём значит быть в удвоенном одиночестве.

Fast jede erste Leidenschaft dauert nicht lange und hinterläßt einen bitteren Nachgeschmack.

Почти каждая первая страсть длится недолго и оставляет горький осадок.

Sie ist ein Irrtum, eine Enttäuschung.

Она есть заблуждение, разочарование.

Man versteht sich hinterher nicht und weiß nicht, was man beschuldigen soll.

Потом не понимаешь себя и не знаешь, кого винить.

Dies kommt, weil die Menschen in diesem Drama einander zum größeren Teile zufällig sind: Zufallsgefährten auf einer Flucht.

Происходит это оттого, что люди в этой драме друг для друга большей частью случайны - случайные попутчики по бегству.

Nach der Beruhigung erkennen sie sich nicht mehr.

Успокоившись, они друг друга уже не узнают.

Sie bemerken aneinander Gegensätze, weil sie das Gemeinsame nicht mehr bemerken.

Они замечают друг в друге противоположности, потому что уже не замечают общего.

Bei Törleß war es nur darum anders, daß er allein war.

У Терлеса это было иначе только потому, что он был один.

Die alternde, erniedrigte Prostituierte vermochte nicht alles in ihm auszulösen.

Стареющая униженная проститутка была не в силах раскрепостить его до конца.

Doch war sie soweit Weib, daß sie Teile seines Inneren, die wie reifende Keime noch auf den befruchtenden Augenblick warteten, gleichsam frühzeitig an die Oberfläche riß.

Однако она была женщиной до такой степени, что как бы преждевременно вырвала на поверхность какие-то части его души, которые, как зреющие зачатки, ещё ждали оплодотворяющего мгновения.

Das waren dann seine sonderbaren Vorstellungen und phantastischen Verführungen.

Отсюда-то и шли его странные мечтания и фантастические соблазны.

Fast ebenso nahe lag es ihm aber manchmal, sich auf die Erde zu werfen und vor Verzweiflung zu schreien.

Но почти так же сильно хотелось ему порой броситься на землю и закричать от отчаяния.

Božena bekümmerte sich noch immer nicht um Törleß.

Божена все ещё не обращала внимания на Терлеса.

Sie schien es aus Bosheit zu tun, bloß um ihn zu ärgern.

Казалось, она делала это со злости, только чтобы его раздосадовать.

Plötzlich unterbrach sie ihr Gespräch: »

Внезапно она прервала разговор:

»Gebt mir Geld, ich werde Tee und Schnaps holen.

- Дайте мне денег, я схожу за чаем и за водкой.

Törleß gab ihr eines der Silberstücke, die er am Nachmittage von seiner Mutter erhalten hatte.

Терлес дал ей одну из серебряных монет, которые днём получил от матери.

Sie holte vom Fensterbrett einen zerbeulten Schnellsieder und zündete den Spiritus an; dann stieg sie langsam und schlürfend die Treppe hinunter.

Божена взяла с подоконника спиртовку со множеством вмятин и зажгла горелку; затем стала медленно и шаркающей походкой спускаться по лестнице.

Beineberg stieß Törleß an. »

Байнеберг толкнул Терлеса.

»Warum bist du denn so fad?

- Почему ты такой скучный?

Sie wird denken, du traust dich nicht.

Она подумает, что ты трусишь.

»Laß mich aus dem Spiel,« bat Törleß, »ich bin nicht aufgelegt.

- Не втягивай меня, - попросил Терлес, - у меня нет настроения.

Unterhalte nur du dich mit ihr.

Беседуй с ней один.

Was will sie übrigens fortwährend mit deiner Mutter?

С чего это она, кстати, то и дело заговаривает о твоей матери?

»Seit sie weiß, wie ich heiße, behauptet sie, einmal bei meiner Tante in Dienst gewesen zu sein und meine Mutter gekannt zu haben.

- С тех пор как она знает мою фамилию, она утверждает, что служила у моей тетки и знала мою мать.

Zum Teil scheint es wohl wahr zu sein, zum Teil lügt sie aber sicher — rein zum Vergnügen: obwohl ich nicht recht verstehe, was ihr daran Spaß macht.

Отчасти это, по-видимому, правда, но отчасти она, конечно, врёт - просто удовольствия ради; хотя мне непонятно, что её тут забавляет.

Törleß wurde rot; ein merkwürdiger Gedanke war ihm eingefallen. —

Терлес покраснел; поразительная мысль пришла ему в голову...

Da kam aber Božena mit dem Schnaps zurück und setzte sich wieder neben Beineberg aufs Bett.

Но тут вернулась Божена с водкой и снова села рядом с Байнебергом на кровать.

Sie griff auch gleich wieder das frühere Gespräch auf.

И сразу же продолжила прежний разговор.

»... Ja, deine Mama war ein schönes Mädchen.

-....Да, твоя мама была красивая девушка.

Du siehst ihr eigentlich gar nicht ähnlich, mit deinen abstehenden Ohren.

Ты со своими оттопыренными ушами нисколько на неё не похож.

Auch lustig war sie.

И весёлая.

Mehr als einer wird sie sich wohl in den Kopf gesetzt haben.

Не одному, наверно, кружила голову.

Recht hat sie gehabt.

И права была.

Nach einer Pause schien ihr etwas besonders Lustiges eingefallen zu sein: »

После небольшой паузы ей вспомнилось, видно, что-то особенно весёлое.

»Dein Onkel, der Dragoneroffizier, weißt du?

- Твой дядя) драгунский офицер, помнишь?

Karl hat er glaube ich geheißen, er war ein Kousin deiner Mutter, der hat ihr damals den Hof gemacht!

Кажется, Карл его звали, он был кузен твоей матери, так вот, он тогда ухаживал за ней.

Aber Sonntags, wenn die Damen in der Kirche waren, ist er mir nachgestiegen.

А по воскресеньям, когда дамы были в церкви, приставал ко мне.

Alle Augenblicke habe ich ihm etwas anderes aufs Zimmer bringen müssen.

Каждую минуту требовал принести ему в комнату то одно, то другое.

Fesch war er, das weiß ich heute noch, nur hat er sich so gar nicht geniert....

Собой он был хоть куда, до сих пор помню, только уж совсем не стеснялся...

Sie begleitete diese Worte mit einem vielsagenden Lachen.

Она сопровождала эти слова многозначительным смехом.

Dann verbreitete sie sich weiter über dieses Thema, das ihr augenscheinlich besonderes Vergnügen bereitete.

Затем стала дальше распространяться на эту тему, доставлявшую ей, видимо, особое удовольствие.

Ihre Worte waren familiär, und sie brachte sie mit einem Ausdruck vor, der jedes einzelne beschmutzen zu wollen schien. »...

Её речь была развязна, и говорила она так, словно хотела замарать каждое слово в отдельности.

Ich meine, er hat auch deiner Mutter gefallen.

-....Думаю, он и матери твоей нравился.

Wenn sie das nun gewußt hätte!

Если бы она только узнала это!

Ich glaube, deine Tante hätte mich und ihn aus dem Hause schmeißen müssen.

Наверно, твоей тетке пришлось бы выгнать из дома меня и его.

So sind nun einmal die feinen Damen, gar wenn sie noch keinen Mann haben.

Таковы уж эти благородные дамы, особенно когда у них ещё нет мужа.

Liebe Božena das und liebe Božena jenes — so ist es den ganzen Tag gegangen.

Божена, миленькая, сходи, Божена, миленькая, принеси, - только и слышно было весь день.

Als aber die Köchin in die Hoffnung kam, da hättest du's hören sollen!

А когда кухарка забеременела, тут бы послушал!

Ich glaube gar, sie meinten, daß sich unsereins nur einmal im Jahr die Füße wasche.

Они, с них станет, думали, что наша сестра ноги моет только раз в год.

Der Köchin sagten sie zwar nichts, aber ich konnte es hören, wenn ich im Zimmer bediente und sie gerade davon sprachen.

Кухарке, правда, они ничего не сказали, но я кое-что услыхала, когда прислуживала в комнате, а они как раз говорили об этом.

Deine Mutter machte ein Gesicht, als möchte sie am liebsten nur Kölnerwasser trinken.

Твоя мать сделала такое лицо, словно готова напиться одеколона.

Dabei hatte deine Tante gar nicht lange danach selbst einen Bauch bis zur Nase....

А вскоре твоя тетка сама ходила с брюхом до носа...

Während Božena sprach, fühlte sich Törleß ihren gemeinen Anspielungen fast wehrlos preisgegeben.

Во время речи Божены Терлес чувствовал себя почти беззащитным перед её мерзкими намёками.

Was sie schilderte, sah er lebendig vor sich.

То, что она описывала, он живо видел перед собой.

Beinebergs Mutter wurde zu seiner eigenen.

Мать Байнеберга превратилась в его собственную.

Er erinnerte sich der hellen Räume der elterlichen Wohnung.

Он вспоминал светлые комнаты родительской квартиры.

Der gepflegten, reinen, unnahbaren Gesichter, die ihm zu Hause bei den Diners oft eine gewisse Ehrfurcht eingeflößt hatten. Der vornehmen, kühlen Hände, die sich selbst beim Essen nichts zu vergeben schienen.

Ухоженные, чистые, неприступные лица, которые дома во время званых обедов часто внушали ему какое-то благоговение, холёные, прохладные руки, которые даже за едой, казалось, не давали себе ни малейшей поблажки.

Eine Menge solcher Einzelheiten fiel ihm ein und er schämte sich, hier in einem kleinen übelriechenden Zimmer zu sein und mit einem Zittern auf die demütigenden Worte einer Dirne zu antworten.

Множество таких подробностей вспоминалось ему, и ему было стыдно находиться в такой дурно пахнущей комнатушке и вздрагивать от унизительных слов какой-то девки.

Die Erinnerung an die vollendete Manier dieser nie formvergessenen Gesellschaft wirkte stärker auf ihn als alle moralische Überlegung.

Воспоминание о совершенных манерах этого никогда не забывающего о форме общества оказало на него более сильное воздействие, чем всякие моральные соображения.

Das Wühlen seiner dunklen Leidenschaften kam ihm lächerlich vor.

Метание его тёмных страстей показалось ему смешным.

Mit visionärer Eindringlichkeit sah er eine kühle, abwehrende Handbewegung, ein chokiertes Lächeln, mit dem man ihn wie ein kleines unsauberes Tier von sich weisen würde.

С провидческой ясностью увидел он холодное, отклоняющее движение руки, смущенную улыбку, с которыми его отстранили бы от себя, как маленького неопрятного зверька.

Trotzdem blieb er wie festgebunden auf seinem Platze sitzen.

Тем не менее он, как привязанный, остался сидеть на своём месте.

Mit jeder Einzelheit, deren er sich erinnerte, wuchs nämlich neben der Scham auch eine Kette häßlicher Gedanken in ihm groß.

С каждой подробностью, какую он вспомнил, в нем, наряду со стыдом, вырастала и цепь гадких мыслей.

Sie hatte begonnen, als Beineberg die Erläuterung zu Boženas Gespräch gab, worauf Törleß errötet war.

Она началась, когда Байнеберг сделал то пояснение к речам Божены, после которого Терлес покраснел.

Er hatte damals plötzlich an seine eigene Mutter denken müssen, und dies hielt nun fest und war nicht loszubekommen.

Тогда он вдруг невольно подумал о собственной матери, и это засело, это ему не удавалось стряхнуть.

Es war ihm nur so durch die Grenzen des Bewußtseins geschossen — blitzschnell oder undeutlich weit — am Rande — nur wie im Fluge gesehen — kaum ein Gedanke zu nennen.

Это только промелькнуло у него на границе сознания... с быстротой молнии, в смутной дали... на краю... мимолётно... Это и мыслью-то назвать нельзя было.

Und hastig war darauf eine Reihe von Fragen gefolgt, die es verdecken sollten: ›

И тут же вереницей побежали вопросы, которые должны были это прикрыть: "

›Was ist es, das es ermöglicht, daß diese Božena ihre niedrige Existenz an die meiner Mutter heranrücken kann?

"С какой стати эта Божена ставит свою низкую личность рядом с личностью моей матери?

Daß sie sich in der Enge desselben Gedankens an jene herandrängt?

С какой стати проталкивается к ней в тесноте одной и той же мысли?

Warum berührt sie nicht mit der Stirne die Erde, wenn sie schon von ihr sprechen muß?

Почему не делает земного поклона, раз уж ей нужно о ней говорить?

Warum ist es nicht wie durch einen Abgrund zum Ausdruck gebracht, daß hier gar keine Gemeinsamkeit besteht?

Почему нет ничего, что как пропасть выразило бы отсутствие тут какой бы то ни было общности?

Denn, wie ist es doch?

Ведь как же так?

Dieses Weib ist für mich ein Knäuel aller geschlechtlichen Begehrlichkeiten; und meine Mutter ein Geschöpf, das bisher in wolkenloser Entfernung, klar und ohne Tiefen, wie ein Gestirn jenseits alles Begehrens durch mein Leben wandelte....‹

Эта женщина для меня сгусток всяческой похоти; а моя мать - существо, которое до сих пор проходило через мою жизнь в безоблачной дали, ясно и без снижений, как небесное тело, по ту сторону всякого вожделения..."

Aber alle diese Fragen waren nicht das Eigentliche. Berührten es kaum.

Но все эти вопросы не были сутью дела, не затрагивали её.

Sie waren etwas Sekundäres; etwas, das Törleß erst nachträglich eingefallen war.

Они были чем-то вторичным; чем-то, что пришло Терлесу на ум лишь впоследствии.

Sie vervielfältigten sich nur, weil keine das Rechte bezeichnete.

Они потому и множились, что ни один не попадал в точку.

Sie waren nur Ausflüchte, Umschreibungen der Tatsache, daß vorbewußt, plötzlich, instinktiv ein seelischer Zusammenhang gegeben war, der sie vor ihrem Entstehen schon in bösem Sinne beantwortet hatte.

Они были лишь увёртками, парафразами того факта, что неосознанно, неожиданно, инстинктивно появилась некая психологическая связь, которая ещё до того, как они возникли, ответила на них в недобром смысле.

Törleß sättigte sich mit den Augen an Božena und konnte dabei seiner Mutter nicht vergessen; durch ihn hindurch verkettete die beiden ein Zusammenhang:

Терлес пожирал глазами Божену и при этом не мог забыть свою мать; через него проходила цепь соединявшей обеих связи.

Alles andere war nur ein sich Winden unter dieser Ideenverschlingung.

Все остальное было лишь барахтаньем в этом сплетении образов.

Diese war die einzige Tatsache.

Их сплетённость была единственным фактом.

Aber durch die Vergeblichkeit, ihren Zwang abzuschütteln, gewann sie eine fürchterliche, unklare Bedeutung, die wie ein perfides Lächeln alle Anstrengungen begleitete.

Но из-за тщетности попыток сбросить с себя его гнёт факт этот приобретал страшное, неясное значение, которое сопровождало всяческие усилия словно бы коварной усмешкой.

Törleß sah im Zimmer umher, um dies loszuwerden.

Терлес огляделся в комнате, чтобы освободиться от этого.

Aber alles hatte nun schon diese eine Beziehung angenommen.

Но все уже приняло один этот смысл.

Der kleine eiserne Ofen mit den Rostflecken auf der Platte, das Bett mit den wackligen Pfosten und der gestrichenen Lade, von der die Farbe an vielen Stellen abblätterte, das Bettzeug, das schmutzig durch die Löcher des abgenützten Lakens sah; Božena, ihr Hemd, das von der einen Schulter geglitten war, das gemeine, wüste Rot ihres Unterrockes, ihr breites, schwatzendes Lachen; endlich Beineberg, dessen Benehmen ihm im Vergleich zu sonst wie das eines unzüchtigen Priesters vorkam, der toll geworden, zweideutige Worte in die ernsten Formen eines Gebetes flicht,....

Железная печурка с пятнами ржавчины сверху, кровать с шаткими столбиками и крашеной спинкой, с которой во многих местах облупилась краска, грязные постельные принадлежности, проглядывавшие сквозь дыры ветхого покрывала; Божена, её рубашка, сползшая с одного плеча, пошлый, крикливо-красный цвет её юбки, её заливистый смех во весь рот; наконец, Байнеберг, чьё поведение по сравнению с обычным казалось ему поведением какого-то беспутного священника, который, сбесившись, вплетает двусмысленности в строгие формулы молитвы...

all das stieß nach der einen Richtung, drängte auf ihn ein und bog seine Gedanken gewaltsam immer wieder zurück.

Все это толкало в одну сторону, теснило её и насильно сворачивало его мысли все назад и назад.

Nur an einer Stelle fanden seine Blicke, die geschreckt von einem zum andern flüchteten, Frieden.

Лишь в одном месте нашли покой его взгляды, затравленно перебегавшие с одного на другое.

Das war oberhalb der kleinen Gardine.

Это было выше маленькой занавески.

Dort sahen die Wolken vom Himmel herein und reglos der Mond.

Там с неба заглядывали в комнату тучи и неподвижно стояла луна.

Das war, als ob er plötzlich in die frische, ruhige Nachtluft hinausgetreten wäre.

Казалось, он вышел вдруг на свежий, спокойный ночной воздух.

Eine Weile wurden alle Gedanken ganz still.

На миг все его мысли стихли.

Dann kam ihm eine angenehme Erinnerung.

Затем пришло одно приятное воспоминание.

Das Landhaus, das sie letzten Sommer bewohnt hatten.

Загородный дом, где они жили последним летом.

Nächte im schweigenden Park.

Ночи в молчащем парке.

Ein sternzitterndes, samtdunkles Firmament.

Дрожащий звёздами, бархатно-тёмный небосвод.

Die Stimme seiner Mutter aus der Tiefe des Gartens, wo sie mit Papa auf den schwach schimmernden Kieswegen spazieren ging.

Голос матери из глубины сада, где она гуляла с папой по слабо светившимся гравийным дорожками.

Lieder, die sie halblaut vor sich hinsang.

Песни, которые она негромко сама себе напевала.

Aber da,.... es fuhr ihm kalt durch den Leib,.... war auch wieder dieses quälende Vergleichen.

Но тут - его прямо-таки пронзило - опять возникало это мучительное сравнение.

Was mochten die beiden dabei gefühlt haben?

Что они оба могли тогда чувствовать?

Liebe?

Любовь?

Nein, der Gedanke kam ihm jetzt zum erstenmal.

Нет, мысль эта впервые пришла к нему сейчас.

Überhaupt war das etwas ganz anderes.

Это вообще нечто совсем другое.

Nichts für große und erwachsene Menschen; gar für seine Eltern.

Это не для больших и взрослых людей. И уж вовсе не для его родителей.

Nachts am offenen Fenster sitzen und sich verlassen fühlen, sich anders fühlen als die Großen, von jedem Lachen und von jedem spöttischen Blicke mißverstanden, niemandem erklären können, was man schon bedeute, und sich nach einer sehnen, die das verstünde.... das ist Liebe!

Сидеть ночью у открытого окна и чувствовать себя всеми покинутым, чувствовать себя другим, чем большие, превратно понятым при каждом смешке, при каждом насмешливом взгляде, не быть в силах никому объяснить, что ты уже значишь, и мечтать о той, которая это поймёт, - вот что такое любовь!

Aber dazu muß man jung und einsam sein.

Но для этого нужно быть молодым и одиноким.

Bei ihnen mußte es etwas anderes gewesen sein; etwas Ruhiges und Gleichmütiges.

У них это было, наверно, что-то другое. Что-то спокойное и невозмутимое.

Mama sang einfach am Abend in dem dunklen Garten und war heiter.....

Мама просто пела вечером в тёмном саду, и ей было весело.

Aber gerade das war es, was Törleß nicht verstand.

Но этого-то как раз и не понимал Терлес.

Die geduldigen Pläne, welche für den Erwachsenen, ohne daß er es merkt, die Tage zu Monaten und Jahren zusammenketten, waren ihm noch fremd.

Терпеливые планы, которые для взрослых - а они этого и не замечают - сцепляют дни в месяцы и годы, были ему ещё чужды.

Und ebenso jenes Abgestumpftsein, für das es nicht einmal mehr eine Frage bedeutet, wenn wieder ein Tag zu Ende geht.

Как и то отупение, для которого даже никакого вопроса нет уже в том, что вот и ещё один день подходит к концу.

Sein Leben war auf jeden Tag gerichtet.

Его жизнь была направлена на каждый день.

Jede Nacht bedeutete für ihn ein Nichts, ein Grab, ein Ausgelöschtwerden.

Каждая ночь означала для него ничто, могилу, погашенность.

Das Vermögen, sich jeden Tag sterben zu legen, ohne sich darüber Gedanken zu machen, hatte er noch nicht erlernt.

Способности каждодневно ложиться умирать, не испытывая из-за этого беспокойства, он ещё не приобрёл.

Deswegen hatte er immer etwas dahinter vermutet, das man ihm verberge.

Поэтому он всегда подозревал за ней что-то, что от него скрывают.

Die Nächte erschienen ihm wie dunkle Tore zu geheimnisvollen Freuden, die man ihm verheimlicht hatte, so daß sein Leben leer und unglücklich blieb.

Ночи казались ему тёмными вратами к таинственным радостям, которые от него утаили, отчего его жизнь была пуста и несчастна.

Er erinnerte sich an ein eigentümliches Lachen seiner Mutter und sich wie scherzhaft fester an den Arm ihres Mannes Drücken, das er an einem jener Abende beobachtet hatte.

Он вспомнил странный смех матери и то, как она - он увидел это в один из тех вечеров - в шутку прижалась к плечу мужа.

Es schien jeden Zweifel auszuschließen.

Это, казалось, исключало какое бы то ни было сомнение.

Auch aus der Welt jener Unantastbaren und Ruhigen mußte eine Pforte herüberführen.

Из мира этих спокойных, стоящих выше всякий подозрений тоже должна была вести сюда какая-то дверца.

Und nun, da er wußte, konnte er nur mit jenem gewissen Lächeln daran denken, gegen dessen böses Mißtrauen er sich vergeblich wehrte — — — —

И зная, что так оно и есть, он мог думать об этом только с той определённой улыбкой, злой недоверчивости которой он тщетно сопротивлялся...

Božena erzählte unterdessen weiter.

Божена тем временем продолжала рассказывать.

Törleß hörte mit halber Aufmerksamkeit hin.

Терлес слушал вполуха.

Sie sprach von einem, der auch fast jeden Sonntag kam.... »

Она говорила о ком-то, кто тоже приходит чуть ли не каждое воскресенье...

»Wie heißt er nur?

- Как его фамилия?

Er ist aus deinem Jahrgang

Он из твоего набора.

»Reiting?

- Райтинг?

»Nein.

- Нет.

»Wie sieht er aus?

- Какого он вида?

»Er ist beiläufig so groß wie der da«, Božena wies auf Törleß, »nur hat er einen etwas zu großen Kopf.

- Он приблизительно такого же роста, как этот, - Божена указала на Терлеса, - только голова у него великовата.

»Ah, Basini?

- А, Базини?

»Ja, ja, so nannte er sich.

- Да, да, так он назвал себя.

Er ist sehr komisch.

Очень смешной.

Und nobel; er trinkt nur Wein.

И благородный. Пьет только вино.

Aber dumm ist er.

Но глупый.

Es kostet ihn eine Menge Geld und er tut nichts als mir erzählen.

Это стоит ему кучу денег, а он ничего не делает, только что-нибудь рассказывает мне.

Er renommiert mit den Liebschaften, die er zu Hause haben will; was er nur davon hat?

Он хвастается романами, которые будто бы крутит дома. Какой только ему от этого толк?

Ich sehe ja doch, daß er zum erstenmal in seinem Leben bei einem Frauenzimmer ist.

Я же вижу, что он в первый раз в жизни пришёл к бабе.

Du bist ja auch noch ein Bub, aber du bist frech; er dagegen ist ungeschickt und hat Angst davor, deswegen erzählt er mir lang und breit, wie man als Genußmensch, — ja, so hat er gesagt, — mit Frauen umgehen müsse.

Ты тоже ещё мальчишка, но ты нахальный. А он неловкий и боится этого, потому и расписывает мне, как должен обходиться с женщинами сластолюбец - да, так он сказал.

Er sagt, alle Weiber seien nichts anderes wert; woher wollt ihr denn das schon wissen?!

Он говорит, что все бабы ничего другого не стоят. Откуда вам это знать уже?

Beineberg grinste sie zur Antwort spöttisch an.

Байнеберг ответил ей насмешливой ухмылкой.

»Ja lach' nur!

- Смейся, смейся! -

herrschte ihn Božena belustigt an, »ich habe ihn einmal gefragt, ob er sich denn nicht vor seiner Mutter schämen würde. ›

весело прикрикнула на него Божена. - Я его как-то спросила, неужели ему не стыдно было бы перед матерью. "

›Mutter?..

"Мать?..

Mutter?‹

Мать?

sagte er drauf, ›was ist das?

говорит он в ответ. - Что это такое?

Das existiert jetzt nicht.

Этого теперь не существует.

Das habe ich zu Hause gelassen, bevor ich zu dir ging‹....

Это я оставил дома, перед тем как пошёл к тебе..."

Ja, mach nur deine langen Ohren auf, so seid ihr!

Да, открой свои длинные уши, все вы такие!

Nette Söhnchen, ihr feinen jungen Herren; eure Mütter könnten mir beinahe leid tun!.......

Миленькие вы сыночки, мальчики из барских семей. Ваших матерей мне просто жаль!..

Bei diesen Worten bekam Törleß wieder die frühere Vorstellung von sich selbst. Wie er alles hinter sich ließ und das Bild seiner Eltern verriet.

При этих словах у Терлеса снова возникло то прежнее ощущение, что он все оставил позади и предал образ родителей.

Und nun mußte er sehen, daß er damit nicht einmal etwas fürchterlich Einsames, sondern nur etwas ganz Gewöhnliches tat.

И теперь он увидел, что даже ничего ужасного этим не совершил, а совершил только что-то вполне обыкновенние.

Er schämte sich.

Ему стало стыдно.

Aber auch die anderen Gedanken waren wieder da.

Но и другие мысли тоже вернулись.

Sie tuen es auch!

Они тоже так поступают!

Sie verraten dich!

Они предают тебя!

Du hast geheime Mitspieler!

У тебя есть тайные партнёры!

Vielleicht ist es bei ihnen irgendwie anders, aber das muß bei ihnen das gleiche sein: eine geheime, fürchterliche Freude.

Может быть, у них это как-то иначе, но одно у них должно быть таким же - тайная, ужасная радость.

Etwas, in dem man sich mit all seiner Angst vor dem Gleichmaß der Tage ertränken kann....

Что-то, в чем можно утопить себя со всем своим страхом перед однообразием дней...

Vielleicht wissen sie sogar mehr....?!...

Может быть, они даже больше знают?!

Etwas ganz Ungewöhnliches?

Что-то совсем необыкновенное?

Denn sie sind am Tage so beruhigt;...

Ведь днём они такие успокоенные...

und dieses Lachen seiner Mutter?..

и этот смех матери?..

als ob sie mit ruhigem Schritte ginge, alle Türen zu schließen. — — — — — — — — — —

Словно она спокойным шагом шла закрывать все двери.

In diesem Widerstreite kam ein Augenblick, wo Törleß sich aufgab und sich mit erwürgtem Herzen dem Sturme überließ.

В этом противоборстве наступило мгновение, когда Терлес сдался и скрепя сердце покорился буре.

Und gerade in diesem Augenblicke stand Božena auf und trat zu ihm hin.

И как раз в это мгновение Божена встала и подошла к нему.

»Warum spricht denn der Kleine nichts?

- А почему маленький ничего не говорит?

Hat er Kummer?

Он чемто огорчен?

Beineberg flüsterte etwas und lächelte boshaft.

Байнеберг что-то шепнул и зло улыбнулся.

»Was, Heimweh?

- Что, тоска по дому?

Ist wohl die Mama weggefahren?

Мама, что ли, уехала?

Und der garstige Bub läuft gleich zu so einer!

И этот гадкий мальчишка сразу бежит к такой!..

Božena vergrub zärtlich ihre Hand mit gespreizten Fingern in sein Haar. »

Божена ласково зарыла растопыренные пальцы в его волосы.

»Geh, sei nicht dumm.

- Брось, не глупи.

Da gib mir einen Kuß.

Ну-ка, поцелуй меня.

Die feinen Menschen sind auch nicht von Zuckerwerk«, und sie bog ihm den Kopf zurück.

Благородные люди тоже не марципановые. И она запрокинула ему голову.

Törleß wollte etwas sagen, sich zu einem derben Scherze aufraffen, er fühlte, daß jetzt alles davon abhänge, ein gleichgültiges, beziehungsloses Wort zu sagen, aber er brachte keinen Laut heraus.

Терлес хотел что-то сказать, заставить себя отпустить какую-нибудь грубую шутку, он чувствовал, что все сейчас зависит от того, чтобы сказать какое-нибудь безразличное, пустое слово, но он не издал ни звука.

Er starrte mit einem versteinten Lächeln in das wüste Gesicht über dem seinen, in diese unbestimmten Augen, dann begann die Außenwelt klein zu werden,....

С окаменевшей улыбкой глядел он в это беспутное лицо, склонившееся над его лицом, в эти неясные глаза, затем внешний мир стал уменьшаться...

sich immer weiter zurückzuziehen....

уходить все дальше...

Für einen Augenblick tauchte das Bild jenes Bauernburschen auf, der den Stein gehoben hatte, und schien ihn zu höhnen....

На миг возник облик того малого, что поднял камень, и показалось, что тот смеётся над ним...

dann war er ganz allein. — — — — — — — — — — —

затем он остался совсем один...

»Du, ich hab' ihn«, flüsterte Reiting.

- Знаешь, я нашёл его, - прошептал Райтинг.

»Wen?

- Кого?

»Den Spielladendieb.

- Того, кто тащит из тайничков.

Törleß war eben mit Beineberg zurückgekommen.

Терлес только что вернулся с Байнебергом.

Es war knapp vor der Zeit des Nachtmahls und das diensthabende Aufsichtsorgan schon weggegangen.

Подступало время ужина, и дежурный надзиратель уже ушёл.

Zwischen den grünen Tischen hatten sich plaudernde Gruppen gebildet und ein warmes Leben summte und surrte durch den Saal.

Между зелёными столами образовались группы болтающих, и в зале гудела и жужжала тёплая жизнь.

Es war das gewöhnliche Schulzimmer mit weißgetünchten Wänden, einem großen schwarzen Kruzifix und den Bildnissen des Herrscherpaares zu seiten der Tafel.

Это был их обычный класс с белёными стенами, большим чёрным распятием и портретами августейшей четы по обе стороны доски.

Neben dem großen eisernen Ofen, der noch nicht geheizt war, saßen, teils auf dem Podium, teils auf umgelegten Stühlen, die jungen Leute, welche nachmittags das Ehepaar Törleß zur Bahn begleitet hatten.

У большой железной печки, которую ещё не топили, сидели, частью на подиуме, частью на поваленных стульях, те молодые люди, что днём провожали на станцию супругов Терлесов.

Außer Reiting waren es der lange Hofmeier und Dschjusch, unter welchem Spitznamen ein kleiner polnischer Graf verstanden wurde.

Кроме Райтинга, это были длинный Гофмайер и Джюш - такую кличку носил один маленький польский граф.

Törleß war einigermaßen neugierig.

Терлесу было до некоторой степени любопытно.

Die Spielladen standen im Hintergrunde des Zimmers und waren lange Kästen mit vielen versperrbaren Schubfächern, in denen die Pfleglinge des Institutes ihre Briefe, Bücher, Geld und allen möglichen kleinen Kram aufbewahrten.

Тайнички стояли в глубине комнаты и представляли собой длинные шкафы со множеством запирающихся выдвижных ящиков, где питомцы училища хранили свои письма, книги, деньги и всякие мелочи.

Und bereits seit geraumer Zeit klagten einzelne, daß ihnen kleinere Geldbeträge fehlten, ohne daß sie jedoch bestimmte Vermutungen hätten aussprechen können.

И уже довольно давно некоторые жаловались, что у них пропадали мелкие суммы денег, однако определённых предположений никто не высказывал.

Beineberg war der erste, der mit Gewißheit sagen konnte, daß ihm — in der Vorwoche — ein größerer Betrag gestohlen worden sei.

Байнеберг был первым, кто мог с уверенностью сказать, что у него - на прошлой неделе - украли крупную сумму.

Aber nur Reiting und Törleß wußten darum.

Но знали об этом только Райтинг и Терлес.

Sie hatten die Diener im Verdachte.

Они подозревали служителей.

»So erzähl doch!

- Ну, рассказывай! -

bat Törleß, aber Reiting machte ihm rasch ein Zeichen: »

попросил Терлес, но Райтинг быстро сделал ему знак:

»Pst!

- Тсс!

Später.

Позднее.

Es weiß noch niemand davon.

Ещё никто об этом не знает.

»Ein Diener?

- Служитель? -

flüsterte Törleß.

прошептал Терлес.

»Nein.

- Нет.

»So deute doch wenigstens an, wer?

- Хотя бы намекни - кто?

Reiting wandte sich von den übrigen ab und sagte leise: »

Райтинг отвернулся от остальных и тихо сказал: "

»B.« Niemand außer Törleß hatte etwas von diesem vorsichtig geführten Gespräche verstanden.

"Б". Никто, кроме Терлеса, ничего не понял из такого осторожного разговора.

Aber auf diesen wirkte die Mitteilung wie ein Überfall.

Но на Терлеса эта новость подействовала как внезапный набег.

B.? —

Б.? -

das konnte nur Basini sein.

это мог быть только Базини.

Und das war doch nicht möglich!

Но это же было невозможно!

Seine Mutter war eine vermögende Dame, sein Vormund Exzellenz.

Его мать была состоятельной дамой; его опекун носил титул "превосходительство".

Törleß wollte es nicht glauben und dazwischen schnitt der Gedanke an Boženas Erzählung hindurch.

Терлесу не верилось, а на ум приходил рассказ Божены.

Er konnte kaum den Augenblick erwarten, da die anderen zum Speisen gingen.

Он едва дождался минуты, когда все пошли ужинать.

Beineberg und Reiting blieben zurück, indem sie vorgaben, noch vom Nachmittage her übersättigt zu sein.

Байнеберг и Райтинг остались, сославшись на то, что сыты по горло ещё с послеполуденной трапезы.

Reiting machte den Vorschlag, doch lieber vorerst »hinauf« zu gehen.

Райтинг предложил все-таки подняться сначала "наверх".

Sie traten auf den Gang hinaus, der sich endlos lang vor dem Lehrsaale dehnte.

Они вышли в коридор, бесконечно тянувшийся перед учебным залом.

Die flackernden Gasflammen erhellten ihn nur auf kurze Strecken und die Schritte hallten von Nische zu Nische, wenn man auch noch so leise auftrat.....

Колышущееся пламя газовых рожков освещало его лишь на коротких участках, и шаги отдавались от ниши к нише даже при всем старании ступать неслышно...

Vielleicht fünfzig Meter von der Türe entfernt, führte eine Stiege in das zweite Stockwerk, in welchem sich das Naturalienkabinett, noch andere Lehrmittelsammlungen und eine Menge leerstehender Zimmer befanden.

Метрах в пятидесяти от двери шла лестница на третий этаж, где находились естественно-исторический музей, другие собрания учебных пособий и множество пустующих комнат.

Von hier aus wurde die Treppe schmal und stieg in kurzen, rechtwinklig aneinander stoßenden Absätzen zum Dachboden empor.

Здесь лестница делалась узкой и поднималась к чердаку прямоугольными поворотами коротких маршей.

Und — wie alte Gebäude oft unlogisch, mit einer Verschwendung von Winkeln und unmotivierten Stufen gebaut sind — führte sie noch um ein beträchtliches über das Niveau des Bodens hinaus, so daß es jenseits der schweren, eisernen, versperrten Türe, durch welche sie abgeschlossen war, eigens einer Holzstiege bedurfte, um zu ihm hinab zu gelangen.

И поскольку старые здания часто бывают построены нелогично, с избытком закоулков и ненужных ступенек, она уходила значительно выше уровня чердака, так что по ту сторону железной запертой двери, у которой она заканчивалась, для спуска на чердак потребовалась особая деревянная лесенка.

Diesseits aber entstand auf diese Weise ein mehrere Meter hoher verlorener Raum, der bis zum Gebälke hinaufreichte.

А по эту сторону возникло, таким образом, укромное помещение высотой в несколько метров, до самых балок.

In diesem, der wohl niemals betreten wurde, hatte man alte Kulissen gelagert, die von unvordenklichen Theateraufführungen herrührten.

Сюда никто не ходил, и здесь были свалены старые кулисы, оставшиеся с незапамятных времён от каких-то спектаклей.

Das Tageslicht erstickte selbst an hellen Mittagen auf dieser Treppe in einer Dämmerung, die von altem Staube gesättigt war, denn dieser Bodenaufgang, der gegen den Flügel des mächtigen Gebäudes zu lag, wurde fast nie benützt.

Дневной свет даже в светлые полдни задыхался на этой лестнице в сумраке, который был насыщен старой пылью, ибо этим ходом на чердак, расположенным у крыла мощного здания, почти никогда не пользовались.

Von dem letzten Absatze der Stiege schwang sich Beineberg über das Geländer und ließ sich, indem er sich an dessen Gitterstäben festhielt, zwischen die Kulissen hinunter, welchem Beispiele Reiting und Törleß folgten.

На последней площадке лестницы Байнеберг перемахнул через перила и, держась за их прутья, стал спускаться к кулисам, за ним последовали Райтинг и Терлес.

Dort konnten sie auf einer Kiste, welche eigens zu diesem Zwecke hingeschafft worden war, festen Fuß fassen und gelangten von ihr mit einem Sprunge auf den Fußboden.

Там опорой им послужил ящик, специально для этого туда заброшенный, а с него уже они спрыгнули на пол.

Selbst wenn sich das Auge eines auf der Stiege Stehenden an das Dunkel gewöhnt gehabt hätte, so wäre es ihm doch unmöglich gewesen, von dort aus mehr als ein regelloses Durcheinander zackiger, mannigfach ineinander geschobener Kulissen zu unterscheiden.

Даже если бы глаза стоящего на лестнице привыкли к темноте, он различил бы оттуда не больше, чем беспорядочное нагромождение корявых, сдвинутых как попало кулис.

Als jedoch Beineberg eine von ihnen ein wenig zur Seite rückte, öffnete sich den unten Stehenden ein schmaler schlauchartiger Durchgang.

Но когда Байнеберг немного отодвинул одну из них, стоявшим внизу открылся узкий и длинный проход.

Sie versteckten die Kiste, welche ihnen beim Abstiege gedient hatte, und drangen zwischen die Kulissen ein. Hier wurde es vollständig dunkel und es bedurfte einer sehr genauen Kenntnis des Ortes, um weiterzufinden.

Здесь было совершенно темно, и надо было очень хорошо знать это место, чтобы пробраться дальше.

Hie und da raschelte eine der großen leinenen Wände, wenn sie gestreift wurde, es rieselte über den Fußboden wie von aufgescheuchten Mäusen, und ein modriger alter-Truhen-Geruch stäubte auf.

То и дело раздавалось шуршанье одной из этих больших полотняных стенок, когда её задевали, что-то рассыпалось по полу, словно вспугнули мышей, и тянуло затхлым духом старого сундука.

Die drei dieses Weges Gewohnten tasteten sich unendlich vorsichtig, Schritt für Schritt bedacht, nicht an eine der als Fallstrick und Warnsignal über den Boden gespannten Schnüre zu stoßen, vorwärts.

Трое привыкших к этой дороге пробирались вперёд с бесконечной осторожностью, на каждом шагу стараясь не наткнуться на одну из веревок, натянутых над полом, чтобы служить ловушкой и предупреждать об опасности.

Es verging geraume Zeit, bis sie zu einer kleinen Türe gelangten, welche rechter Hand, knapp vor der den Boden abtrennenden Mauer, angebracht war.

Прошло немало времени, прежде чем они добрались до маленькой двери, навешенной справа, почти перед самой стеной, отделявшей чердак.

Als Beineberg diese öffnete, befanden sie sich in einem schmalen Raume unterhalb des obersten Stiegenabsatzes, der bei dem Lichte einer kleinen, flackernden Öllampe, welche Beineberg angezündet hatte, abenteuerlich genug aussah.

Когда Байнеберг открыл её, они оказались в узкой клетушке под верхней лестничной площадкой; при мерцании зажжённой Байнебергом плошки комната эта имела довольно фантастический вид.

Die Decke war nur in jenem Teile wagrecht, der unmittelbar unter dem Treppenabsatze lag, und auch hier nur so hoch, daß man knapp aufrecht stehen konnte.

Потолок был горизонтален только в той части, что находилась непосредственно под площадкой, но и здесь лишь такой высоты, что едва можно было выпрямиться во весь рост.

Nach rückwärts zu schrägte sie sich aber, dem Profile der Stiege folgend, ab und endigte in einem spitzen Winkel.

А сзади, повторяя профиль лестницы, он скашивался и кончался острым углом.

Mit der diesem gegenüberliegenden Stirnseite stieß der kleine Raum an die dünne Zwischenmauer, welche den Dachboden von dem Stiegenhause trennte und erhielt eine längsseitige natürliche Begrenzung durch das Gemäuer, an dem die Stiege hinaufgeführt war.

Передней, противоположной этому скосу стороной клетушка примыкала к тонкой перегородке, отделявшей чердак от лестничной клетки, а в длину имела естественной границей каменную стену, по которой шла лестница.

Bloß die zweite Seitenwand, in welcher die Türe angebracht war, schien erst eigens hinzugekommen zu sein.

Только вторая боковая стенка, где была навешена дверь, казалась специально пристроенной.

Sie verdankte wohl der Absicht ihr Entstehen, hier eine kleine Kammer für Geräte zu schaffen, vielleicht auch nur einer Laune des Baumeisters, dem beim Anblicke dieses finsteren Winkels der mittelalterliche Einfall gekommen sein mochte, ihn zu einem Versteck vermauern zu lassen.

Своим возникновением она была обязана, вероятно, намерению устроить небольшую кладовку для инструментов, а может быть, просто прихоти архитектора, которому при взгляде на этот тёмный угол пришла в голову средневековая идея заделать его стеной и превратить в укрытие.

Jedenfalls gab es außer den Dreien kaum einen Menschen im ganzen Institute, der von dem Bestehen dieses Raumes wußte, geschweige denn daran dachte, ihm irgendeine Bestimmung zu geben.

Во всяком случае, кроме этих троих, во всем училище не было, пожалуй, никого, кто знал бы о существовании этого помещения, а тем более вздумал бы предназначить его для чего-то.

So konnten sie sich denselben ganz nach ihrem abenteuerlichen Sinne ausstatten.

Поэтому они смогли оборудовать его целиком на свой взбалмошный вкус.

Die Wände waren vollständig mit einem blutroten Fahnenstoffe ausgekleidet, den Reiting und Beineberg aus einem der Bodenräume entwendet hatten, und der Fußboden war mit einer doppelten Lage dicker, wolliger Kotzen bedeckt, wie solche im Winter in den Schlafsälen als zweite Decken dienten.

Стены были полностью задрапированы кроваво-красной материей, которую Райтинг и Байнеберг стащили из какой-то чердачной комнаты, а пол был покрыт двойным слоем толстых грубошёрстных одеял, которыми в спальных залах дополнительно укрывались зимой.

In dem vorderen Teile der Kammer standen niedere, mit Stoff überzogene Kistchen, die als Sitze verwendet wurden; rückwärts, wo Fußboden und Decke in den spitzen Winkel ausliefen, war eine Schlafstätte hergerichtet.

В передней части каморки стояли низкие, обитые материей ящички, служившие сиденьями; сзади, где пол и потолок сходились острым углом, было устроено спальное место.

Sie bot ein Lager für drei bis vier Personen, das sich durch einen Vorhang verdunkeln und von dem vorderen Teile der Kammer abtrennen ließ.

Ложе это помещало трёх-четырёх человек и занавеской могло быть затемнено и отделено от передней части клетушки.

An der Wand hing neben der Türe ein geladener Revolver.

На стене у двери висел заряженный револьвер.

Törleß liebte diese Kammer nicht.

Терлес не любил этой каморки.

Ihre Enge und dieses Alleinsein gefielen ihm wohl, man war wie tief in dem Inneren eines Berges, und der Geruch der alten, verstaubten Kulissen durchzog ihn mit unbestimmten Empfindungen.

Её теснота и эта уединённость ему, правда, нравились, здесь он чувствовал себя как внутри горы, и запах старых, пропылившихся кулис будил в нем какие-то неопределенные ощущения.

Aber die Verstecktheit, diese Alarmschnüre, dieser Revolver, der eine äußerste Illusion von Trotz und Heimlichkeit geben sollte, kamen ihm lächerlich vor.

Но эта потаённость, эти верёвочные сигналы тревоги, этот револьвер, призванный создавать полную иллюзию непокорности и секретности, казались ему смешными.

Es war, als wollte man sich einreden, ein Räuberleben zu führen.

Как будто кто-то хотел убедить себя, что ведёт разбойничью жизнь.

Törleß tat dabei eigentlich nur mit, weil er hinter den beiden anderen nicht zurückstehen wollte.

Терлес участвовал в этом, собственно, лишь потому, что не хотел отставать от обоих.

Beineberg und Reiting aber nahmen diese Dinge furchtbar ernst.

А Байнеберг и Райтинг относились к этим вещам ужасно серьезно.

Das wußte Törleß.

Терлес это знал.

Er wußte, daß Beineberg zu allen Keller- und Bodenräumen des Institutes Nachschlüssel besaß.

Он знал, что у Байнеберга есть ключи ко всем подвальным и чердачным помещениям училища.

Wußte, daß dieser oft für mehrere Stunden von der Klasse verschwand, um irgendwo — hoch oben in den Sparren des Dachstuhles oder unter der Erde in einem der vielen verzweigten, verfallenden Gewölbe — zu sitzen und bei dem Scheine einer kleinen Laterne, die er stets bei sich trug, abenteuerliche Geschichten zu lesen oder sich Gedanken über die übernatürlichen Dinge eingeben zu lassen.

Знал, что тот часто на много часов исчезал из класса, чтобы где-то - высоко наверху среди брусьев стропильной фермы или под землёй в одном из множества разветвлённых заброшенных подвалов - сидеть и при свете фонарика, который он всегда носил с собой, читать или предаваться мыслям о вещах сверхъестественных.

Ähnliches wußte er auch von Reiting.

Подобное он знал и о Райтинге.

Dieser hatte gleichfalls seine versteckten Winkel, in denen er geheime Tagebücher aufbewahrte; nur waren diese mit verwogenen Plänen für die Zukunft ausgefüllt und mit genauen Aufzeichnungen über Ursache, Inszenesetzung und Verlauf der zahlreichen Intriguen, die er unter seinen Kameraden anstiftete.

У того тоже были свои укромные места, где он хранил тайные дневники; только они были заполнены дерзкими планами на будущее и точными записями о причине, начале и ходе многочисленных интриг, которые он затевал среди товарищей.

Denn Reiting kannte kein größeres Vergnügen als Menschen gegeneinander zu hetzen, den einen mit Hilfe des anderen unterzukriegen und sich an abgezwungenen Gefälligkeiten und Schmeicheleien zu weiden, hinter deren Hülle er noch das Widerstreben des Hasses fühlen konnte.

Ибо для Райтинга не было большего удовольствия, чем натравливать друг на друга людей, побеждать одного с помощью другого и наслаждаться вынужденными любезностями и лестью, под покровом которых он чувствовал внутреннее сопротивление ненависти.

»Ich übe mich dabei«, war die einzige Entschuldigung, und er gab sie mit liebenswürdigem Lachen.

- Я упражняюсь таким образом, - было единственное его оправдание, и он говорил это с милой улыбкой.

Zur Übung sollte ihm auch gereichen, daß er fast täglich an irgendeinem entlegenen Orte sei es gegen eine Wand, sei es gegen einen Baum oder einen Tisch boxte, um seine Arme zu stärken und seine Hände durch Schwielen abzuhärten.

Также в виде упражнения он почти ежедневно боксировал в каком-нибудь отдаленном месте то со стеной, то с дверью, то со столом, чтобы укрепить мышцы и сделать руки твёрдыми от мозолей.

Törleß wußte um all dies, aber er verstand es nur bis zu einem gewissen Punkte.

Терлес все это знал, но понимал лишь до определённой точки.

Er war einige Male sowohl Reiting als Beineberg auf ihren eigenwilligen Wegen gefolgt.

Он несколько раз следовал и за Райтингом, и за Байнебергом по их своенравным путям.

Das Ungewöhnliche daran hatte ihm ja gefallen.

Ведь необычность этого ему нравилась.

Und auch das liebte er, hernach in die Tageshelle zu treten, unter alle Kameraden, mitten in die Heiterkeit hinein, während er in sich, in seinen Augen und Ohren, noch die Erregungen der Einsamkeit und die Halluzinationen der Dunkelheit zittern fühlte.

И ещё он любил выходить затем на дневной свет, к товарищам, в гущу веселья, чувствуя, как в нем, в его глазах и ушах, ещё трепещут волнения одиночества и видения темноты.

Wenn ihm aber Beineberg oder Reiting bei solcher Gelegenheit, um jemanden zu haben, vor dem sie von sich sprechen konnten, auseinandersetzten, was sie bei all dem bewegte, versagte sein Verständnis.

Но когда в таких случаях Байнеберг или Райтинг, чтобы с кем-то поговорить о себе, объясняли ему, что их ко всему этому побуждало, он не мог их понять.

Er fand Reiting sogar überspannt.

Райтинга он находил даже эксцентричным.

Dieser sprach nämlich mit Vorliebe davon, daß sein Vater eine merkwürdig unstete, später verschollene Person gewesen sei.

Тот любил говорить о том, что отец его был человек удивительно непоседливый, а потому и пропал без вести.

Sein Name sollte überhaupt nur ein Inkognito für den eines sehr hohen Geschlechtes sein.

Его фамилия будто бы вообще лишь скрывала истинную, принадлежавшую очень высокому роду.

Er dachte, von seiner Mutter noch einmal in weitgehende Ansprüche eingeweiht zu werden, rechnete mit Staatsstreichen und großer Politik und wollte demzufolge Offizier werden.

Он думал, что мать когда-нибудь ещё посвятит его в далеко идущие притязания, рассчитывал на какие-то государственные перевороты и большую политику и хотел ввиду этого стать офицером.

Solche Absichten konnte sich Törleß ernstlich gar nicht vorstellen.

Таких намерений Терлес и представить себе не мог как следует.

Die Jahrhunderte der Revolutionen schienen ihm ein für alle Male vorbei.

Века революций, казалось ему, миновали раз и навсегда.

Dennoch verstand Reiting Ernst zu machen. Vorläufig freilich nur im kleinen.

Однако Райтинг умел принимать все всерьёз.

Er war ein Tyrann und unnachsichtig gegen den, der sich ihm widersetzte.

Он был тиран и безжалостен к тем, кто сопротивлялся ему.

Sein Anhang wechselte von Tag zu Tag, aber immer war die Majorität auf seiner Seite.

Его приверженцы менялись со дня на день, но большинство было всегда на его стороне.

Darin bestand sein Talent. —

В этом состоял его талант...

Gegen Beineberg hatte er vor ein oder zwei Jahren einen großen Krieg geführt, der mit dessen Niederlage endete.

Против Байнеберга он год или два назад вёл великую войну, которая кончилась для того поражением.

Beineberg war zum Schlusse ziemlich isoliert dagestanden, obwohl er in der Beurteilung der Personen, an Kaltblütigkeit und dem Vermögen, Antipathien gegen ihm Mißliebige zu erregen, kaum hinter seinem Gegner zurückstand.

Байнеберг оказался под конец в довольно большой изоляции, хотя умением оценивать людей, хладнокровием и способностью вызывать неприязнь к неугодным ему он вряд ли уступал своему противнику.

Aber ihm fehlte das Liebenswürdige und Gewinnende desselben.

Но ему не хватало милых и располагающих черт Райтинга.

Seine Gelassenheit und seine philosophische Salbung flößten fast allen Mißtrauen ein.

Его спокойствие и его философская невозмутимость внушали почти всем недоверие. Чувствовалось что-то гнусное и гадкое в глубине его души.

Man vermutete garstige Exzesse irgendwelcher Art am Grunde seines Wesens. Dennoch hatte er Reiting große Schwierigkeiten bereitet und dessen Sieg war fast nur ein zufälliger gewesen.

Тем не менее он доставил Райтингу изрядные неприятности, и победа последнего была почти случайной.

Seit der Zeit hielten sie aus gemeinschaftlichem Interesse zusammen.

С тех пор они в интересах обоих держались вместе.

Törleß hingegen wurde von diesen Dingen gleichgültig gelassen.

А Терлеса эти вещи не занимали.

Er besaß daher auch kein Geschick in ihnen.

Поэтому и ловкости в них у него не было.

Dennoch war er mit in diese Welt eingeschlossen und konnte täglich vor Augen sehen, was es bedeute, in einem Staate — denn jede Klasse ist in einem solchen Institute ein kleiner Staat für sich — die erste Rolle inne zu haben.

Однако он тоже жил в этом мире и мог каждодневно воочию видеть, что значит быть в государстве - ведь каждый класс в таком заведении - это маленькое отдельное государство - на первых ролях.

Deswegen hatte er einen gewissen scheuen Respekt vor seinen beiden Freunden.

Оттого он испытывал какое-то робкое почтение к обоим своим друзьям.

Die Anwandlungen, die er manchmal hatte, es ihnen gleichzutun, blieben in dilettantischen Versuchen stecken.

Порывы подражать им, иногда у него возникавшие, не шли дальше дилетантских попыток.

Dadurch geriet er, der ohnedies jünger war, in das Verhältnis eines Schülers oder Gehülfen zu ihnen.

Поэтому, будучи и так-то моложе, он оказался по отношению к ним в положении ученика или помощника.

Er genoß ihren Schutz, sie aber hörten gerne seinen Rat.

Он пользовался их защитой, а они прислушивались к его советам.

Denn Törleß' Geist war der beweglichste. Einmal auf eine Fährte gesetzt, war er im Ausdenken der winkelzügigsten Kombinationen überaus fruchtbar.

Ибо ум Терлеса был очень подвижен, стоило его навести на след, он с необычайной плодовитостью придумывал самые хитроумные комбинации.

Es vermochte auch keiner so genau wie er die verschiedenen, von dem Verhalten eines Menschen in einer gegebenen Lage zu erwartenden Möglichkeiten vorauszusagen.

Никто не мог так точно, как он, предсказать разные возможности, которых можно ждать от поведения человека в тех или иных обстоятельствах.

Nur wo es sich darum handelte, einen Entschluß zu fassen, von den vorhandenen psychologischen Möglichkeiten eine auf eigene Gefahr als bestimmt anzunehmen und danach zu handeln, versagte er, verlor das Interesse und hatte keine Energie.

Только когда надо было принять решение, на свой страх и риск остановиться на одной из имеющихся психологических возможностей и действовать в соответствии этим, он пасовал, терял интерес и не проявлял энергии.

Seine Rolle als geheimer Generalstabschef machte ihm aber Spaß.

Однако его роль тайного начальника генерального штаба доставляла ему удовольствие.

Um so mehr, als sie so ziemlich das einzige war, das in seine tiefinnerliche Langweile einige Bewegung brachte.

Тем более что она была почти единственным, что немного рассеивало его душевную скуку.

Manchmal kam ihm aber doch zu Bewußtsein, was er durch diese innerliche Abhängigkeit einbüßte.

Но иногда до его сознания все-таки доходило, что он теряет из-за этой внутренней зависимости.

Er fühlte, daß ihm alles, was er tat, nur ein Spiel war.

Он чувствовал, что для него все, что он делает, только игра.

Nur etwas, das ihm half, über die Zeit dieser Larvenexistenz im Institute hinwegzukommen.

Только что-то такое, что помогает ему преодолеть это личиночное прозябание в училище.

Ohne Bezug auf sein eigentliches Wesen, das erst dahinter, in noch unbestimmter zeitlicher Entfernung kommen werde.

Что-то не имеющее отношения к его истинной сути, которая проявится лишь впоследствии, в ещё неопределенно далёком будущем.

Wenn er nämlich bei gewissen Gelegenheiten sah, wie sehr seine beiden Freunde diese Dinge ernst nahmen, fühlte er sein Verständnis versagen.

Видя при случае, насколько серьезно относятся оба его друга к таким вещам, он чувствовал, что ему этого не понять.

Er hätte sich gerne über sie lustig gemacht, hatte aber doch Angst, daß hinter ihren Phantastereien mehr Wahres stecken könnte, als er einzusehen vermochte.

Он с удовольствием высмеял бы обоих, но боялся, что за их фантазиями таится больше правды, чем он способен уразуметь.

Er fühlte sich gewissermaßen zwischen zwei Welten zerrissen: Einer solid bürgerlichen, in der schließlich doch alles geregelt und vernünftig zuging, wie er es von zu Hause her gewohnt war, und einer abenteuerlichen, voll Dunkelheit, Geheimnis, Blut und ungeahnter Überraschungen.

Он чувствовал себя как бы разрываемым между двумя мирами солидно-буржуазным, где, в общем-то, царили порядок и разум, как он к этому привык дома, и авантюрным, полным темноты, тайны, крови и поразительных неожиданностей.

Die eine schien dann die andere auszuschließen.

Один, казалось, исключал другой.

Ein spöttisches Lächeln, das er gerne auf seinen Lippen festgehalten hätte, und ein Schauer, der ihm über den Rücken fuhr, kreuzten sich.

Насмешливая улыбка, которую он был бы рад задержать на губах, и дрожь, пробегавшая у него по спине, скрещивались.

Ein Flimmern der Gedanken entstand....

Начиналось мелькание мыслей...

Dann sehnte er sich danach, endlich etwas Bestimmtes in sich zu fühlen; feste Bedürfnisse, die zwischen Gutem und Schlechtem, Brauchbarem und Unbrauchbarem schieden; sich wählen zu wissen, wenn auch falsch — besser doch, als überempfänglich alles in sich aufzunehmen....

Тогда он жаждал почувствовать в себе наконец что-то определённое; твёрдые потребности, различающие хорошее и дурное, годное и негодное; жаждал сделать выбор, пусть неверный - и то лучше, чем сверхвосприимчиво вбирать в себя все...

Als er in die Kammer getreten war, hatte sich diese innere Zwiespältigkeit, wie stets an diesem Orte, wieder seiner bemächtigt.

Когда он вошёл в каморку, эта внутренняя раздвоенность, как всегда здесь, взяла его в свою власть.

Reiting hatte unterdessen zu erzählen angefangen:

Райтинг тем временем начал рассказывать.

Basini war ihm Geld schuldig gewesen, hatte ihn von einem Termin zum andern vertröstet; jedesmal unter Ehrenwort. »

Базини должен был ему деньги и откладывал возвращение долга с одного срока на другой; каждый раз под честное слово.

»Ich hatte ja soweit nichts dagegen,« meinte Reiting, »je länger es so ging, desto mehr wurde er von mir abhängig.

- Я ведь не возражал, - сказал Райтинг, - чем дольше так тянулось бы, тем больше зависел бы он от меня.

Ein drei- oder vierfach gebrochenes Ehrenwort ist am Ende doch keine Kleinigkeit?

Ведь когда три или четыре раза не сдержишь слово - это же, в общем-то, не пустяк?

Aber schließlich brauchte ich mein Geld selbst.

Но наконец мои деньги понадобились мне самому.

Ich machte ihn darauf aufmerksam und er schwor hoch und heilig.

Я сказал ему об этом, и он поклялся всеми святыми.

Hielt natürlich wieder nicht Wort.

Слова, конечно, опять не сдержал.

Da erklärte ich ihm, daß ich ihn anzeigen würde.

Тогда я заявил ему, что предам дело огласке.

Er bat um zwei Tage Zeit, weil er eine Sendung von seinem Vormunde erwarte.

Он попросил двухдневной отсрочки, потому что, мол, ждал перевода от опекуна.

Ich aber erkundigte mich einstweilen ein wenig um seine Verhältnisse.

А я тем временем навёл справки об его обстоятельствах.

Wollte wissen, von wem er etwa noch abhängig sei; — man muß doch damit rechnen können.

Хотел выяснить, от кого он ещё может зависеть, - с этим ведь тоже надо считаться.

Was ich erfuhr, war mir nicht gerade angenehm.

То, что я узнал, меня отнюдь не обрадовало.

Er hatte bei Dschjusch Schulden und noch bei einigen anderen.

Он был в долгу у Джюша и у некоторых других.

Einen Teil davon hatte er schon gezahlt, natürlich von dem Gelde, das er mir schuldig blieb.

Часть этих долгов он уже вернул, конечно, из тех денег, которые должен был мне.

Die anderen brannten ihm unter den Nägeln.

С другими ему не терпелось рассчитаться.

Mich ärgerte das.

Меня это разозлило.

Hielt er mich für den Gutmütigsten?

Он считал меня самым добреньким?

Das wäre mir kaum sympathisch gewesen.

Мне это не было бы приятно.

Aber ich dachte mir: »

Но про себя я подумал: "

»abwarten.

"Подождём.

Es wird sich schon Gelegenheit finden, ihm solche Irrtümer auszutreiben.

Найдётся случай избавить его от таких заблуждений".

Gesprächsweise hatte er mir einmal die Summe des erwarteten Betrags genannt, um mich zu beruhigen, daß diese größer sei als mein Guthaben.

Как-то в разговоре он назвал мне сумму ожидаемого перевода, чтобы успокоить меня, что она больше, чем причитающееся мне.

Ich fragte nun genau herum und brachte heraus, daß für die Gesamtsumme der Schulden der Betrag bei weitem nicht ausreiche. »

Я порасспросил кое-кого и выяснил, что это далеко не покроет общую сумму его долгов. "

»Aha,« dachte ich mir, »jetzt wird er es wohl noch einmal probieren.

"Ага, - подумал я, - теперь он, наверно, попробует ещё разок".

Und richtig kam er ganz vertraulich zu mir und bat, weil die anderen so sehr drängten, um ein wenig Nachsicht.

И правда, он доверительно подошёл ко мне и попросил меня, поскольку другие очень торопят, сделать ему поблажку.

Ich blieb aber diesmal ganz kalt. »

Но на этот раз я остался совершенно холоден. "

»Bettel die anderen,« sagte ich ihm, »ich bin nicht gewohnt nach ihnen zu kommen.

"Ступай клянчить к другим, - сказал я ему, - я не привык уступать им дорогу". "

»Dich kenne ich besser, zu dir habe ich mehr Vertrauen«, versuchte er. »

"Тебя я знаю лучше, к тебе у меня больше доверия", попробовал он. "

»Mein letztes Wort:

"Вот моё последнее слово:

Du bringst mir morgen das Geld oder ich lege dir meine Bedingungen auf.

ты завтра принесёшь мне деньги, или я поставлю тебе свои условия". "

»Was für Bedingungen?

"Что за условия?" -

erkundigte er sich.

осведомился он.

Das hättet ihr hören sollen!

Жаль, что вы не слышали этого!

Als ob er bereit wäre, seine Seele zu verkaufen. »

Словно он готов был продать свою душу. "

»Was für Bedingungen?

"Что за условия?

Oho!

Ого!

Du mußt mir in allem, was ich unternehme, Gefolgschaft leisten.

Ты должен будешь подчиняться мне во всем, что я ни предприму". - "

»Wenn es weiter nichts ist?

"И только?

Das tue ich gewiß, ich halte von selbst gerne zu dir

Конечно, буду, мне и самому приятно быть с тобой заодно!" - "

»Oh, nicht nur, wenn es dir Vergnügen macht; Du mußt ausführen, was immer ich will, — in blindem Gehorsam!

"О, не только когда это будет для тебя удовольствием. Ты должен будешь выполнять все, что я ни пожелаю - в слепом послушании!"

Jetzt sah er mich so schief, halb grinsend und halb verlegen an.

Тут он посмотрел на меня искоса, и с ухмылкой, и смущенно.

Er wußte nicht, wieweit er sich einlassen könne, wie weit es mir Ernst sei.

Он не знал, как далеко можно заходить, насколько серьезно это для меня.

Er hätte mir wahrscheinlich gerne alles versprochen, aber er mußte wohl fürchten, daß ich ihn nur auf die Probe stelle.

Он, наверно, был бы рад пообещать мне все, но, вероятно, боялся, что я только проверяю его.

Schließlich sagte er daher und wurde rot: »

Наконец он сказал, покраснев: "

»Ich werde dir das Geld bringen.

"Я отдам тебе деньги".

Mir machte er Spaß, das war so ein Mensch, den ich bisher unter den fünfzig anderen gar nicht beachtet hatte.

Он забавлял меня, это был такой человек, которого я среди пятидесяти других совсем не замечал.

Er zählte doch nie mit, nicht?

Ведь он же в счёт не шёл, правда?

Und nun war er mir plötzlich so ganz nahe getreten, daß ich ihn bis ins kleinste sah.

И вдруг он очутился передо мной так близко, что я разглядел его полностью.

Ich wußte gewiß, daß der bereit sei, sich zu verkaufen; ohne viel Aufhebens, wenn nur niemand darum wußte.

Я точно знал, что он готов продаться - без всякого шума, лишь бы никто об этом не знал.

Es war wirklich eine Überraschung, und es gibt gar nichts Schöneres, als wenn einem ein Mensch plötzlich auf solche Weise offenbar wird, seine bisher unbeachtete Art zu leben plötzlich vor einem liegt, wie die Gänge eines Wurms, wenn das Holz entzwei springt....

Это был действительно сюрприз, и нет ничего прекраснее минуты, когда тебе вдруг вот так открывается человек, когда его манера жить, которой ты не замечал до сих пор, вдруг перед тобой как на ладони, словно ходы червя в распавшейся надвое деревяшке...

Am nächsten Tage brachte er mir richtig das Geld.

На следующий день он действительно вернул мне деньги.

Ja mehr als das, er lud mich ein, mit ihm im Kasino etwas zu trinken.

Больше того, он пригласил меня выпить с ним в клубе.

Er bestellte Wein, Torte, Zigaretten und bat mich, mir aufwarten zu dürfen — aus »Dankbarkeit,« weil ich so geduldig gewesen sei.

Он заказал вино, пирожные, папиросы и попросил меня разрешить ему ухаживать за мной за столом - в "благодарность" за то, что я был так терпелив.

Mir war nur unangenehm, daß er dabei so furchtbar harmlos tat.

Мне было только неприятно, что он держался как ни в чем не бывало.

So als ob nie zwischen uns ein verletzendes Wort gefallen wäre.

Как будто между нами не было обронено ни одного обидного слова.

Ich deutete darauf hin; er wurde nur noch herzlicher.

Я намекнул на это; он стал только ещё сердечнее.

Es war so, als ob er sich mir entwinden, sich mir wieder gleichsetzen wollte.

Казалось, он хотел освободиться от меня, быть снова со мной на равных.

Er machte sich von nichts mehr wissen, mit jedem zweiten Worte drängte er mir eine Beteuerung seiner Freundschaft auf; nur in seinen Augen war etwas, das sich an mich klammerte, als ob er sich fürchte, das künstlich geschaffene Gefühl der Nähe wieder zu verlieren.

Он делал вид, что ничего не помнит, через каждые два слова лез ко мне с уверениями в дружбе; только в глазах его было что-то цеплявшееся за меня, словно он боялся вновь потерять искусственно созданное чувство близости.

Schließlich wurde er mir zuwider.

Наконец он стал мне противен.

Ich dachte: »

Я думал: "

»glaubt er denn, ich müsse mir das gefallen lassen?

"Неужели он полагает, что я это проглочу?" -

und sann nach, wie ich ihm eins moralisch vor den Kopf geben könnte.

и размышлял, как нанести ему моральный удар. Я искал чего-нибудь пооскорбительней.

Nach etwas recht Verletzendem suchte ich. Dabei fiel mir ein, daß mir Beineberg am Morgen erzählt hatte, ihm sei Geld gestohlen worden.

Тут мне вспомнилось, что Байнеберг утром сказал мне, что у него украли деньги.

Ganz nebenbei fiel es mir ein.

Вспомнилось это совершенно невзначай.

Aber es kehrte wieder.

Но это вернулось.

Und es schnürte mir förmlich den Hals zusammen. »

И у меня буквально спёрло дыхание. "

»Es käme doch wunderbar gelegen«, dachte ich mir und fragte ihn beiläufig, wieviel Geld er denn noch besitze.

"Это может быть удивительно кстати", подумал я и невзначай спросил его, сколько же у него ещё денег.

Die Rechnung, die ich daraufhin anstellte, stimmte. »

Расчёт, который я на этом построил, оправдался. "

»Wer war denn so dumm, dir trotz allem noch Geld zu borgen?

"Кто же настолько глуп, чтобы несмотря ни на что давать тебе ещё деньги в долг?" -

fragte ich lachend. »

спросил я со смехом. "

»Hofmeier.

"Гофмайер".

Ich glaube, ich zitterte vor Freude.

Я прямо-таки задрожал от радости.

Hofmeier war nämlich zwei Stunden vorher bei mir gewesen, um sich selbst etwas Geld zu entleihen.

За два часа до того Гофмайер приходил ко мне и сам хотел занять денег.

So war das, was mir vor ein paar Minuten durch den Kopf gefahren war, plötzlich Wirklichkeit geworden.

И то, что несколько минут назад мелькнуло у меня в голове, вдруг стало действительностью.

Nicht anders, als wenn du zufällig, scherzend denkst:

Так случайно, в шутку, подумаешь:

Dieses Haus sollte jetzt brennen, und im nächsten Augenblick schießt das Feuer schon meterhoch empor....

сгореть бы сейчас этому дому, а в следующий миг пламя уже вздымается к небу...

Ich überschlug rasch noch einmal alle Möglichkeiten; freilich, Gewißheit war ja nicht zu gewinnen, aber mein Gefühl genügte mir.

Я быстро ещё раз перебрал все возможности, конечно, уверенности тут быть не могло, но моего чувства мне было достаточно.

So neigte ich mich denn zu ihm hin und sagte in wirklich liebenswürdigster Weise, so als ob ich ihm ganz sanft ein schlankes, spitzes Stäbchen ins Gehirn hineintriebe: »

И я склонился к нему и сказал самым любезным тоном, так, словно мягко вгонял ему в мозг тонкую заострённую пал очку: "

»Schau doch, lieber Basini, warum willst du mich anlügen?

"Послушай, дорогой Базини, почему ты мне врёшь?"

Wie ich das sagte, schienen seine Augen ängstlich im Kopfe zu schwimmen, ich aber fuhr fort: »

Когда я это говорил, глаза у него, казалось, испуганно бегали, но я продолжал: "

»Du kannst ja vielleicht bald jemandem etwas vormachen, aber gerade ich bin nicht der Richtige.

"Кому-нибудь ты, может быть, и заморочишь голову, но я как раз не тот человек.

Du weißt doch, Beineberg....

Ты же знаешь, у Байнеберга..."

Er wurde nicht rot und nicht bleich, es schien, als warte er auf Lösung eines Mißverständnisses. »

Он не покраснел и не побледнел, казалось, будто он ждал, что сейчас разрешится какое-то недоразумение. "

»Na, um es kurz zu machen«, sagte ich da, »das Geld, wovon du mir deine Schuld bezahltest, hast du heute nacht aus Beinebergs Schublade genommen!

"Короче, - сказал я тогда, - деньги, из которых ты вернул мне долг, ты сегодня ночью вытащил у Байнеберга из ящика".

Ich lehnte mich wieder zurück, um den Eindruck zu beobachten.

Я откинулся, чтобы проследить за его впечатлением.

Er war kirschrot geworden; die Worte, an denen er würgte, trieben ihm den Speichel auf die Lippen; endlich vermochte er zu sprechen.

Он побагровел; слова, которыми он давился, нагоняли ему на губы слюну; наконец он обрел дар речи.

Es war ein ganzer Guß von Beschuldigungen gegen mich:

Это был целый поток обвинений по моему адресу:

wie ich mich unterstehen könne, so etwas zu behaupten; was denn eine solche schimpfliche Vermutung auch nur im entferntesten rechtfertige; daß ich nur Streit mit ihm suche, weil er der Schwächere sei; daß ich es nur aus Ärger tue, weil er nach Zahlung seiner Schulden von mir erlöst sei; daß er aber die Klasse anrufen werde,....

как осмелился я утверждать подобное, чем хоть сколько-нибудь оправдано такое гнусное предположение; я только ищу ссоры с ним, потому что он слабее; я делаю это лишь от досады, что после уплаты долга он от меня свободен; он обратится к классу...

den Präfekten,....

к старостам...

den Direktor; daß Gott seine Unschuld bezeugen möge, und so weiter ins Unendliche.

к директору; Бог свидетель его невиновности, и так далее до бесконечности.

Mir wurde wirklich schon bange, daß ich ihm unrecht getan und ihn unnötig verletzt habe, so hübsch stand ihm die Röte im Gesicht;... wie ein gequältes, wehrloses, kleines Tierchen sah er aus.

Я уже и впрямь испугался, что поступил с ним несправеливо и оскорбил его ни за что - до того к лицу был ему румянец; у него был вид затравленного, беззащитного зверька.

Aber es litt mich doch nicht, so ohneweiters beizugeben.

Но все же мне было невмоготу так сразу и спасовать.

So hielt ich denn ein spöttisches Lächeln fest — eigentlich fast nur aus Verlegenheit — mit dem ich alle seine Reden anhörte.

Я удерживал насмешливую улыбку - по сути только от смущения, - с которой слушал все его речи.

Hie und da nickte ich dazu und sagte ruhig: »

Время от времени я кивал и спокойно говорил: "

»Aber ich weiß es doch.

"Но я же знаю".

Nach einer Weile wurde auch er ruhig.

Через некоторое время успокоился и он.

Ich lächelte weiter.

Я продолжал улыбаться.

Ich hatte ein Gefühl, als ob ich ihn durch dieses Lächeln allein zum Diebe machen könnte, selbst wenn er es noch nicht gewesen wäre. »

У меня было такое чувство, что одной этой улыбкой я могу превратить его в вора, даже если он им ещё не был. "

»Und zum Gutmachen«, dachte ich mir, »ist auch später immer noch Zeit.

"А исправить ошибку, - думал я, - всегда можно будет и позже".

Wieder nach einer Weile, während deren er mich von Zeit zu Zeit heimlich angesehen hatte, wurde er plötzlich bleich.

Ещё через несколько минут, в течение которых он то и дело украдкой поглядывал на меня, он вдруг побледнел.

Eine merkwürdige Veränderung ging mit seinem Gesichte vor.

С лицом его произошла странная перемена.

Die förmlich unschuldige Anmut, die es vorher verschönt hatte, schwand; wie es schien, mit der Farbe.

Прежняя прямо-таки невинная миловидность исчезла, казалось, вместе с румянцем.

Es sah nun grünlich aus, käsig, verquollen.

Лицо стало зеленоватым, мучнистым, разбухшим.

Ich hatte so etwas vorher nur ein einzigesmal gesehen — als ich auf der Straße hinzukam, wie man einen Mörder arretierte.

Раньше я видел такое только один-единственный раз - когда случайно проходил мимо по улице, при задержании убийцы.

Der war auch unter den anderen Leuten umhergegangen, ohne daß man ihm das geringste hätte anmerken können.

Тот тоже расхаживал среди других людей, и по виду его ни о чем нельзя было догадаться.

Als ihm aber der Schutzmann die Hand auf die Schulter legte, war er plötzlich ein anderer Mensch geworden.

Но когда полицейский положил руку ему на плечо, он вдруг стал другим человеком.

Sein Gesicht hatte sich verwandelt und seine Augen starrten erschrocken und nach einem Ausweg suchend aus einer wahren Galgenphysiognomie.

Его лицо изменилось, и глаза его, испуганные, ищущие выхода, принадлежали уже физиономии висельника.

Daran wurde ich durch den Wechsel in Basinis Ausdruck erinnert; ich wußte nun alles und wartete nur noch....

Об этом напомнил мне изменившийся вид Базини. Теперь я знал все и только ждал...

Und es kam auch so.

Так оно и вышло.

Ohne daß ich etwas gesagt hätte, fing Basini — von dem Schweigen erschöpft — zu weinen an und bat mich um Gnade.

Я ничего больше не говорил, и Базини, измученный молчанием, стал плакать и попросил у меня пощады.

Er habe das Geld ja nur in der Not genommen; wenn ich nicht darauf gekommen wäre, hätte er es so bald wieder zurückgegeben, daß niemand darum gewußt hätte.

Он же взял деньги только от нужды, не догадайся я об этом, он скоро вернул бы их, и никто ничего не узнал бы.

Ich solle doch nicht sagen, er habe gestohlen; er habe es sich ja nur heimlich ausgeliehen....;

Не надо говорить, что он украл, он ведь просто тайком взял взаймы...

weiter kam er nicht vor Tränen.

Он не мог продолжать из-за слез.

Danach aber bettelte er mich von neuem.

А потом он снова начал умолять меня.

Er wolle mir gehorsam sein, alles tun, was überhaupt ich wünsche, nur solle ich niemandem davon erzählen.

Он готов повиноваться мне, делать все, что я ни пожелаю, только бы я никому об этом не рассказывал.

Um diesen Preis bot er sich mir förmlich zum Sklaven an und die Mischung von List und gieriger Angst, die sich dabei in seinen Augen krümmte, war widerwärtig.

За это он буквально предлагал мне себя в рабы, и смесь хитрости и жадного страха, трепетавшая при этом в его глазах, была отвратительна.

Ich versprach ihm daher auch nur kurz, mir noch überlegen zu wollen, was mit ihm geschehen werde, sagte aber, daß dies in erster Linie Beinebergs Sache sei.

Я коротко обещал ему подумать, как с ним поступить, но сказал, что это прежде всего дело Байнеберга.

Was sollen wir nun eurer Meinung nach mit ihm anfangen?

Как нам, по-вашему, быть с ним?

Während Reiting erzählte, hatte Törleß wortlos, mit geschlossenen Augen zugehört.

Рассказ Райтинга Терлес слушал молча, с закрытыми глазами.

Von Zeit zu Zeit war ihm ein Frösteln bis in die Fingerspitzen gelaufen und in seinem Kopfe stießen die Gedanken wild und ungeordnet in die Höhe, wie Blasen in siedendem Wasser.

Время от времени озноб пробирал его до кончиков пальцев, и в голове его мысли бурно и беспорядочно всплывали рывками, как пузыри в кипящей воде.

Man sagt, daß es so demjenigen gehe, der zum ersten Male das Weib sehe, welches bestimmt ist, ihn in eine vernichtende Leidenschaft zu verwickeln.

Говорят, что так бывает с тем, кто в первый раз видит женщину, которой суждено завлечь его в разрушительную страсть...

Man behauptet, daß es einen solchen Augenblick des Sich bückens, Kräfte heraufholens, Atem anhaltens, einen Augenblick äußeren Schweigens über gespanntester Innerlichkeit zwischen zwei Menschen gebe.

Утверждают, что есть такое мгновение, когда сгибаешься, собираешься с силами, затаиваешь дыхание, мгновение внешнего безмолвия над напряженнейшей внутренней связью между двумя людьми.

Keinesfalls ist zu sagen, was in diesem Augenblicke vorgeht.

Никак нельзя сказать, что происходит в это мгновение.

Er ist gleichsam der Schatten, den die Leidenschaft vorauswirft.

Оно как бы тень, которую страсть отбрасывает перед собой.

Ein organischer Schatten; eine Lockerung aller bisherigen Spannungen und zugleich ein Zustand plötzlicher, neuer Gebundenheit, in dem schon die ganze Zukunft enthalten ist; eine auf die Schärfe eines Nadelstichs konzentrierte Inkubation....

Органическая тень; ослабление всех прежних напряжений и в то же время состояние внезапной, новой связанности, в котором уже содержится все будущее; инкубация, сведённая к остроте укола иголкой...

Und er ist andrerseits ein Nichts, ein dumpfes, unbestimmtes Gefühl, eine Schwäche, eine Angst....

А с другой стороны оно - ничто, глухое, неопределенное чувство, слабость, страх...

So fühlte es Törleß.

Так чувствовал это Терлес.

Was Reiting von sich und Basini erzählte, schien ihm, wenn er sich darüber befragte, ohne Belang zu sein.

То, что рассказал Райтинг о себе и Базини, казалось ему, если он спрашивал себя об этом, незначительным.

Ein leichtsinniges Vergehen und eine feige Schlechtigkeit von seiten Basinis, worauf nun sicher irgendeine grausame Laune Reitings folgen werde.

Легкомысленный проступок и трусливая подлость со стороны Базини, за которыми теперь наверняка последует какой-нибудь жестокий каприз Райтинга.

Andrerseits aber fühlte er wie in einer bangen Ahnung, daß die Ereignisse nun eine ganz persönliche Wendung gegen ihn genommen hatten, und in dem Zwischenfalle lag etwas, das ihn wie mit einer scharfen Spitze bedrohte.

Но, с другой стороны, он, словно в тоскливом предчувствии, ощущал, что события приняли теперь для него вполне личный оборот, и было в этом происшествии что-то, что угрожало ему как острым ножом.

Er mußte sich Basini bei Božena vorstellen und er sah in der Kammer umher.

Он представил себе Базини у Божены и огляделся в клетушке.

Ihre Wände schienen ihm zu drohen, sich auf ihn zu senken, wie mit blutigen Händen nach ihm zu greifen, der Revolver rückte auf seinem Platze hin und her....

Стены её, казалось, грозили ему, падали на него, словно бы кровавыми руками тянулись к нему, револьвер двигался на своём месте туда-сюда...

Da war nun etwas zum ersten Male wie ein Stein in die unbestimmte Einsamkeit seiner Träumereien gefallen; es war da; da ließ sich nichts machen; es war Wirklichkeit.

В смутном одиночестве его мечтаний впервые что-то упало, как камень; это было вот здесь; тут ничего нельзя было поделать; это была действительность.

Gestern war Basini noch genau so wie er selbst gewesen; eine Falltüre hatte sich geöffnet, und Basini war gestürzt.

Вчера Базини был ещё совершенно таким же, как он сам; открылся люк, и Базини упал.

Genau so, wie es Reiting schilderte:

В точности так же, как это описал Райтинг:

eine plötzliche Veränderung, und der Mensch hat gewechselt....

внезапная перемена, и человек - другой...

Und wieder verknüpfte sich das irgendwie mit Božena.

И снова это как-то связалось с Боженой.

Seine Gedanken hatten Blasphemie getrieben.

Его мысли сотворили кощунство.

Ein fauler, süßer Geruch, der aus ihnen aufgestiegen war, hatte ihn verwirrt.

Гнилой, сладкий запах, которым от них повеяло, смутил его.

Und diese tiefe Erniedrigung, diese Selbstaufgabe, dieses von den schweren, blassen, giftigen Blättern der Schande Bedecktwerden, das wie ein unkörperliches, fernes Spiegelbild durch seine Träume gezogen war, war nun plötzlich mit Basini — geschehen.

И это глубокое унижение, этот отказ от себя, эта покрытость тяжёлыми, бледными, ядовитыми листьями стыда, которую он видел в своих мечтах как бесплотное далёкое отражение в зеркале, - все это вдруг случилось с Базини.

Es war also etwas, womit man wirklich rechnen muß, vor dem man sich hüten muß, das plötzlich aus den schweigsamen Spiegeln der Gedanken hervorspringen kann?...

Есть, значит, что-то, с чем действительно надо считаться, чего нужно остерегаться, что может вдруг выпрыгнуть из молчаливых зеркал мыслей?..

Dann war aber auch alles andere möglich.

Но тогда возможно и все другое.

Dann waren Reiting und Beineberg möglich.

Тогда возможны Райтинг и Байнеберг.

War diese Kammer möglich....

Возможна эта клетушка...

Dann war es auch möglich, daß von der hellen, täglichen Welt, die er bisher allein gekannt hatte, ein Tor zu einer anderen, dumpfen, brandenden, leidenschaftlichen, nackten, vernichtenden führe.

Тогда возможно также, что из этого светлого, дневного мира, который он только и знал до сих пор, есть какая-то дверь в другой, глухой, бушующий, страстный, разрушительный мир.

Daß zwischen jenen Menschen, deren Leben sich wie in einem durchsichtigen und festen Bau von Glas und Eisen geregelt zwischen Bureau und Familie bewegt, und anderen, Herabgestoßenen, Blutigen, ausschweifend Schmutzigen, in verwirrten Gängen voll brüllender Stimmen Irrenden, nicht nur ein Übergang besteht, sondern ihre Grenzen heimlich und nahe und jeden Augenblick überschreitbar aneinanderstoßen....

Что между теми людьми, чья жизнь размеренно, как в прозрачном и прочном здании из стекла и железа, протекает между конторой и семьёй, и другими людьми, опустившимися, окровавленными, развратно-грязными, блуждающими в лабиринтах, полных ревущих голосов, не только существует какой-то переход, но их границы тайно и тесно соприкасаются, так что их можно в любое мгновение переступить...

Und die Frage bliebe nur:

И вопрос остаётся только один:

wie ist es möglich?

как это совершается?

Was geschieht in solchem Augenblicke?

Что происходит в такое мгновение?

Was schießt da schreiend in die Höhe und was verlischt plötzlich?...

Что с криком устремляется ввысь и что вдруг угасает?..

Das waren die Fragen, die für Törleß mit diesem Ereignisse heraufstiegen.

Таковы были вопросы, встававшие перед Терлесом.

Sie stiegen undeutlich herauf, mit verschlossenen Lippen, von einem dumpfen, unbestimmten Gefühl.... einer Schwäche, einer Angst verhüllt.

Они вставали неясно, с сомкнутыми губами, окутанные каким-то глухим, неопределенным чувством - то ли слабости, то ли страха.

Aber doch klang wie von ferne, abgerissen und vereinzelt, manches ihrer Worte in Törleß auf und erfüllte ihn mit banger Erwartung.

Но многие их слова, отрывочно и порознь, звучали, словно издалека, в Терлесе и наполняли его робким ожиданием.

In diesen Augenblick fiel Reitings Anfrage.

В это мгновение раздался вопрос Райтинга.

Törleß begann sofort zu sprechen.

Терлес сразу заговорил.

Er gehorchte dabei einem plötzlichen Antriebe, einer Bestürzung.

Он подчинился при этом какому-то внезапному порыву, какому-то смущению.

Es schien ihm, daß irgend etwas Entscheidendes bevorstehe, und er erschrak vor diesem Heranrückenden, wollte ausweichen, eine Frist gewinnen....

Ему казалось, что предстоит что-то решающее, и он испугался этого надвигающегося, хотел уклониться, выиграть время.

Er sprach, aber im selben Augenblicke fühlte er, daß er nur Uneigentliches vorzubringen habe, daß seine Worte ohne inneren Rückhalt seien und gar nicht seine wirkliche Meinung....

Он заговорил, но в тот же миг почувствовал, что может сказать только несущественное, что у его слов нет внутренней опоры и они вовсе не выражают действительного его мнения...

Er sagte: »

Он сказал:

»Basini ist ein Dieb.

- Базини - вор.

Und der bestimmte, harte Klang dieses Wortes tat ihm so wohl, daß er es zweimal wiederholte. »...

И определённое, твёрдое звучание этого слова было так приятно ему, что он повторил его дважды.

ein Dieb.

-....Вот.

Und einen solchen bestraft man — überall, in der ganzen Welt.

А таких наказывают... везде во всем мире.

Er muß angezeigt, aus dem Institute entfernt werden!

Надо заявить об этом, удалить его из училища!

Mag er sich draußen bessern, zu uns paßt er nicht mehr!

Пусть исправляется на стороне, среди нас ему уже не место!

Aber Reiting sagte mit einem Ausdrucke unangenehmen Betroffenseins: »

Но Райтинг сказал с выражением неприятного удивления:

»Nein, wozu es gleich zum Äußersten treiben?

- Нет, зачем сразу доводить все это до крайности?

»Wozu?

- Зачем?

Ja, findest du denn das nicht selbstverständlich?

Неужели, по-твоему, это не само собой разумеется?

»Durchaus nicht.

- Отнюдь нет.

Du machst ja gerade so, als ob der Schwefelregen schon vor der Tür stünde, um uns alle zu vernichten, wenn wir Basini noch länger unter uns behielten.

Ты держишься так, словно вот-вот хлынет серный дождь, чтобы всех нас уничтожить, если мы теперь оставим Базини в своей среде.

Dabei ist die Sache doch nicht gar so fürchterlich.

А дело-то не такое уж страшное.

»Wie kannst du das sagen!

- Как можешь ты так говорить?

Du willst also mit einem Menschen, der gestohlen hat, der sich dir dann zur Magd, zum Sklaven angeboten hat, tagtäglich weiter zusammen sitzen, zusammen essen, zusammen schlafen?!

Значит, с человеком, который крал, который потом предложил тебе себя в служанки, в рабы, ты готов по-прежнему вместе сидеть, вместе есть, вместе спать?!

Ich verstehe das gar nicht.

Я этого не понимаю.

Wir werden doch gemeinsam erzogen, weil wir gemeinsam zur selben Gesellschaft gehören.

Нас ведь потому и воспитывают совместно, что мы все принадлежим к одному и тому же обществу.

Wird es dir gleich sein, wenn du seinerzeit vielleicht im selben Regiment mit ihm stehst, oder im selben Ministerium arbeitest, wenn er in denselben Familien verkehrt wie du — vielleicht deiner eigenen Schwester den Hof macht....?

Разве тебе будет все равно, если тебе придётся когда-нибудь служить в одном с ним полку или в одном министерстве, если он будет вращаться в кругу тех же семей, что и ты... может быть, ухаживать за твоей собственной сестрой?..

»Nun seh einer, ob du nicht übertreibst?!

- Ну, ты же преувеличиваешь! - засмеялся Райтинг. -

lachte Reiting, »du tust, als ob wir einer Brüderschaft fürs Leben angehörten!

Как будто мы вступили в какое-то братство на всю жизнь!

Glaubst du denn, daß wir immer ein Siegel an uns herumtragen werden: Stammt aus dem Konvikte zu W. Ist mit besonderen Vorrechten und Verpflichtungen behaftet?

Что ж, по-твоему, мы всегда будем носить на себе печать "Из интерната в В. Имеем особые привилегии и обязательства"?

Später geht ja doch jeder von uns seinen eigenen Weg, und jeder wird das, wozu er berechtigt ist, denn es gibt nicht nur eine Gesellschaft.

Ведь позднее каждый из нас пойдёт своим путём, и каждый станет тем, кем он вправе стать, ибо на свете существует не одно общество.

Ich meine daher, wir brauchen uns nicht über die Zukunft den Kopf zu zerbrechen.

Я хочу сказать, что нечего нам ломать себе голову над будущим.

Und was das Gegenwärtige betrifft, habe ich ja nicht gesagt, daß wir mit Basini Kameradschaft halten sollen.

А что касается настоящего, то я ведь не сказал, что мы должны сохранять с Базини товарищеские отношения.

Es wird sich schon irgendwie so finden lassen, daß die Distanz gewahrt bleibt.

Как-то уж удастся соблюдать дистанцию.

Basini ist in unserer Hand, wir können mit ihm machen, was wir wollen, meinetwegen kannst du ihn zweimal täglich anspucken: wo bleibt da, solange er es sich gefallen läßt, die Gemeinsamkeit?

Базини у нас в руках, мы можем делать с ним что хотим, по мне, хоть оплевывай его два раза в день - какое тут, если он это позволит, товарищество?

Und lehnt er sich auf, können wir ihm immer noch den Herrn zeigen....

А если взбунтуется, мы всегда сможем его осадить...

Du mußt nur die Idee fallen lassen, daß zwischen uns und Basini irgendeine andere Zusammengehörigkeit bestehe, außer der, daß uns seine Gemeinheit Vergnügen bereitet!

Перестань только думать, что между нами и Базини есть что-то общее, кроме того, что его подлость доставляет нам удовольствие!

Trotzdem Törleß gar nicht von seiner Sache überzeugt war, ereiferte er sich weiter: »

Хотя Терлес вовсе не был уверен в своей правоте, он продолжал упорствовать:

»Höre, Reiting, warum nimmst du dich Basinis so warm an?

- Слушай, Райтинг, почему ты так занят Базини?

»Nehme ich mich seiner an?

- Разве я занят им?

Das weiß ich gar nicht.

Вот уж не знаю.

Überhaupt habe ich gewiß keinen besonderen Grund; mir ist die ganze Geschichte grenzenlos gleichgültig.

Вообще-то у меня никаких особых причин, конечно, нет. Вся эта история мне безразлична донельзя.

Mich ärgert ja nur, daß du übertreibst.

Меня злит только, что ты преувеличиваешь.

Was steckt dir im Kopfe?

Что у тебя в голове?

So eine Art Idealismus, meine ich.

Какой-то идеализм, по-моему.

Heilige Begeisterung für das Institut oder für die Gerechtigkeit.

Священная любовь к училищу или к справедливости.

Du hast keine Ahnung, wie fad und musterhaft das klingt.

Ты не представляешь себе, какой веет от этого скукой и образцовостью.

Oder hast du am Ende«, und Reiting blinzelte verdächtigend zu Törleß hinüber, »irgendeinen anderen Grund, weswegen Basini hinausfliegen soll, und willst bloß nicht Farbe bekennen?

Или, может быть, - и Райтинг подозревающе подмигнул Терлесу, - у тебя есть какая-то другая причина выставить Базини, и ты просто не хочешь признаться?

Irgendeine alte Rache?

Какая-нибудь старая месть?

Dann sag es doch!

Тогда скажи!

Denn, wenn es dafür steht, können wir ja wirklich die günstige Gelegenheit benützen.

Ведь если нужно, мы же действительно можем воспользоваться этим удобным случаем.

Törleß wandte sich an Beineberg.

Терлес повернулся к Байнебергу.

Aber dieser grinste nur.

Но тот лишь ухмыльнулся.

Er sog zwischen dem Sprechen an einem langen Tschibuk, saß mit orientalisch gekreuzten Beinen und sah mit seinen abstehenden Ohren in der zweifelhaften Beleuchtung wie ein groteskes Götzenbild aus. »

Говоря, он потягивал длинный чубук, он сидел, по-восточному скрестив ноги, и из-за своих оттопыренных ушей походил при этом неверном освещении на какого-то странного идола.

»Meinetwegen könnt ihr machen, was ihr wollt; mir ist es nicht um das Geld zu tun und um die Gerechtigkeit auch nicht.

- По мне, делайте что хотите. Меня не волнуют ни эти деньги, ни справедливость.

In Indien würde man ihm einen gespitzten Bambus durch den Darm treiben; das wäre wenigstens ein Vergnügen.

В Индии его бы посадили на бамбуковый кол. Это было бы по крайней мере удовольствие.

Er ist dumm und feig, da ist weiter nicht schade um ihn, und es war mir wirklich Zeit meines Lebens höchst egal, was mit solchen Leuten geschieht.

Он дурак и трус, жалеть его нечего, и, право, мне всю жизнь было в высшей степени безразлично, что случится с такими людьми.

Sie selbst sind nichts, und was aus ihrer Seele noch werden mag, wissen wir nicht.

Сами они ничтожны, а что ещё может произойти с их душой, мы не знаем.

Allah schenke eurem Urteil seine Gnade!

Да благословит Аллах ваш приговор!

Törleß erwiderte nichts.

Терлес ничего не ответил.

Nachdem ihm Reiting widersprochen und Beineberg die Entscheidung zwischen ihnen unbeeinflußt gelassen hatte, war er am Ende.

После того как Райтинг ему возразил, а Байнеберг предоставил им решать дело без него, он выдохся.

Er vermochte keinen Widerstand mehr entgegenzusetzen; er fühlte, daß er gar kein Verlangen mehr habe, das Ungewisse, Kommende aufzuhalten.

Он был не в силах больше сопротивляться; он чувствовал, что у него уже нет никакого желания остановить то неопределенное, надвигавшееся.

Also wurde ein Vorschlag angenommen, den Reiting nun machte.

Поэтому было принято предложение, которое внёс теперь Райтинг.

Es wurde beschlossen, Basini vorderhand unter Aufsicht, gewissermaßen unter Kuratel zu stellen und ihm so Gelegenheit zu bieten, daß er sich wieder herausarbeiten könne.

Решили взять Базини пока под надзор, в известной мере под опеку, чтобы тем самым предоставить ему возможность выпутаться.

Seine Einnahmen und Ausgaben sollten von nun an strenge geprüft werden und seine Beziehungen zu den übrigen von der Erlaubnis der drei abhängen.

Отныне его доходы и расходы подлежат строгой проверке, а его отношения с остальными будут зависеть от разрешения троих.

Dieser Beschluß war scheinbar sehr korrekt und wohlwollend. »Musterhaft fad«, wie Reiting diesmal nicht sagte.

С виду это решение было очень корректным и доброжелательным, "образцово скучным", как не сказал на этот раз Райтинг.

Denn, ohne daß sie es sich eingestanden, fühlte jeder, daß hier nur eine Art Zwischenzustand geschaffen werden sollte.

Ведь каждый, не признаваясь в том себе чувствовал, что сейчас устанавливается какое-то промежуточное положение.

Reiting hätte ungerne auf eine Fortsetzung dieser Angelegenheit verzichtet, da sie ihm Vergnügen bereitete, aber andererseits war er sich noch nicht klar, welche Wendung er ihr weiter geben sollte.

Райтинг не отказался бы от продолжения этой истории, ибо она доставляла ему удовольствие, но, с другой стороны, ему ещё не было ясно, какой дальнейший оборот дать ей.

Und Törleß war durch den bloßen Gedanken, daß er nun täglich mit Basini zu tun haben werde, wie gelähmt.

А Терлес от одной мысли, что теперь ему придётся ежедневно иметь дело с Базини, чувствовал себя парализованным.

Als er vorhin das Wort »Dieb« ausgesprochen hatte, war ihm für einen Augenblick leichter geworden.

Когда он недавно произнёс слово "вор", ему на миг стало легче.

Es war wie ein Hinausstellen, Vonsichwegschieben der Dinge gewesen, die in ihm wühlten.

Он как бы выставлял наружу, отодвигал от себя то, что кипело внутри у него.

Aber die Fragen, die gleich darauf wieder auftauchten, vermochte dieses einfache Wort nicht zu lösen.

Но вопросов, которые сразу же затем возникли опять, это простое слово решить не могло.

Sie waren jetzt deutlicher geworden, wo es nicht mehr galt ihnen auszuweichen.

Теперь, когда от них уже не нужно было уклоняться, они стали яснее.

Törleß sah von Reiting zu Beineberg, schloß die Augen, wiederholte sich den gefaßten Beschluß, sah wieder auf....

Терлес переводил взгляд от Райтинга к Байнебергу, закрывал глаза, повторял про себя принятое решение, опять поднимал глаза...

Er wußte ja selbst nicht mehr, war es nur seine Phantasie, die sich wie ein riesiges Zerrglas über die Dinge legte, oder war es wahr, war alles so, wie es unheimlich vor ihm aufdämmerte?

Он ведь и сам не знал уже, это только его фантазия, которая ложится на все огромным кривым стеклом, или это правда и все действительно так жутко, как ему увиделось.

Und wußten nur Beineberg und Reiting nichts von diesen Fragen?

И только Байнеберг с Райтингом ничего не знали об этих вопросах?

Obwohl gerade sie sich von Anfang an heimisch in dieser Welt bewegt hatten, die ihm nun auf einmal erst so fremd erschien?

Хотя они-то как раз с самого начала вполне освоились в этом мире, который ему сейчас вдруг впервые показался таким чужим?

Törleß fürchtete sich vor ihnen.

Терлес боялся их.

Aber er fürchtete sich nur so, wie man sich vor einem Riesen fürchtet, den man blind und dumm weiß....

Но боялся лишь так, как боятся великана, зная, что он слеп и глуп...

Eines aber war entschieden:

Но одно не подлежало сомнению:

Er war jetzt viel weiter als vor einer Viertelstunde noch.

он был сейчас гораздо дальше, чем ещё четверть часа назад.

Die Möglichkeit einer Umkehr war vorüber.

Возможность поворота назад миновала.

Eine leise Neugierde stieg auf, wie es nun wohl kommen werde, da er gegen seinen Willen festgehalten sei.

Появилось тихое любопытство - что же будет, после того как он против своей воли остался.

Alles, was sich in ihm regte, lag noch im Dunkeln, aber doch spürte er schon eine Lust, in die Gebilde dieser Finsternis hineinzustarren, welche die anderen nicht bemerkten.

Все, что шевелилось в нем, скрывала ещё темнота, но его уже тянуло вглядеться в лики этой темени, которой другие не замечали.

Ein feines Frösteln war in diese Lust gemengt.

Лёгкий озноб примешивался к этой тяге.

Als ob über seinem Leben nun beständig ein grauer, verhängter Himmel stehen werde — mit großen Wolken, ungeheuren, wechselnden Gestalten und der immer neuen Frage:

Словно теперь над его жизнью всегда будет висеть серое, пасмурное небо - с большими тучами, огромными, меняющимися фигурами и все новым вопросом:

Sind es Ungeheuer?

это чудовища?

Sind es nur Wolken?

это только тучи?

Und diese Frage nur für ihn!

И вопрос это лишь для него!

Als Geheimes, den anderen Fremdes, Verbotenes....

Как что-то тайное, чуждое Другим, запретное...

So begann Basini sich zum ersten Male jener Bedeutung zu nähern, die er späterhin in Törleß' Leben einnehmen sollte.

Так в первый раз начал Базини приближаться к тому значению, которое ему суждено было поздне приобрести в жизни Терлеса.

Am nächsten Tage wurde Basini unter Kuratel gesetzt.

На следующий день Базини был взят под опеку.

Nicht ganz ohne einige Feierlichkeit.

Не без некоторой торжественности.

Man benützte eine Morgenstunde, während welcher man sich den Freiübungen, die auf einer großen Wiese im Parke stattfanden, entzogen hatte.

Воспользовались утренним часом, пропустив урок гимнастики, проходивший на большой лужайке в парке.

Reiting hielt eine Art Ansprache.

Райтинг произнёс своего рода речь.

Nicht gerade kurz.

Не то чтобы краткую.

Er wies Basini darauf hin, daß er seine Existenz verscherzt habe, eigentlich angezeigt werden müßte und es nur einer besonderen Gnade zu danken habe, daß man ihm vorläufig die Schande einer strafweisen Entfernung noch erlasse.

Он указал Базини на то, что тот проиграл свою жизнь, что вообще-то его следовало бы выдать и лишь по особой милости его пока избавляют от позора карательного отчисления.

Dann wurden ihm die besonderen Bedingungen mitgeteilt.

Затем ему были сообщены особые условия.

Die Überwachung ihrer Einhaltung übernahm Reiting.

Контроль над их исполнением взял на себя Райтинг.

Basini war während des ganzen Auftrittes sehr bleich gewesen, hatte jedoch kein Wort erwidert und aus seinem Gesichte war nicht zu entnehmen gewesen, was währenddem in ihm vorgegangen war.

Базини был во время всей этой процедуры очень бледен, но не сказал ни одного слова, и по лицу его нельзя было определить, что происходило у него в душе.

Törleß war die Szene abwechselnd sehr geschmacklos und sehr bedeutend vorgekommen.

Терлесу эта сцена казалась то очень безвкусной, то очень значительной.

Beineberg hatte mehr auf Reiting als auf Basini geachtet.

Байнеберг обращал больше внимания на Райтинга, чем на Базини.

Während der nächsten Tage schien die Angelegenheit beinahe vergessen zu sein.

В течение следующих дней о происшествии, казалось, почти забыли.

Reiting war außer im Unterrichte und beim Speisen kaum zu sehen, Beineberg war schweigsamer denn je und Törleß schob es immer wieder hinaus, über die Geschichte nachzudenken.

Райтинга, кроме как на уроках и во время еды, не было видно. Байнеберг был молчаливее чем когда-либо, а Терлес все отгонял мысли об этой истории.

Basini bewegte sich unter den Kameraden, als wäre niemals etwas vorgefallen.

Базини вращался среди товарищей как ни в чем не бывало.

Er war etwas größer als Törleß, jedoch sehr schwächlich gebaut, hatte weiche, träge Bewegungen und weibische Gesichtszüge.

Он был чуть выше Терлеса ростом, но сложения очень хилого, у него были мягкие, медлительные движения и женственные черты лица.

Sein Verstand war gering, im Fechten und Turnen war er einer der letzten, doch war ihm eine angenehme Art koketter Liebenswürdigkeit eigen.

Смышлёностью он не отличался, в фехтовании и гимнастике был одним из последних, но была в нем какая-то милая, кокетливая приятность.

Zu Božena war er seinerzeit nur gekommen, um den Mann zu spielen.

К Божене он в своё время захаживал, только чтобы играть мужчину.

Eine wirkliche Begierde dürfte ihm bei seiner zurückgebliebenen Entwicklung durchaus noch fremd gewesen sein.

Настоящее вожделение при его отсталости в развитии было ему, конечно, чуждо.

Er empfand es vielmehr bloß als Nötigung, als Angemessenheit oder Verpflichtung, daß man den Duft galanter Erlebnisse an ihm nicht vermisse.

Он просто считал своей непременной обязанностью, необходимой данью порядку источать аромат галантного опыта.

Sein schönster Augenblick war der, wenn er von Božena wegging und es hinter sich hatte, denn es war ihm nur um den Besitz der Erinnerung zu tun.

Прекрасней всего был для него тот миг, когда он уходил от Божены и все было позади, ибо ничего, кроме наличия воспоминаний, ему не было нужно.

Mitunter log er auch aus Eitelkeit.

Бывало, он и лгал из тщеславия.

So kam er nach jedem Urlaube mit Andenken an kleine Abenteuer zurück — Bändern, Locken, schmalen Briefchen.

Так, после каникул он всегда возвращался с сувенирами маленьких приключений - лентами, локонами, записочками.

Als er aber einmal ein Strumpfband in seinem Koffer mitgebracht hatte, ein liebes, kleines, duftendes, himmelblaues, und nachträglich sich herausstellte, daß es von niemand anderem als seiner eigenen zwölfjährigen Schwester war, wurde er wegen dieses lächerlichen Großtuns viel verlacht.

Но когда он однажды привёз в своём чемодане подвязку, милую, маленькую, душистую, небесной голубизны, а потом выяснилось, что принадлежала она не кому иному, как его собственной двенадцатилетней сестре, над ним немало глумились из-за этого смешного бахвальства.

Die moralische Minderwertigkeit, die sich an ihm herausstellte, und seine Dummheit wuchsen auf einem Stamm.

Нравственная неполноценность, в нем обнаруживавшаяся, и его глупость были одного происхождения.

Er vermochte keiner Eingebung Widerstand entgegenzusetzen und wurde von den Folgen stets überrascht.

Он не способен был сопротивляться никакому наитию, и последствия этого всегда поражали его.

Er war darin wie jene Frauen mit niedlichen Löckchen über der Stirne, die ihrem Gatten in mahlzeitweisen Dosen Gift beibringen und sich dann voller Schrecken über die fremden, harten Worte des Staatsanwaltes wundern und über ihr Todesurteil.

В этом он походил на тех женщин с миленькими кудряшками на лбу, что понемногу подсыпают яд в пищу супругу, а потом в ужасе удивляются незнакомым, суровым словам прокурора и смертному приговору.

Törleß wich ihm aus.

Терлес избегал его.

Dadurch verlor sich allmählig auch jenes tiefinnerliche Erschrecken, das ihn im ersten Augenblicke gleichsam unter den Wurzeln seiner Gedanken gepackt und erschüttert hatte.

Благодаря этому постепенно прошёл и тот глубинный испуг, который как бы под корнями его мыслей охватил и потряс его в первый миг.

Es wurde wieder vernünftig um Törleß; das Befremden wich und wurde Tag um Tag unwirklicher, wie Spuren eines Traumes, die sich in der realen, festen, sonnenbeschienenen Welt nicht behaupten können.

Вокруг Терлеса все снова становилось на свои места; изумление проходило и делалось с каждым днём нереальнее, как следы сна, которые не могут утвердиться в действительном, осязаемом, освещённом солнцем мире.

Um sich dieses Zustandes noch mehr zu versichern, teilte er alles in einem Briefe seinen Eltern mit.

Чтобы ещё сильнее закрепить это состояние, он сообщил обо всем в письме родителям.

Nur das, was er selbst dabei empfunden hatte, verschwieg er.

Только о том, что сам при этом почувствовал, он умолчал.

Er war nun wieder auf den Standpunkt gelangt, daß es doch am besten sei, bei nächster Gelegenheit Basinis Entfernung aus dem Institute durchzusetzen.

Он снова пришёл к той точке зрения, что лучше всего при следующем случае добиться удаления Базини из училища.

Er vermochte sich gar nicht vorzustellen, daß seine Eltern anders darüber denken könnten.

Он не мог представить себе, чтобы его родители думали об этом иначе.

Er erwartete von ihnen eine strenge, angewiderte Beurteilung Basinis, eine Art, denselben mit den Fingerspitzen wegzuschnellen wie ein unsauberes Insekt, das man in der Nähe ihres Sohne nicht dulden dürfe.

Он ждал от них строгого, брезгливого осуждения Базини, ждал, что они, так сказать, смахнут его кончиками пальцев, как нечистое насекомое, которое нельзя терпеть вблизи их сына.

Nichts von alledem stand in dem Briefe, den er als Antwort erhielt.

Ничего подобного не оказалось в письме, полученном им в ответ.

Seine Eltern hatten sich rechtschaffene Mühe gegeben und wie vernünftige Leute alle Umstände erwogen, soweit sie sich eben nach den abgerissenen, lückenhaften Mitteilungen jenes hastigen Briefes eine Vorstellung davon machen konnten.

Родители добросовестно потрудились и как люди разумные взвесили все обстоятельства, насколько таковые можно было представить себе по неполным, отрывочным сведениям того торопливого письма.

Es folgte daraus, daß sie die nachsichtigste und zurückhaltendste Beurteilung bevorzugten, um so mehr als sie in der Darstellung ihres Sohnes möglicherweise mit mancher aus jugendlicher Empörung hervorgegangenen Übertreibung zu rechnen hatten.

Из их ответа следовало, что они предпочитали судить как можно снисходительнее и сдержаннее, тем более что в описании сына не исключены были всякие преувеличения, вызванные юношеским негодованием.

Sie billigten also den Entschluß, Basini Gelegenheit zur Besserung zu geben, und meinten, daß man nicht gleich wegen eines kleinen Fehltrittes ein Menschenschicksal aus seiner Bahn stoßen dürfe.

Поэтому они одобряли решение дать Базини возможность исправиться и полагали, что из-за одного небольшого проступка нельзя человеку сразу ломать судьбу.

Um so mehr — und das betonten sie wie billig ganz besonders — als man es hier noch nicht mit fertigen Menschen zu tun habe, sondern erst mit weichen, in der Entwicklung begriffenen Charakteren.

Тем более что - и это они, понятно, подчёркивали особенно - речь тут идёт не о сложившихся людях, а пока ещё неустойчивых, развивающихся характерах.

Man müsse Basini gegenüber wohl für jeden Fall Ernst und Strenge herauskehren, stets aber auch ihm mit Wohlwollen entgegentreten und ihn zu bessern suchen.

На всякий случай с Базини надо, конечно, держаться сурово и строго, но проявлять доброжелательность и стараться исправить его.

Dies erhärteten sie durch eine ganze Reihe von Beispielen, die Törleß wohlbekannt waren.

Это они подкрепляли целым рядом примеров, хорошо известных Терлесу.

Denn er erinnerte sich genau, daß viele in den ersten Jahrgängen, wo es die Direktion noch liebte, drakonische Sitten herauszukehren und dem Taschengelde enge Grenzen zog, sich oft nicht enthalten konnten, Glücklichere von den gefräßigen Kleinen, die sie alle miteinander nun einmal waren, um einen Teil ihres Schinkenbrotes oder dergleichen zu betteln.

Ведь он прекрасно помнил, как в первые годы ученья, когда дирекция ещё любила применять драконовские методы и строго ограничивала карманные деньги, многие часто не удерживались и выпрашивали у более счастливых из тех прожорливых малышей, которыми все они были, часть их бутерброда с ветчиной или ещё что-нибудь.

Auch er selbst war nicht immer frei davon geblieben, wenn er auch seine Scham dahinter versteckte, daß er auf die boshafte, übelwollende Direktion schimpfte.

Сам он тоже не всегда бывал свободен от этого, хотя и прятал свой стыд, ругая злобную, пакостную дирекцию.

Und nicht nur den Jahren, sondern auch den sowohl ernsten als gütigen Ermahnungen seiner Eltern dankte er es, daß er allmählig gelernt hatte, solche Schwächen mit Stolz zu vermeiden.

И не только возрасту, но и строгодобрым родительским увещаниям был он обязан тем, что постепенно научился с гордостью преодолевать подобные слабости.

Aber all das verfehlte heute seine Wirkung.

Но сегодня все это не оказало воздействия.

Er mußte ja einsehen, daß seine Eltern in vieler Beziehung recht hatten, auch wußte er, daß es kaum möglich sei, so von fernher ganz richtig zu urteilen; ihrem Briefe schien jedoch etwas viel Wichtigeres zu fehlen. Das war das Verständnis dafür, daß da etwas Unwiderrufliches geschehen sei, etwas, das unter Menschen eines gewissen Kreises nie geschehen dürfe.

Он признавал, что родители во многих отношениях правы, да и знал, что совсем верно на расстоянии судить невозможно; однако в их письме не хватало, казалось, чего-то куда более важного, не хватало понимания того, что случилось что-то бесповоротное, что-то такое, что среди людей известного круга происходить вообще не должно.

Das Staunen und die Betroffenheit fehlten.

Отсутствовали изумление и смущение.

Sie sprachen, als ob es eine gewohnte Sache wäre, die man mit Takt, aber ohne viel Aufhebens erledigen müsse.

Они говорили так, словно это обычное дело, которое нужно уладить с тактом, но без особого шума.

Ein Makel, der so wenig schön, aber so unausweichlich ist wie die tägliche Notdurft.

Пятно, такое же некрасивое, но неизбежное, как естественная потребность.

Von einer persönlicheren, beunruhigten Auffassung so wenig eine Spur wie bei Beineberg und Reiting.

Ни тени более личного, встревоженного отношения, точно так же, как у Байнеберга и Райтинга.

Törleß hätte sich auch dies gesagt sein lassen können.

Терлес мог бы принять к сведению это.

Statt dessen zerriß er aber den Brief in kleine Stückchen und verbrannte ihn.

Но вместо этого он изорвал письмо в клочья и сжёг его.

Es war zum erstenmal in seinem Leben, daß er sich eine solche Pietätlosigkeit zuschulden kommen ließ.

Впервые в жизни он позволил себе такую непочтительность.

In ihm war eine der beabsichtigten entgegengesetzte Wirkung ausgelöst worden.

В нем была вызвана реакция, противоположная желаемой.

Im Gegensatze zu der schlichten Auffassung, die man ihm vortrug, war ihm mit einem Male wieder das Problematische, Fragwürdige von Basinis Vergehen eingefallen.

В противоположность простому взгляду, который ему навязывали, ему сразу снова пришла на ум проблематичность, сомнительность проступка Базини.

Er sagte sich kopfschüttelnd, daß man darüber noch nachdenken müsse, obwohl er sich über das Warum keine genaue Rechenschaft geben konnte....

Качая головой, он сказал себе, что об этом ещё надо подумать, хотя не мог точно объяснить себе почему...

Am merkwürdigsten war es, wenn er mehr mit Träumen als mit Überlegungen dem nachging.

Особенно странно получалось, когда он перебирал это скорее в мечтах, чем в размышлениях.

Dann erschien ihm Basini verständlich, alltäglich, mit klaren Konturen, so wie ihn seine Eltern und seine Freunde sehen mochten: und im nächsten Augenblicke verschwand er und kam wieder, immer wieder, als eine kleine, ganz kleine Figur, die zeitweilig vor einem tiefen, sehr tiefen Hintergrunde aufleuchtete..........

Тогда Базини представал ему понятным, обыденным, чётко очерченным, таким, каким мог видеться его, Терлеса, родителям и друзьям; а в следующее мгновение тот исчезал и вновь возвращался, возвращался снова и снова маленькой, совсем маленькой фигуркой, которая временами вспыхивала на глубоком, очень глубоком фоне...

Da wurde Törleß einmal während der Nacht — es war sehr spät und alle schliefen schon — wachgerüttelt.

И вот однажды ночью - было очень поздно, и все уже спали - Терлеса разбудили.

An seinem Bette saß Beineberg.

У его кровати сидел Байнеберг.

Das war so ungewöhnlich, daß er sofort ahnte, es müsse sich um etwas Besonderes handeln.

Это было так необычно, что он сразу почувствовал что-то особенное.

»Steh auf.

- Вставай.

Aber mach keinen Lärm, damit uns niemand bemerkt; wir wollen hinaufgehen, ich muß dir etwas erzählen.

Но не шуми, чтобы нас никто не заметил. Мы поднимемся, мне надо тебе кое-что рассказать.

Törleß kleidete sich flüchtig an, nahm seinen Mantel um und schlüpfte in die Hausschuhe....

Терлес наспех оделся, накинул шинель и сунул ноги в ночные туфли.

Oben stellte Beineberg mit besonderer Sorgfalt alle Hindernisse wieder her, dann bereitete er Thee.

Наверху Байнеберг с особой старательностью восстановил все заграждения, затем приготовил чай.

Törleß, welchem der Schlaf noch in den Gliedern lag, ließ sich von der goldgelben, duftenden Wärme mit Behagen durchströmen.

Терлес, ещё не полностью высвободившийся из пут сна, с удовольствием вбирал в себя золотисто-жёлтое душистое тепло.

Er lehnte sich in eine Ecke und machte sich klein; er erwartete eine Überraschung.

Он устроился в уголке, сжавшись в комок, в ожидании чего-то необычайного.

Endlich sagte Beineberg: »

Наконец Байнеберг сказал:

»Reiting betrügt uns.

- Райтинг обманывает нас.

Törleß fühlte sich gar nicht erstaunt; er nahm es wie etwas Selbstverständliches auf, daß die Angelegenheit irgendeine solche Fortsetzung finden mußte; ihm war fast, als hätte er nur darauf gewartet.

Терлес не испытал никакого удивления; чем-то само собой разумеющимся показалось ему, что дело это получило такое продолжение; он чуть ли не ждал этого.

Ganz unwillkürlich sagte er: »

Совершенно непроизвольно он сказал:

»Ich habe es mir gedacht!

- Так я и думал!

»So?

- Вот как?

Gedacht?

Думал?

Aber bemerkt wirst du wohl kaum etwas haben?

Но заметил-то вряд ли что-нибудь?

Das würde dir gar nicht ähnlich sehen.

Это было бы на тебя непохоже.

»Allerdings, mir ist nichts aufgefallen; ich habe mich auch weiter nicht darum gekümmert.

- Во всяком случае, мне ничего не бросалось в глаза. Да и не интересовался я этим больше.

»Aber dafür habe ich gut achtgegeben; ich traute Reiting vom ersten Tage an nicht.

- Но зато я глаз не спускал. Я с первого же дня не доверял Райтингу.

Du weißt doch, daß mir Basini mein Geld zurückgegeben hat.

Ты же знаешь, что Базини вернул мне деньги.

Und wovon glaubst du?

А из каких, по-твоему, капиталов?

Aus eigenem? —

Из своих собственных?..

Nein.

Нет.

»Und du glaubst, daß Reiting seine Hand dabei im Spiele hat?

- И, по-твоему, Райтинг тоже в этом замешан?

»Gewiß.

- Конечно.

Im ersten Augenblicke dachte Törleß nichts anderes, als daß sich nun auch Reiting in eine solche Sache verwickelt habe.

В первое мгновение Терлес не подумал ничего другого, кроме того, что и Райтинг втянулся в такое дело.

»Du glaubst also, daß Reiting ebenso wie Basini....?

- По-твоему, значит, Райтинг так же, как и Базини?..

»Wo denkst du hin!

- Да что ты!

Reiting hat einfach von seinem eigenen Gelde das Nötige gegeben, damit Basini seine Schuld bei mir ablösen könne.

Райтинг просто дал Базини нужную сумму из собственных денег, чтобы тот рассчитался со мной.

»Dafür sehe ich aber doch keinen rechten Grund.

- Но я не вижу никакой причины для этого.

»Das konnte ich auch durch lange Zeit nicht.

- Я тоже долгое время не мог увидеть.

Jedenfalls wird aber auch dir aufgefallen sein, daß sich Reiting von allem Anfang an so kräftig für Basini einsetzte.

Но и ты, наверное, обратил внимание на то, что Райтинг с самого начала всячески заступался за Базини.

Du hast ja damals ganz recht gehabt; es wäre wirklich das natürlichste gewesen, wenn der Kerl hinausgeflogen wäre.

Ты ведь был тогда совершенно прав: действительно, естественней всего было бы, если бы этот малый вылетел.

Aber ich habe damals absichtlich nicht für dich gestimmt, weil ich mir dachte:

Но я тогда нарочно не поддержал тебя, потому что подумал:

ich muß doch sehen, was da alles noch mit im Spiele ist.

надо поглядеть, что тут ещё замешано.

Ich weiß zwar wirklich nicht genau, ob er damals schon ganz klare Absichten hatte oder nur zuwarten wollte, nachdem er Basinis ein für allemal versichert war.

Я и правда точно не знаю, были ли у него вполне ясные намерения уже тогда или он только хотел подождать, когда Базини будет у него в руках раз навсегда.

Jedenfalls weiß ich, wie es heute steht.

Во всяком случае, я знаю, как обстоит дело сегодня.

»Nun?

- Ну?

»Warte, das ist nicht so rasch erzählt.

- Погоди, это так быстро не расскажешь.

Du kennst doch die Geschichte, die vor vier Jahren im Institute stattgefunden hat?

Ты же знаешь историю, которая случилась в училище четыре года назад?

»Welche Geschichte?

- Какую историю?

»Nun, die gewisse!

- Ну, ту самую!

»Nur beiläufig.

- Очень приблизительно.

Ich weiß bloß, daß es damals wegen irgend welcher Schweinereien einen großen Skandal gegeben hat und daß eine ganze Anzahl deswegen strafweise entlassen werden mußte.

Знаю только, что тогда из-за каких-то гадостей разразился скандал и многих в наказание выгнали.

»Ja, das meine ich.

- Да, это я и имею в виду.

Ich habe näheres darüber einmal auf Urlaub von einem aus jener Klasse erfahren.

Подробности я узнал как-то на каникулах от одного человека из того класса.

Sie haben einen hübschen Burschen unter sich gehabt, in den viele von ihnen verliebt waren.

У них был один смазливый мальчишка, в которого многие из них были влюблены.

Das kennst du ja, denn das kommt alle Jahre vor.

Ты же знаешь это, ведь такое случается каждый год.

Die aber haben damals die Sache zu weit getrieben.

Но они зашли тогда слишком далеко.

»Wieso?

- Как?

»Nun,....

- Ну...

wie....?!

как?!

Frag doch nicht so dumm!

Не задавай таких глупых вопросов!

Und dasselbe tut Reiting mit Basini!

И то же самое делает Райтинг с Базини!

Törleß verstand, worum es sich zwischen den beiden handelte, und er fühlte in seiner Kehle ein Würgen, als ob Sand darinnen wäre.

Терлес понял, что происходило между теми двумя, и у него запершило в горле, словно там был песок.

»Das hätte ich nicht von Reiting gedacht.

- Никак не ожидал этого от Райтинга.

Er wußte nichts Besseres zu sagen.

Он не нашёл ничего лучшего, чем эти слова.

Beineberg zuckte die Achseln.

Байнеберг пожал плечами.

»Er glaubt uns betrügen zu können.

- Он думает, что может обманывать нас.

»Ist er verliebt?

- Он влюблён?

»Gar keine Spur.

- Нисколько.

So ein Narr ist er nicht.

Не такой он дурак.

Es unterhält ihn, höchstens reizt es ihn sinnlich.

Это его развлекает, ну, может быть, возбуждает.

»Und Basini?

- А Базини?

»Der?...

- Этот-то?..

Ist dir nicht aufgefallen, wie frech er in der letzten Zeit geworden ist?

Ты не замечал, как он обнаглел в последнее время?

Von mir hat er sich kaum mehr etwas sagen lassen.

Меня он и слушать уже не хочет.

Immer hieß es nur Reiting und wieder Reiting — als ob der sein persönlicher Schutzheiliger wäre.

Только и знает: Райтинг да Райтинг, словно тот его личный святойзаступник.

Es ist besser, hat er sich wahrscheinlich gedacht, von dem einen sich alles gefallen zu lassen als von jedem etwas.

Лучше, решил он, наверное, терпеть все от одного, чем что-то от каждого.

Und Reiting wird ihm versprochen haben ihn zu schützen, wenn er ihm in allem zu Willen ist.

А Райтинг, конечно, обещал ему защищать его, если тот будет подчиняться ему во всем.

Aber sie sollen sich geirrt haben, und ich werde es Basini noch austreiben!

Но они просчитались, и я ещё проучу Базини.

»Wie bist du darauf gekommen?

- Как ты узнал это?

»Ich bin ihnen einmal nachgegangen.

- Я один раз пошёл за ними.

»Wohin?

- Куда?

»Da nebenan auf den Boden.

- На чердак, тут рядом.

Reiting hatte von mir den Schlüssel zum andern Eingang.

Райтинг взял у меня ключ от другого входа.

Ich bin dann hieher, habe vorsichtig das Loch freigemacht und mich an sie herangeschlichen.

Тогда я пришёл сюда, осторожно открыл дыру и прокрался к ним.

In die dünne Zwischenwand, welche die Kammer vom Dachboden trennte, war nämlich ein Durchlaß gebrochen, gerade so breit, daß sich ein menschlicher Körper hindurchzwängen konnte.

В тонкой стенке-перегородке, отделявшей эту каморку от чердака, был пробит лаз как раз такой ширины, чтобы мог протиснуться человек.

Er sollte im Falle einer Überraschung als Notausgang dienen und war für gewöhnlich durch eingeschobene Ziegel verschlossen.

Это отверстие должно было служить на случай тревоги запасным выходом и обычно закладывалось кирпичами.

Es war eine lange Pause eingetreten, in der man nur das Aufglimmen des Tabaks vernahm.

Наступила длинная пауза, во время которой слышно было только, как тлеет табак.

Törleß vermochte nichts zu denken; er sah...

Терлес был неспособен думать; он видел...

Er sah hinter seinen geschlossenen Augen wie mit einem Schlage ein tolles Wirbeln von Vorgängen,...

Он вдруг увидел за своими закрытыми глазами какое-то неистовое коловращение событий...

Menschen; Menschen in einer grellen Beleuchtung, mit hellen Lichtern und beweglichen, tief eingegrabenen Schatten; Gesichter,....

людей; людей в резком освещении, с яркими пятнами света и подвижными, глубоко вкопанными тенями; лица...

ein Gesicht; ein Lächeln...

лицо; улыбка.

einen Augenaufschlag...

Взмах ресниц.

ein Zittern der Haut; er sah Menschen in einer Weise, wie er sie noch nie gesehen, noch nie gefühlt hatte.

Трепет кожи; он увидел людей такими, какими никогда ещё не видел, никогда ещё не ощущал их.

Aber er sah sie ohne zu sehen, ohne Vorstellungen, ohne Bilder; so als ob nur seine Seele sie sähe; sie waren so deutlich, daß er von ihrer Eindringlichkeit tausendfach durchbohrt wurde, aber, als ob sie an einer Schwelle Halt machten, die sie nicht überschreiten konnten, wichen sie zurück, sobald er nach Worten suchte, um ihrer Herr zu werden.

Но видел он их не видя, без образов, без картин; так, словно видела их только его душа; они были так отчётливы, что его тысячекратно пронзала их убедительность, но, словно останавливаясь на неодолимом пороге, они отступали, как только он искал слова, чтобы овладеть ими.

Er mußte weiter fragen.

Он должен был спрашивать дальше.

Seine Stimme vibrierte. »

Его голос дрожал.

»Und.... hast du gesehen?

- И ты видел?

»Ja.

- Да.

»Und....

- А...

wie war Basini?

каков был Базини?

Aber Beineberg schwieg und wieder hörte man nur das unruhige Knistern der Zigaretten.

Но Байнеберг промолчал, и снова слышно было лишь беспокойное шуршанье папирос.

Erst lange nachher begann Beineberg wieder zu sprechen.

Не скоро заговорил Байнеберг снова:

»Ich habe mir die Sache hin und her überlegt und du weißt, daß ich darin ganz besonders denke.

- Я обдумал это дело со всех сторон, а ты знаешь, что в таких вещах я смыслю.

Was zunächst Basini anlangt, meine ich, daß um ihn in keinem Falle schade wäre.

Что касается Базини, то его, я полагаю, жаль не будет ни в каком случае.

Sei es, daß wir ihn jetzt anzeigen oder schlagen, oder ihn selbst rein des Vergnügens halber zu Tode martern würden.

Выдадим ли мы его, поколотим ли или даже удовольствия ради замучим до смерти.

Denn ich kann mir nicht vorstellen, daß so ein Mensch in dem wundervollen Mechanismus der Welt irgend etwas bedeuten soll.

Ведь я не могу представить себе, чтобы в замечательном мировом механизме такой человек что-либо значил.

Er erscheint mir nur zufällig, außerhalb der Reihe geschaffen zu sein.

Он мне кажется созданным чисто случайно, вне ряда.

Das heißt — irgend etwas muß ja auch er bedeuten, aber sicher nur etwas so Unbestimmtes wie irgendein Wurm oder ein Stein am Wege, von dem wir nicht wissen, ob wir an ihm vorübergehen oder ihn zertreten sollen.

То есть он, вероятно, должен что-то значить, но наверняка что-то столь же неопределенное, как какой-нибудь червяк или камешек на дороге, о котором мы не знаем, пройти ли нам мимо него или его растоптать.

Und das ist so gut wie nichts.

А это все равно что ничего.

Denn, wenn die Weltseele will, daß einer ihrer Teile erhalten bleibe, so spricht sie sich deutlicher aus.

Ведь если мировая душа хочет, чтобы одна из её частей осталась в сохранности, она выражается яснее.

Sie sagt dann nein und schafft einen Widerstand, sie läßt uns an dem Wurm vorübergehen und gibt dem Stein eine so große Härte, daß wir ihn nicht ohne Werkzeug zerschlagen können.

Тогда она говорит "нет" и оказывает сопротивление, она заставляет нас пройти мимо червя, а камню придаёт такую твёрдость, что без инструмента мы его не можем разбить.

Denn bevor wir solches holen, hat sie längst die Widerstände einer Menge kleiner, zäher Bedenken eingeschoben, und überwinden wir diese, so hatte die Sache eben von vorneherein andere Bedeutung.

Ведь прежде чем мы принесём инструмент, она окажет противодействие множеством мелких, упрямых сомнений, а если мы преодолеем и их, то, значит, дело это с самого начала имело другое значение.

Bei einem Menschen legt sie diese Härte in seinen Charakter, in sein Bewußtsein als Mensch, in sein Verantwortlichkeitsgefühl, ein Teil der Weltseele zu sein.

У человека она эту твёрдость закладывает в его характер, в его сознание, что он человек, в его чувство ответственности за то, что он часть мировой души.

Verliert nun ein Mensch dieses Bewußtsein, so verliert er sich selbst.

Потеряв это сознание, человек теряет самого себя.

Hat aber ein Mensch sich selbst verloren und sich aufgegeben, so hat er das Besondere, das Eigentliche verloren, weswegen ihn die Natur als Mensch geschaffen hat.

А потеряв самого себя и от себя отказавшись, человек теряет то особенное, то существенное, ради чего природа создала его человеком.

Und niemals kann man so sicher sein als in diesem Falle, daß man es mit etwas Unnotwendigem zu tun habe, mit einer leeren Form, mit etwas, das von der Weltseele schon längst verlassen wurde.

И никогда нельзя быть так уверенным, как в этом случае, что имеешь дело с чем-то ненужным, с пустой формой, с чем-то, давно покинутым мировою душой.

Törleß fühlte keinen Widerspruch.

Терлес не почувствовал противоречия.

Er hörte auch gar nicht mit Aufmerksamkeit zu.

Да и слушал он довольно-таки невнимательно.

Er hatte bisher noch nie Veranlassung zu solchen metaphysischen Gedankengängen gehabt, und hatte auch nie darüber nachgedacht, wieso ein Mensch von Beinebergs Verstande auf derartiges verfallen könne.

До сих пор у него не было повода для таких метафизических размышлений, и он никогда не задумывался о том, как человеку с байнеберговским умом могло подобное прийти в голову.

Die ganze Frage war überhaupt noch nicht in den Horizont seines Lebens getreten.

Весь этот вопрос вообще не возникал ещё на горизонте его жизни.

Demgemäß gab er sich auch gar keine Mühe, Beinebergs Ausführungen auf ihren Sinn zu prüfen; er hörte nur halb auf sie hin.

Потому он и не силился проверять смысл байнеберговских рассуждений; он слушал их вполуха.

Er verstand bloß nicht, wie man so breit und weit ausholen könne.

Он только не понимал, как можно так размахиваться.

In ihm zitterte alles und die Umsicht, mit der Beineberg seine Gedanken weiß Gott wo her holte, erschien ihm lächerlich, unangebracht, machte ihn ungeduldig.

В нем все дрожало, и дотошность, с какой Байнеберг притаскивал свои мысли бог весть куда, казалась ему смешной, неуместной, вызывала у него нетерпение.

Aber Beineberg fuhr gelassen fort. »

Но Байнеберг спокойно продолжал:

»Mit Reiting jedoch steht die Sache ganz anders.

- С Райтингом же дело обстоит совершенно иначе.

Auch er hat sich durch das, was er getan hat, in meine Hand gegeben, aber sein Schicksal ist mir gewiß nicht so gleichgültig wie das Basinis.

Он тоже в руках у меня из-за своего поступка, но его судьба мне, конечно, не так безразлична, как судьба Базини.

Du weißt, seine Mutter hat kein großes Vermögen; wenn er aus dem Institute ausgeschlossen wird, ist es daher für ihn mit allen Plänen zu Ende.

Ты знаешь, состояние у его матери небольшое. Если его исключат из училища, на всех его планах надо поставить крест.

Von hier aus kann er es zu etwas bringen, sonst aber dürfte sich wohl wenig Gelegenheit dazu finden.

Отсюда он может достичь чего-то, а так возможностей для этого у него будем немного.

Und Reiting hat mich nie mögen...

И Райтинг меня никогда не любил...

verstehst du?..

понимаешь?..

er hat mich gehaßt,...

он ненавидел меня...

hat mir früher zu schaden getrachtet, wo er nur konnte,...

пытался прежде вредить мне где только мог...

ich glaube, er würde sich heute noch freuen, wenn er mich los werden könnte.

думаю, он и сегодня был бы рад избавиться от меня.

Siehst du jetzt, was ich aus dem Besitz dieses Geheimnisses alles machen kann?...

Видишь теперь, чего я только не смогу сделать, обладая этой тайной?..

Törleß erschrak.

Терлес испугался.

Aber so sonderbar, als ob das Schicksal Reitings ihn selbst beträfe.

Но так странно, словно судьба Райтинга касалась его самого.

Er blickte erschrocken auf Beineberg.

Он испуганно посмотрел на Байнеберга.

Dieser hatte die Augen bis auf einen kleinen Spalt geschlossen und erschien ihm wie eine unheimliche, große, ruhig in ihrem Netze lauernde Spinne.

Тот прищурил глаза, превратив их в щелки, и показался ему жутким, большим пауком в паутине, спокойно подстерегающим свою жертву.

Seine letzten Worte klangen kalt und deutlich wie die Sätze eines Diktats in Törleß' Ohren.

Последние его слова звучали в ушах Терлеса холодно и отчётливо, как фразы диктанта.

Er hatte das Vorangegangene nicht verfolgt, hatte nur gewußt:

Он не вникал в предшествовавшее, он знал только:

Beineberg spricht jetzt wieder von seinen Ideen, die doch mit dem Gegebenen gar nichts zu tun haben,....

теперь Байнеберг опять говорит о своих идеях, которые к данному случаю никакого отношения не имеют...

und nun wußte er auf einmal nicht, wie es gekommen war.

И вот он уже не понимал, как это вышло.

Das Gewebe, das doch irgendwo draußen im Abstrakten angeknüpft worden war, wie er sich erinnerte, mußte sich mit fabelhafter Geschwindigkeit plötzlich zusammengezogen haben.

Ткань, тянувшаяся откуда-то извне, из отвлеченного, наверно, вдруг с невероятной скоростью сжалась.

Denn mit einem Male war es nun konkret, wirklich, lebendig, und ein Kopf zappelte darin,....

Ибо вдруг она стала конкретной, реальной, живой, и в ней дёргалась голова...

mit zugeschnürtem Halse.

с затянутой на горле петлёй.

Er liebte Reiting durchaus nicht, aber er erinnerte sich jetzt seiner liebenswürdigen, frechen, unbekümmerten Art, mit der er alle Intrigen anfaßte, und Beineberg erschien ihm dagegen schändlich, wie er ruhig und grinsend seine vielarmigen, grauen, abscheulichen Gedankengespinste um jenen zusammenzog.

Он отнюдь не любил Райтинга, но он вспомнил сейчас милую, дерзкую беззаботность, с какой тот затевал всякие интриги, и Байнеберг, спокойно и с ухмылкой стягивавший вокруг того свои многосложные, серые, отвратительные хитросплетения, показался ему по контрасту гнусным.

Unwillkürlich fuhr ihn Törleß an: »

Непроизвольно Терлес прикрикнул на него:

»Du darfst es nicht gegen ihn ausnützen.

- Ты не смеешь использовать это против него.

Es mochte wohl auch sein steter, heimlicher Widerwille gegen Beineberg mit im Spiele gewesen sein.

Сыграло роль, вероятно, и его всегдашнее тайное отвращение к Байнебергу.

Aber Beineberg sagte von selbst, nach kurzem Besinnen: »

Но Байнеберг сам сказал, поразмыслив:

»Wozu auch?!

- Да и зачем?!

Um ihn wäre wirklich schade.

Его было бы действительно жаль.

Mir ist er von jetzt an ohnedies ungefährlich und er ist doch zu viel wert, um ihn über eine solche Dummheit stolpern zu lassen.

Мне он отныне и так не опасен, а он все-таки человек слишком стоящий, чтобы дать ему споткнуться на такой глупости.

Damit war dieser Teil der Angelegenheit erledigt.

Так было покончено с этой частью дела.

Aber Beineberg sprach weiter und wandte sich nun wieder Basinis Schicksal zu.

Но Байнеберг продолжал говорить, вновь обратившись теперь к судьбе Базини:

»Meinst du noch immer, daß wir Basini anzeigen sollen?

- Ты все ещё полагаешь, что мы должны выдать Базини?

Aber Törleß gab keine Antwort.

Но Терлес не ответил.

Er wollte Beineberg sprechen hören, dessen Worte klangen ihm wie das Hallen von Schritten auf hohlem, untergrabenem Erdreich und er wollte diesen Zustand auskosten.

Он хотел послушать Байнеберга, чьи слова звучали для него как гул шагов над полостью подкопа, и он хотел насладиться этим состоянием.

Beineberg verfolgte seine Gedanken weiter. »

Байнеберг продолжал излагать свои мысли:

»Ich denke, wir behalten ihn vorderhand für uns und strafen ihn selbst.

- Я думаю, мы пока сохраним его для себя и накажем сами.

Denn bestraft muß er werden — allein schon wegen seiner Anmaßung.

Ведь наказать его нужно хотя бы уже за его наглость.

Die vom Institute würden ihn höchstens entlassen und seinem Onkel einen langen Brief dazu schreiben; — du weißt ja beiläufig, wie geschäftsmäßig das geht.

Начальство его самое большее исключило бы и написало бы в придачу длинное письмо его дяде. Ты ведь примерно знаешь, как это делается официально.

Eure Exzellenz, Ihr Neffe hat sich vergessen,....

Ваше превосходительство, Ваш племянник потерял самообладание...

irregeleitet....

сбился с пути...

geben ihn Ihnen zurück....

возвращаем его Вам...

hoffen, daß es Ihnen gelingen wird....

надеемся, что Вам удастся...

Weg der Besserung....

путь исправления...

einstweilen jedoch unter den anderen unmöglich....

пока, однако, невозможно среди других...

usw. Hat denn so ein Fall ein Interesse oder einen Wert für sie?

и т. д. Разве такой случай представляет для них интерес или ценность?

»Und was für einen Wert soll er für uns haben?

- А какая в нем ценнность для нас?

»Was für einen Wert?

- Какая ценность?

Für dich vielleicht keinen, denn du wirst einmal Hofrat werden oder Gedichte machen; — du brauchst das schließlich nicht, vielleicht hast du sogar Angst davor.

Для тебя, может быть, никакой, ибо ты станешь когда-нибудь надворным советником или будешь писать стихи - тебе это, в общем, не нужно, ты, может быть, даже боишься этого.

Aber ich denke mir mein Leben anders!

Но свою жизнь я представляю себе иначе.

Törleß horchte diesmal auf.

На этот раз Терлес прислушался.

»Für mich hat Basini einen Wert — einen sehr großen sogar.

- Для меня Базини имеет ценность - даже очень большую.

Denn sieh — du ließest ihn einfach laufen und würdest dich ganz damit beruhigen, daß er ein schlechter Mensch war.

Понимаешь - ты просто отпустил бы его на все четыре стороны и вполне успокоился бы на том, что он - скверный человек. -

Törleß unterdrückte ein Lächeln. »

Терлес подавил улыбку. -

»Damit bist du fertig, weil du kein Talent oder kein Interesse hast, dich selbst an einem solchen Fall zu schulen.

На этом ты ставишь точку, потому что у тебя нет ни таланта, ни интереса учиться на таком деле.

Ich aber habe dieses Interesse.

А у меня этот интерес есть.

Wenn man meinen Weg vor sich hat, muß man die Menschen ganz anders auffassen.

Когда человеку предстоит мой путь, надо смотреть на людей совершенно иначе.

Deswegen will ich mir Basini erhalten, um an ihm zu lernen.

Поэтому я хочу Базини сохранить для себя, чтобы на нем поучиться.

»Wie willst du ihn aber bestrafen?

- Но как ты собираешься его наказать?

Beineberg hielt einen Augenblick mit der Antwort aus, als überlegte er noch die zu erwartende Wirkung.

Байнеберг мгновение помешкал с ответом, словно обдумывал ожидаемый эффект.

Dann sagte er vorsichtig und zögernd: »

Затем он сказал осторожно и замедленно:

»Du irrst, wenn du glaubst, daß mir so sehr um das Strafen zu tun ist.

- Ты ошибаешься, если думаешь, что мне так важно наказать.

Freilich wird man es ja am Ende auch eine Strafe für ihn nennen können,....

Правда, в конечном счёте это тоже можно будет назвать наказанием для него...

aber, um nicht lange Worte zu machen, ich habe etwas anderes im Sinn, ich will ihn....

но, чтобы не рассусоливать, я задумал нечто другое, я хочу...

nun sagen wir einmal....

ну, скажем...

quälen....

помучить его.

Törleß hütete sich ein Wort zu sagen.

Терлес поостерегся сказать что-либо.

Er sah noch durchaus nicht klar, aber er fühlte, daß dies alles so kam, wie es für ihn — innerlich — kommen mußte.

Он ещё ясно не видел, но чувствовал, что все это выходит так, как и должно было - внутренне - для него выйти.

Beineberg, der nicht entnehmen konnte, wie seine Worte gewirkt hatten, fuhr fort: »...

Байнеберг, не узнав, какое действие оказали его слова, продолжал:

Du brauchst nicht zu erschrecken, es ist nicht so arg.

- Не пугайся, не так это страшно.

Denn zunächst auf Basini ist doch, wie ich dir ausführte, keine Rücksicht zu nehmen.

Ведь прежде всего, как я тебе объяснил, с Базини считаться не надо.

Die Entscheidung, ob wir ihn quälen oder etwa schonen sollen, ist nur in unserem Bedürfnisse nach dem einen oder dem anderen zu suchen.

Решение мучить его или пощадить зависит только от нашей потребности в том или в другом.

In inneren Gründen.

От внутренних причин.

Hast du solche?

У тебя они есть?

Das mit Moral, Gesellschaft und so weiter, was du damals vorgebracht hast, kann natürlich nicht zählen; du hast hoffentlich selbst nie daran geglaubt.

Все, что ты говорил тогда насчёт морали, общества и так далее, конечно, не в счёт. Надеюсь, ты и сам в это не верил.

Du bist also vermutlich indifferent.

Ты, значит, надо полагать, индифферентен.

Aber immerhin kannst du dich ja noch von der ganzen Sache zurückziehen, falls du nichts aufs Spiel setzen willst.

Но все же ты можешь ещё отстраниться от всего этого, если не хочешь ничем рисковать.

Mein Weg wird jedoch nicht zurück oder vorbei, sondern mitten hindurch führen.

Мой путь, однако, ведёт не назад и не мимо, а в самую точку.

Das muß so sein.

Так надо.

Auch Reiting wird nicht von der Sache lassen, denn auch für ihn hat es einen besonderen Wert, einen Menschen ganz in seiner Hand zu haben und sich üben zu können, ihn wie ein Werkzeug zu behandeln.

Райтинг тоже не отступится, ибо и для него это особенно ценно - иметь кого-то целиком в своей власти и упражняться, обращаясь с ним, как с орудием.

Er will herrschen und würde dir es gerade so machen wie Basini, wenn die Gelegenheit zufällig dich träfe.

Он хочет властвовать, и с тобой он поступил бы в точности так же, как с Базини, если бы дело случайно коснулось тебя.

Für mich handelt es sich jedoch noch um mehr.

Для меня же речь идёт о ещё большем.

Fast um eine Verpflichtung gegen mich selbst; wie soll ich dir nur diesen Unterschied zwischen uns klar machen?

Почти об обязанности перед самим собой. Как бы мне объяснить тебе эту разницу между нами?

Du weißt, wie sehr Reiting Napoleon verehrt: halte nun dagegen, daß der Mensch, welcher mir vor allen gefällt, mehr irgendeinem Philosophen und indischen Heiligen ähnelt.

Ты знаешь, как почитает Райтинг Наполеона; так вот, человек, который мне нравится больше всех, скорее походит на какого-нибудь философа, какого-нибудь индийского святого.

Reiting würde Basini opfern und nichts als Interesse dabei empfinden.

Райтинг принёс бы Базини в жертву и не испытал бы при этом ничего, кроме интереса.

Er würde ihn moralisch zerschneiden, um zu erfahren, worauf man sich bei solchen Unternehmungen gefaßt zu machen hat.

Он раскромсал бы его нравственно, чтобы узнать, к чему нужно быть готовым при таком предприятии.

Und wie gesagt, dich oder mich gerade so gut wie Basini und ohne daß es ihm im geringsten nahe ginge.

И, как я уже сказал, тебя или меня в точности так же, как Базини, без всяких переживаний.

Ich dagegen habe gerade so gut wie du diese gewisse Empfindung, daß Basini schließlich und endlich doch auch ein Mensch sei.

А у меня, как и у тебя, есть определённое ощущение, что и Базини в конце концов человек.

Auch in mir wird etwas durch eine begangene Grausamkeit verletzt.

Совершаемая жестокость оставляет какую-то рану и во мне тоже.

Aber gerade darum handelt es sich!

Но как раз об этом и идёт речь!

Förmlich um ein Opfer!

Поистине о жертве!

Siehst du, auch ich bin an zwei Fäden geknüpft.

Понимаешь, я тоже связан двумя нитями.

An diesen einen, unbestimmten, der mich in Widerspruch zu meiner klaren Überzeugung an eine mitleidige Tatlosigkeit bindet, aber auch an einen zweiten, der zu meiner Seele hinläuft, zu innersten Erkenntnissen und mich an den Kosmos fesselt.

Той первой, неопределенной, что вопреки моему ясному убеждению привязывает меня к сочувственному бездействию, но и второй, уходящей к моей душе, к сокровенному опыту и привязывающей меня к космосу.

Solche Menschen wie Basini, sagte ich dir schon früher, bedeuten nichts — eine leere, zufällige Form.

Такие люди, как Базини, говорил я тебе уже раньше, ничего не значат - это пустая, случайная форма.

Die wahren Menschen sind nur die, welche in sich selbst eindringen können, kosmische Menschen, welche imstande sind, sich bis zu ihrem Zusammenhange mit dem großen Weltprozesse zu versenken.

Настоящие люди - это лишь те, что могут проникнуть в самих себя, космические люди, которые в состоянии погрузиться в глубины своей связи с великим вселенским процессом.

Diese verrichten Wunder mit geschlossenen Augen, weil sie die gesamte Kraft der Welt zu gebrauchen verstehen, die in ihnen gerade so ist wie außer ihnen.

Закрыв глаза, они творят чудеса, потому что умеют пользоваться всей силой мира, которая точно так же внутри их, как и вне их.

Aber alle Menschen, die bis dahin dem zweiten Faden folgten, mußten den ersten vorher zerreißen.

Но все люди, следовавшие до этих глубин за второй нитью, должны были прежде порвать первую.

Ich habe von schauerlichen Bußopfern erleuchteter Mönche gelesen, und die Mittel der indischen Heiligen sind ja auch dir nicht ganz unbekannt.

Я читал об ужасных искупительных жертвах просветленных монахов, да и тебе не совсем неведомы средства индийских святых.

Alle grausamen Dinge, die dabei geschehen, haben nur den Zweck, die elenden nach außen gerichteten Begierden abzutöten, welche, ob sie nun Eitelkeit oder Hunger, Freude oder Mitleid seien, nur von dem Feuer abziehen, das jeder in sich zu erwecken vermag.

Все жестокие вещи, при этом творящиеся, имеют одну лишь цель - умертвить жалкие, направленные вовне желания, ибо все они, будь то тщеславие, голод, радость или сочувствие, только уводят от того огня, который каждый способен в себе пробудить.

Reiting kennt nur das außen, ich folge dem zweiten Faden.

Райтинг знает лишь внешнее, я же следую за второй нитью.

Jetzt hat er in den Augen aller einen Vorsprung, denn mein Weg ist langsamer und unsicherer.

Сейчас у него, на взгляд каждого, преимущество, ибо мой путь медленнее и надёжнее.

Aber mit einem Schlage kann ich ihn wie einen Wurm überholen.

Но я могу одним махом обогнать его, как какого-нибудь червя.

Siehst du, man behauptet, die Welt bestünde aus mechanischen Gesetzen, an denen sich nicht rütteln lasse.

Понимаешь, утверждают, будто мир управляется механическими законами, которые нельзя изменить...

Das ist ganz falsch, das steht nur in den Schulbüchern!

Это совершенно неверно, это сказано только в учебниках!

Die Außenwelt ist wohl hartnäckig, und ihre sogenannten Gesetze lassen sich bis zu einem gewissen Grade nicht beeinflussen, aber es hat doch Menschen gegeben, denen das gelang.

Внешний мир, действительно, упрям, и повлиять на его так называемые законы до какой-то степени нельзя, но все же бывали на свете люди, которым этом удавалось.

Das steht in heiligen, vielgeprüften Büchern, von denen die meisten nur nichts wissen.

Это сказано в священных, не раз проверенных книгах, о которых большинство просто не знает.

Von dorther weiß ich, daß es Menschen gegeben hat, die Steine und Luft und Wasser durch eine bloße Regung ihres Willens bewegen konnten und vor derem Gebete keine Kraft der Erde fest genug war.

Оттуда я знаю, что бывали на свете люди, которые могли одним лишь усилием воли приводить в движение камни, воздух и воду, люди, перед чьей молитвой не могла устоять никакая земная сила.

Aber auch das sind erst die äußerlichen Triumphe des Geistes.

Но и это лишь внешние триумфы духа.

Denn, wem es ganz gelingt, seine Seele zu schauen, für den löst sich sein körperliches Leben, das nur ein zufälliges ist; es steht in den Büchern, daß solche direkt in ein höheres Reich der Seelen eingingen.

Ибо для того, кому вполне удаётся увидеть свою душу, исчезает его телесная жизнь, которая только случайна; в книгах сказано, что такие люди входили прямо в высшее царство души.

Beineberg sprach völlig ernsthaft, mit verhaltener Erregung.

Байнеберг говорил совершенно серьезно, сдерживая волнение.

Törleß hielt noch immer fast ununterbrochen die Augen geschlossen; er fühlte Beinebergs Atem zu sich herüberdringen und sog ihn wie ein beklemmendes Betäubungsmittel ein.

Терлес все ещё почти не раскрывал глаз; он чувствовал, как до него долетает дыхание Байнеберга, и впивал его как удушливый наркотик.

Indessen beendete Beineberg seine Rede:

Между тем Байнеберг заканчивал свою речь:

»Du kannst also sehen, worum es sich mir handelt.

- Теперь тебе ясно, о чем для меня идёт речь.

Was mir einredet, Basini laufen zu lassen, ist von niederer, äußerlicher Herkunft.

То, что внушает мне отпустить Базини, идёт от низменного, внешнего.

Du magst dem folgen.

Ты можешь этому подчиниться.

Für mich ist es ein Vorurteil, von dem ich los muß, wie von allem, das von dem Wege zu meinem Innersten ablenkt.

Для меня это предрассудок, от которого я должен избавиться, как и от всего, что сбивает меня с пути к моей внутренней сути.

Gerade daß es mir schwer fällt, Basini zu quälen — ich meine, ihn zu demütigen, herabzudrücken, von mir zu entfernen — ist gut.

Что мне будет трудно мучить Базини - то есть унизить его, подавить, отдалить от себя, - это как раз и хорошо.

Es erfordert ein Opfer.

Это потребует жертвы.

Es wird reinigend wirken.

Это подействует очищающе.

Ich bin mir schuldig, täglich an ihm zu lernen, daß das bloße Menschsein gar nichts bedeutet — eine bloße äffende, äußerliche Ähnlichkeit.

Я обязан перед собой ежедневно постигать на его примере, что сама по себе принадлежность к роду человеческому решительно ничего не значит - это просто дурачащее, внешнее сходство.

Törleß verstand nicht alles.

Терлес понял не все.

Er hatte nur wieder die Vorstellung, daß sich eine unsichtbare Schlinge plötzlich zu einem greifbaren, tödlichen Knoten zusammengezogen habe.

Только у него снова возникло ощущение, что какая-то невидимая петля вдруг стянулась в осязаемый, смертельный узел.

Beinebergs letzte Worte klangen in ihm nach: »

В нем отдавались эхом последние слова Байнеберга. "

»eine bloße äußerliche, äffende Ähnlichkeit,« wiederholte er sich.

"Просто дурачащее, внешнее сходство", - повторял он про себя.

Das schien auch auf sein Verhältnis zu Basini zu passen.

Это как будто подходило и к его отношению к Базини.

Bestand nicht der sonderbare Reiz, den dieser auf ihn ausübte, in solchen Gesichten?

Не в таких ли видениях состояло странное очарование, которое от того исходило?

Einfach darin, daß er sich nicht in ihn hineindenken konnte, und ihn daher stets wie in unbestimmten Bildern empfand?

Не в том ли просто, что он, Терлес, не мог вдуматься в него и потому всегда видел его в каких-то неопределенных обличьях?

War nicht, als er sich vorhin Basini vorgestellt hatte, hinter dessen Gesichte ein zweites, verschwimmendes gestanden?

Не маячило ли, когда он только что представил себе Базини, за его, Базини, лицом второе, расплывчатое?

Von einer greifbaren Ähnlichkeit, die sich doch an nichts anknüpfen ließ?

Осязаемо похожее, хотя это сходство ни на чем на основывалось?

So kam es, daß Törleß, anstatt daß er über die ganz sonderbaren Absichten Beinebergs nachgedacht hätte, von den neuen, ungewöhnlichen Eindrücken halb betäubt, versuchte, über sich selbst klar zu werden.

Вот почему, вместо того чтобы задуматься о крайне странных намерениях Байнеберга, Терлес, полуоглушенный новыми, необыкновенными впечатлениями, пытался разобраться в себе.

Er erinnerte sich an den Nachmittag, bevor er von Basinis Vergehen erfahren hatte.

Он вспомнил вечер, перед тем как узнал о проступке Базини.

Da waren diese Gesichte eigentlich auch schon dagewesen.

Уже тогда, собственно, эти видения были.

Es hatte sich immer etwas gefunden, womit seine Gedanken nicht fertig werden konnten.

Всегда бывало что-то, с чем его мысли не могли справиться.

Etwas, das so einfach und so fremd erschien.

Что-то, казавшееся очень простым и очень неведомым.

Er hatte Bilder gesehen, die doch keine Bilder waren.

Он видел картины, которые, однако, картинами не были.

Vor jenen Hütten, ja selbst als er mit Beineberg in der Konditorei saß.

У тех лачуг, и даже тогда, когда он сидел с Байнебергом в кондитерской.

Es waren Ähnlichkeiten und unüberbrückbare Unähnlichkeiten zugleich.

Везде было сходство и в то же время непреодолимое несходство.

Und dieses Spiel, diese geheime, ganz persönliche Perspektive hatte ihn erregt.

И эта игра, эта тайна, совершенно личная перспектива его волновала.

Und nun riß ein Mensch dies an sich.

И сейчас один человек присвоил себе это.

All das war nun in einem Menschen verkörpert, wirklich geworden.

Все это сейчас воплотилось, стало реальным в одном человеке.

Dadurch ging die ganze Sonderbarkeit auf diesen Menschen über.

Тем самым вся эта странность перешла на этого человека.

Dadurch rückte sie aus der Phantasie ins Leben und wurde bedrohlich....

Тем самым она вышла из фантазии в жизнь и стала опасной.

Die Aufregungen hatten Törleß ermüdet, seine Gedanken ketteten sich nur mehr lose aneinander.

Волнения эти утомили Терлеса, его мысли цеплялись друг за друга уже некрепко.

Ihm blieb nur die Erinnerung, daß er diesen Basini nicht loslassen dürfe, daß dieser bestimmt sei, auch für ihn eine wichtige und bereits unklar erkannte Rolle zu spielen.

У него только и осталось в памяти, что он не должен выпускать этого Базини, что тому назначено сыграть какую-то важную и уже неясно осознанную роль и для него.

Dazwischen schüttelte er verwundert den Kopf, wenn er an Beinebergs Worte dachte.

Среди этих мыслей он удивленно качал головой, когда думал о словах Байнеберга.

Auch der....?

Он тоже?..

Er kann doch nicht dasselbe suchen, wie ich, und doch fand gerade er die richtige Bezeichnung dafür....

Не может же он искать того же, что я, и все-таки верное обозначение этому нашёл именно он...

Törleß träumte mehr als er dachte.

Терлес больше мечтал, чем думал.

Er war nicht mehr imstande, sein psychologisches Problem von Beinebergs Phantastereien zu unterscheiden.

Он уже не был в состоянии отличить свою психологическую проблему от фантазий Байнеберга.

Er hatte schließlich nur das eine Gefühl, daß sich die riesige Schlinge immer fester um alles zusammenziehe.

У него было в итоге только одно чувство - что вокруг все туже затягивается огромная петля.

Das Gespräch fand keine Fortsetzung.

Разговор дальше не шёл.

Sie löschten das Licht aus und schlichen vorsichtig in ihren Schlafsaal zurück.

Они погасили свет и осторожно пробрались назад в дортуар.

Die nächsten Tage brachten keine Entscheidung.

Следующие дни никакого решения не принесли.

Es gab in der Schule viel zu tun, Reiting wich vorsichtig jedem Alleinsein aus und auch Beineberg ging einer erneuten Aussprache aus dem Wege.

В школе было много дел, Райтинг осторожно избегал оставаться в одиночестве, да и Байнеберг уклонялся от возобновления разговора.

So geschah es, daß sich während dieser Tage, wie ein in seinem Lauf gehemmter Strom, das Geschehene tiefer in Törleß eingrub und seinen Gedanken eine unwiderrufliche Richtung gab.

Так в эти дни получилось, что случившееся, как преграждённый поток, глубже впиталось в Терлеса и дало его мыслям направление, изменить которое уже нельзя было.

Mit der Absicht, Basini zu entfernen, war es dadurch endgültig vorüber.

Намерение удалить Базини ушло поэтому окончательно.

Törleß fühlte sich jetzt zum ersten Male voll auf sich selbst konzentriert und vermochte an gar nichts anderes mehr zu denken.

Терлес теперь впервые чувствовал сосредоточенность целиком на себе самом и уже ни о чем другом не в силах был думать.

Auch Božena war ihm gleichgültig geworden; was er gelegentlich ihrer empfunden hatte, wurde ihm zu einer phantastischen Erinnerung, an deren Stelle nun der Ernst getreten war.

Божена тоже стала ему безразлична, прежние его чувства к ней стали для него фантастическим воспоминанием, на место которого пришло теперь что-то серьезное.

Freilich schien dieser Ernst nicht weniger phantastisch zu sein.

Правда, это серьезное казалось не менее фантастическим.

Von seinen Gedanken beschäftigt, war Törleß allein im Parke spazieren gegangen.

Занятый своими мыслями, Терлес в одиночестве вышел погулять в парк.

Es war um die Mittagszeit und die Spätherbstsonne legte blasse Erinnerungen über Wiesen und Wege.

Время было полуденное, и солнце поздней осени ложилось бледными воспоминаниями на лужайки и дорожки.

Da Törleß in seiner Unruhe keine Lust zu weiterem Spaziergange hatte, umschritt er bloß das Gebäude und warf sich am Fuße der fast fensterlosen Seitenmauer in das fahle, raschelnde Gras.

Не имея из-за своего беспокойства охоты до дальних прогулок, Терлес просто обошёл здание и у подножия почти глухой боковой стены бросился в жухлую, шуршащую траву.

Über ihm spannte sich der Himmel, ganz in jenem verblichenen, leidenden Blau, das dem Herbste eigen ist, und kleine, weiße, geballte Wölkchen hasteten darüber hin.

Над ним простиралось небо сплошь той блёклой болезненной голубизны, что свойственно осени, и по нему неслись маленькие, белые, густые облачка.

Törleß lag lang ausgestreckt am Rücken und blinzelte unbestimmt träumend zwischen den sich entblätternden Kronen zweier vor ihm stehenden Bäume hindurch.

Терлес долго лежал, вытянувшись на спине, и, жмурясь, рассеянно-мечтательно глядел в пространство между оголяющимися верхушками двух стоявших перед ним деревьев.

Er dachte an Beineberg; wie sonderbar doch dieser Mensch war!

Он думал о Байнеберге; какой это странный, однако, человек!

Seine Worte würden zu einem zerbröckelnden indischen Tempel gehören, in die Gesellschaft unheimlicher Götzenbilder und zauberkundiger Schlangen in tiefen Verstecken; was sollten sie aber am Tage, im Konvikte, im modernen Europa?

Его слова были бы уместны в каком-нибудь ветшающем индийском храме, среди жутковатых идолов и колдовских змей в глубоких укрытиях; но к чему они днём, в интернате, в современной Европе?

Und doch schienen diese Worte, nachdem sie sich ewig lange, wie ein Weg ohne Ende und Übersicht in tausend Windungen hingezogen hatten, plötzlich vor einem greifbaren Ziele gestanden zu sein....

И все же, после того как эти слова целую вечность тянулись бесконечной, неоглядной, с тысячами извилин дорогой, казалось, что они вдруг вышли к осязаемой цели...

Und plötzlich bemerkte er — und es war ihm, als geschähe dies zum ersten Male — wie hoch eigentlich der Himmel sei.

И вдруг он заметил - и у него было такое чувство, что это случилось впервые, - как, в сущности, высоко небо.

Es war wie ein Erschrecken.

Это было как испуг.

Gerade über ihm leuchtete ein kleines, blaues, unsagbar tiefes Loch zwischen den Wolken.

Как раз над ним светился маленький голубой, невыразимо глубокий зазор между облаками.

Ihm war, als müßte man da mit einer langen, langen Leiter hineinsteigen können.

У него было такое чувство, что туда можно взобраться по длинной-длинной лестнице.

Aber je weiter er hineindrang und sich mit den Augen hob, desto tiefer zog sich der blaue, leuchtende Grund zurück.

Но чем дальше он проникал туда, поднимаясь глазами, тем глубже отступал голубой, светящийся грунт.

Und es war doch, als müßte man ihn einmal erreichen und mit den Blicken ihn aufhalten können.

И все же казалось, что его можно достичь и задержать взглядом.

Dieser Wunsch wurde quälend heftig.

Это желание стало мучительно сильным.

Es war, als ob die aufs äußerste gespannte Sehkraft Blicke wie Pfeile zwischen die Wolken hineinschleuderte und als ob sie, je weiter sie auch zielte, immer um ein weniges zu kurz träfe.

Казалось, донельзя напряженное зрение метало, как стрелы, взгляды в просвет между облаками, и как бы далеко оно ни метило, всегда выходил маленький недолёт.

Darüber dachte nun Törleß nach; er bemühte sich möglichst ruhig und vernünftig zu bleiben. »

Об этом Терлес и задумался; он старался оставаться как можно спокойнее и разумнее. "

»Freilich gibt es kein Ende,« sagte er sich, »es geht immer weiter, fortwährend weiter, ins Unendliche.

"Конечно, конца нет, - говорил он себе, - так оно и уходит все дальше, дальше и дальше, в бесконечность".

Er hielt die Augen auf den Himmel gerichtet und sagte sich dies vor, als gälte es die Kraft einer Beschwörungsformel zu erproben.

Он не спускал глаз с неба и повторял это про себя, словно надо было испытать силу какой-то формулы заклинания.

Aber erfolglos; die Worte sagten nichts, oder vielmehr sie sagten etwas ganz anderes, so als ob sie zwar von dem gleichen Gegenstande, aber von einer anderen, fremden, gleichgültigen Seite desselben redeten.

Но безуспешно; слова ничего не выражали, или, вернее, выражали что-то совсем другое, словно говорили хоть и о том же предмете, но о какой-то другой, неведомой, безразличной стороне.

»Das Unendliche!

"Бесконечность"!

Törleß kannte das Wort aus dem Mathematikunterrichte.

Терлес знал это слово по курсу математики.

Er hatte sich nie etwas Besonderes darunter vorgestellt.

Он никогда не представлял себе за этим ничего особенного.

Es kehrte immer wieder; irgend jemand hatte es einst erfunden und seither war es möglich, so sicher damit zu rechnen, wie nur mit irgend etwas Festem.

Оно то и дело повторялось: кто-то когда-то его изобрёл, и с тех пор с его помощью можно производить вычисления так же надёжно, как с помощью чего-то твёрдого.

Es war, was es gerade in der Rechnung galt; darüber hinaus hatte Törleß nie etwas gesucht.

Оно было тем, что оно значило при вычислении; а сверх того Терлес никогда ничего не искал.

Und nun durchzuckte es ihn wie mit einem Schlage, daß an diesem Worte etwas furchtbar Beunruhigendes hafte.

И тут его словно молнией пронзило чувство, что в этом слове есть что-то до ужаса успокоительное.

Es kam ihm vor wie ein gezähmter Begriff, mit dem er täglich seine kleinen Kunststückchen gemacht hatte, und der nun plötzlich entfesselt worden war.

Оно предстало ему укрощённым понятием, с которым он ежедневно проделывал свои маленькие фокусы и с которого вдруг спали оковы.

Etwas über den Verstand Gehendes, Wildes, Vernichtendes schien durch die Arbeit irgendwelcher Erfinder hineingeschläfert worden zu sein und war nun plötzlich aufgewacht und wieder furchtbar geworden.

Что-то, выходящее за пределы разума, дикое, разрушительное было, казалось, усыплено работой каких-то изобретателей, а сейчас вдруг проснулось и стало опять ужасным.

Da, in diesem Himmel, stand es nun lebendig über ihm und drohte und höhnte.

В этом вот небе оно вживе стояло над ним, и угрожало, и издевалось.

Endlich schloß er die Augen, weil ihn dieser Anblick so sehr quälte.

Наконец он закрыл глаза, потому что это зрелище было для него мукой.

Als er bald darauf durch einen Windstoß, der durch das welke Gras raschelte, wieder geweckt wurde, spürte er seinen Körper kaum und von den Füßen herauf strömte eine angenehme Kühle, die seine Glieder in einem Zustand süßer Trägheit festhielt.

Когда его вскоре, прошуршав по увядшей траве, разбудил порыв ветра, он почти не чувствовал своего тела, а от ног вверх текла приятная прохлада, удерживавшая его члены в состоянии сладостной лености.

In sein früheres Erschrecken hatte sich nun etwas Mildes und Müdes gemischt.

К его прежнему испугу прибавилось теперь что-то мягкое и усталое.

Noch immer fühlte er den Himmel riesig und schweigend auf sich herunterstarren, aber er erinnerte sich nun, wie oft er schon vordem einen solchen Eindruck empfangen hatte, und wie zwischen Wachen und Träumen ging er alle diese Erinnerungen durch und fühlte sich in ihre Beziehungen eingesponnen.

Он все ещё чувствовал, как на него глядит огромное и молчаливое небо, но он вспомнил теперь, сколь часто бывало у него уже раньше подобное ощущение, и, словно между бодрствованием и сном, он перебирал эти воспоминания и чувствовал себя оплетённым их связями.

Da war zunächst jene Kindheitserinnerung, in der die Bäume so ernst und schweigend standen wie verzauberte Menschen.

Тут было прежде всего то воспоминание детства, в котором деревья стояли строго и молчаливо, как заколдованные люди.

Schon damals mußte er es empfunden haben, was später immer wieder kam.

Уже тогда он, видимо, ощутил то, что всегда возвращалось позже.

Selbst jene Gedanken bei Božena hatten etwas davon an sich gehabt, etwas Besonderes, etwas Ahnungsvolles, das mehr war als sie besagten.

Даже в тех мыслях у Божены было что-то от этого, что-то особое, вещее, большее, чем их значение.

Und jener Augenblick der Stille im Garten, vor den Fenstern der Konditorei, bevor sich die dunklen Schleier der Sinnlichkeit niedersenkten, war so gewesen.

И то мгновение тишины в саду перед окнами кондитерской, прежде чем опустились тёмные покрывала чувственности, было таким.

Und Beineberg und Reiting waren oft während des Bruchteiles eines Gedankens zu etwas Fremdem, Unwirklichem geworden; und endlich Basini?

И часто Байнеберг с Райтингом на какой-то миг становились чем-то чужим и нереальным; и, наконец, Базини?

Die Vorstellung dessen, was mit ihm geschah, hatte Törleß völlig entzweigerissen; sie war bald vernünftig und alltäglich, bald von jenem bilderdurchzuckten Schweigen, das allen diesen Eindrücken gemeinsam war, das nach und nach in Törleß' Wahrnehmung gesickert war und nun mit einem Male beanspruchte, als etwas Wirkliches, Lebendiges behandelt zu werden; genau so wie vorhin die Vorstellung der Unendlichkeit.

Мысль о происходившем с Базини совсем разорвала Терлеса надвое; она была то разумной и обыденной, то полной того пронизанного образами безмолвия, которое было общим для всех этих ощущений, которое мало-помалу просачивалось в восприятие Терлеса и теперь вдруг потребовало, чтобы к нему, безмолвию, относились как к чему-то реальному, живому; точно так же, как прежде мысль о бесконечности.

Törleß fühlte nun, daß es ihn von allen Seiten umschloß.

Терлес почувствовал, что оно охватило его со всех сторон.

Wie ferne, dunkle Kräfte hatte es wohl schon seit jeher gedroht, aber er war instinktiv davor zurückgewichen und hatte es nur zeitweilig mit einem scheuen Blick gestreift.

Как далёкиё, тёмные силы, оно грозило уже с давних пор, но он инстинктивно отступал и лишь время от времени касался этого робким взглядом.

Nun aber hatte ein Zufall, ein Ereignis seine Aufmerksamkeit verschärft und darauf gerichtet, und wie auf ein Zeichen brach es nun von allen Seiten herein; eine ungeheure Verwirrung mit sich reißend, die jeder Augenblick aufs neue weiter breitete.

А теперь какой-то случай, какое-то событие заострили его внимание и на это направили, и теперь, словно по какому-то мановению, это врывалось со всех сторон; нагоняя с собой огромное смятение, которое каждый миг по-новому распространял дальше.

Es kam wie eine Tollheit über Törleß, Dinge, Vorgänge und Menschen als etwas Doppelsinniges zu empfinden.

Это накатилось на Терлеса, словно безумие - ощущать вещи, явления и людей как что-то двусмысленное.

Als etwas, das durch die Kraft irgendwelcher Erfinder an ein harmloses, erklärendes Wort gefesselt war, und als etwas ganz Fremdes, das jeden Augenblick sich davon loszureißen drohte.

Как что-то, силой каких-то изобретателей привязанное к безобидному, объясняющему слову, и как что-то совершенно неведомое, грозящее оторваться от него в любое мгновение.

Gewiß: es gibt für alles eine einfache, natürliche Erklärung, und auch Törleß wußte sie, aber zu seinem furchtsamen Erstaunen schien sie nur eine ganz äußere Hülle fortzureißen, ohne das Innere bloßzulegen, das Törleß wie mit unnatürlich gewordenen Augen stets noch als zweites dahinter schimmern sah.

Конечно - на все есть простое, естественное объяснение, и Терлесу оно тоже было известно, но, к его пугливому изумлению, оно, казалось ему, срывало лишь самую внешнюю оболочку, не обнажая сути, которую Терлес, словно сверхъестественным зрением, всегда видел мерцающей под этой поверхностью.

So lag Törleß und war ganz eingesponnen von Erinnerungen, aus denen wie fremde Blüten seltsame Gedanken wuchsen.

Так лежал Терлес, весь оплетённый воспоминаниями, из которых неведомыми цветами вырастали странные мысли.

Jene Augenblicke, die keiner vergißt, Situationen, wo der Zusammenhang versagt, der sonst unser Leben sich lückenlos in unserem Verstande abspiegeln läßt, als liefen sie parallel und mit gleicher Geschwindigkeit nebeneinander her — schlossen sich verwirrend eng aneinander.

Те мгновения, которых никто не забывает, ситуации, где кончается та связь, благодаря которой обычно наша жизнь без пробелов отражается в нашем разуме, словно жизнь и разум текут рядом, параллельно и с одинаковой скоростью - они сомкнулись друг с другом смущающе плотно.

Die Erinnerung an das so furchtbar stille, farbentraurige Schweigen mancher Abende wechselte unvermittelt mit der heißen zitternden Unruhe eines Sommermittags, die einmal seine Seele glühend, wie mit den zuckenden Füßen eines huschenden Schwarms schillernder Eidechsen überlaufen hatte.

Воспоминание об ужасно тихом, печальном по краскам безмолвии иных вечеров сменилось внезапно жарким, дрожащим беспокойством летнего дня, которое однажды обожгло ему душу, словно по ней прошмыгнула стая переливчатых ящериц.

Dann fiel ihm plötzlich ein Lächeln jenes kleinen Fürsten ein — ein Blick — eine Bewegung — damals, als sie innerlich miteinander fertig wurden — durch die jener Mensch sich mit einem — sanften — Mal aus allen Beziehungen löste, die Törleß um ihn gesponnen hatte, und in eine neue, fremde Weite hineinschritt, die sich — gleichsam in das Leben einer unbeschreiblichen Sekunde konzentriert — unversehens aufgetan hatte.

Затем ему вспомнилась улыбка того маленького князя... взгляд... движение... - тогда, когда они внутренне покончили друг с другом, - какими тот разом и мягко освободился от всего, чем связывал его Терлес, и, освободившись, уходил в новую, неведомую даль, которая - словно сжавшись в жизнь одной неописуемой секунды - неожиданно открылась ему.

Dann kamen wieder Erinnerungen aus dem Walde — zwischen den Feldern.

Здесь снова пришли воспоминания о лесе - среди полей.

Dann ein schweigsames Bild in einem dunkelnden Zimmer zu Hause, das ihn später an seinen verlorenen Freund plötzlich erinnert hatte.

Затем молчаливая картина в темнеющей комнате дома, позднее напомнившая ему вдруг потерянного друга.

Worte eines Gedichtes fielen ihm ein....

Вспомнились слова какого-то стихотворения...

Und es gibt auch sonst Dinge, wo zwischen Erleben und Erfassen diese Unvergleichlichkeit herrscht.

Есть и другие вещи, где между ощущением и пониманием царит эта несопоставимость.

Immer aber ist es so, daß das, was wir in einem Augenblick ungeteilt und ohne Fragen erleben, unverständlich und verwirrt wird, wenn wir es mit den Ketten der Gedanken zu unserem bleibenden Besitze fesseln wollen.

Всегда, однако, то, что в какой-то миг узнается нами безучастно и без вопросов, становится непонятным и запутанным, когда мы пытаемся цепью мыслей скрепить это и сделать прочным своим достоянием.

Und was groß und menschenfremd aussieht, solange unsere Worte von ferne danach langen, wird einfach und verliert das Beunruhigende, sobald es in den Tatkreis unseres Lebens eintritt.

И то, что выглядит великим и нечеловечным, пока наши слова тянутся к этому издалека, становится простым и теряет что-то беспокоящее, как только оно входит в наше бытие.

Und so hatten alle diese Erinnerungen auf einmal dasselbe Geheimnis gemeinsam.

И у всех этих воспоминаний оказалась поэтому вдруг одна и та же общая тайна.

Als ob sie zusammengehörten, standen sie alle zum Greifen deutlich vor ihm.

Словно составляя одно целое, они встали перед ним до осязаемости отчётливо.

Sie waren einstens von einem dunklen Gefühl begleitet gewesen, das er wenig beachtet hatte.

В своё время их сопровождало какое-то тёмное чувство, на которое он прежде не очень-то обращал внимание.

Gerade um dieses bemühte er sich jetzt.

Именно оно заботило его теперь.

Ihm fiel ein, daß er einstens, als er mit seinem Vater vor einer jener Landschaften stand, unvermittelt gerufen hatte:

Ему вспомнилось, как он, стоя с отцом перед одним из тех пейзажей, внезапно воскликнул:

o es ist schön — und verlegen wurde, als sich sein Vater freute.

о, как красиво! - и смутился, когда отец обрадовался.

Denn er hätte ebensogut sagen mögen:

Ибо он с таким же правом мог сказать:

es ist schrecklich traurig.

ужасно грустно.

Es war ein Versagen der Worte, das ihn da quälte, ein halbes Bewußtsein, daß die Worte nur zufällige Ausflüchte für das Empfundene waren.

Мучили его тогда несостоятельность слова, полусознание, что слова лишь случайные лазейки для прочувствованного.

Und heute erinnerte er sich des Bildes, erinnerte sich der Worte und deutlich jenes Gefühles zu lügen, ohne zu wissen, wieso.

И сегодня он вспомнил ту картину, вспомнил те слова и ясно вспомнил то чувство, что лгал, хоть и не знал почему.

Sein Auge ging in der Erinnerung von neuem alles durch.

В воспоминании взгляд его снова проходил через все.

Aber immer wieder kehrte es ohne Erlösung zurück.

Но вновь и вновь возвращался, не находя освобождения.

Ein Lächeln des Entzückens über den Reichtum der Einfälle, das er noch immer wie zerstreut festhielt, bekam langsam einen kaum merklichen schmerzhaften Zug....

Улыбка восхищения богатством наитий, которую он все ещё как бы рассеянно сохранял, медленно приобрела чуть заметную тень страдания...

Er hatte das Bedürfnis, rastlos nach einer Brücke, einem Zusammenhange, einem Vergleich zu suchen — zwischen sich und dem, was wortlos vor seinem Geiste stand.

У него была потребность изо всех сил искать какой-то мост, какую-то связь, какое-то сравнение - между собою и тем; что без слов стояло перед его внутренним взором.

Aber so oft er sich bei einem Gedanken beruhigt hatte, war wieder dieser unverständliche Einspruch da:

Но как только он успокаивался на какой-нибудь мысли, снова возникало это непонятное возражение:

Du lügst.

ты лжёшь.

Es war, als ob er eine unaufhörliche Division durchführen müßte, bei der immer wieder ein hartnäckiger Rest heraussprang, oder als ob er sich fiebernde Finger wundbemühte, um einen endlosen Knoten zu lösen.

Словно ему нужно было непрестанно производить деление, при котором снова и снова получался упорный остаток или словно он в кровь стирал трясущиеся пальцы, чтобы развязать бесконечный узел.

Und endlich ließ er nach.

И наконец он отступился.

Es schloß sich eng um ihn und die Erinnerungen wuchsen in unnatürlicher Verzerrung.

Вокруг него что-то плотно смыкалось, и воспоминания стали расти в неестественном искажении.

Er hatte die Augen wieder auf den Himmel gerichtet.

Он снова направил глаза на небо.

Als könnte er ihm vielleicht noch durch einen Zufall sein Geheimnis entreißen und an ihm erraten, was ihn allerorten verwirrte.

Словно вдруг ещё удалось бы случайно вырвать у неба свою тайну и угадать по нему, что его, Терлеса, везде приводит в смятение.

Aber er wurde müde, und das Gefühl einer tiefen Einsamkeit schloß sich langsam über ihm zusammen.

Но он устал, и чувство глубокого одиночества сомкнулось над ним.

Der Himmel schwieg.

Небо молчало.

Und Törleß fühlte, daß er unter diesem unbewegten, stummen Gewölbe ganz allein sei, er fühlte sich wie ein kleines lebendes Pünktchen unter dieser riesigen, durchsichtigen Leiche.

И Терлес почувствовал, что под этим неподвижным, немым сводом он совершенно один, он почувствовал себя крошечной живой точкой под этим огромным, прозрачным трупом.

Aber es schreckte ihn kaum mehr.

Но это уже не испугало его.

Wie ein alter, längst vertrauter Schmerz hatte es nun auch das letzte Glied ergriffen.

Как старая, давно знакомая боль, это проникло наконец-то и в последний уголок тела.

Ihm war, als ob das Licht einen milchigen Schimmer angenommen hätte und wie ein bleicher kalter Nebel vor seinen Augen tanzte.

Ему казалось, будто свет приобрёл молочный блеск и плясал у него перед глазами, как бледный холодный туман.

Langsam und vorsichtig wandte er den Kopf und sah umher, ob sich denn wirklich alles verändert habe.

Он медленно и осторожно повернул голову и огляделся - действительно ли все изменилось.

Da streifte sein Blick von ungefähr die graue, fensterlose Mauer, die hinter seinem Haupte stand.

Тут его взгляд случайно скользнул по серой глухой стене, стоявшей у него в изголовье.

Sie schien sich über ihn gebeugt zu haben und ihn schweigend anzusehen.

Она словно бы склонилась над ним и молча глядела на него.

Von Zeit zu Zeit kam ein Rieseln herunter, und ein unheimliches Leben erwachte in der Wand.

Время от времени вниз сыпались, журча, тонкие струйки, и в стене пробуждалась жутковатая жизнь.

So hatte er es oft in dem Versteck belauscht, wenn Beineberg und Reiting ihre phantastische Welt entrollten, und er hatte sich darüber gefreut wie über die seltsame Begleitmusik zu einem grotesken Schauspiel.

Он часто прислушивался к ней в укрытии, когда Байнеберг и Райтинг развёртывали свой фантастический мир, и он радовался ей, как странному музыкальному сопровождению какого-то гротескного спектакля.

Nun aber schien der helle Tag selbst zu einem unergründlichen Versteck geworden zu sein und das lebendige Schweigen umstand Törleß von allen Seiten.

Но сейчас ясный день сам, казалось, превратился в бездонное укрытие, и живое молчание окружило Терлеса со всех сторон.

Er vermochte nicht den Kopf abzuwenden.

Он не в силах был отвернуть голову.

Neben ihm, in einem feuchten, düsteren Winkel wucherte Huflattich und spreitete seine breiten Blätter zu phantastischen Verstecken den Schnecken und Würmern.

Рядом с ним, во влажном тёмном углу буйно росла мать-и-мачеха, выстраивая из своих широких листьев фантастические укрытия для улиток и червяков.

Törleß hörte das Schlagen seines Herzens.

Терлес слышал, как бьётся у него сердце.

Dann kam wieder ein leises, flüsterndes, versickerndes Rieseln....

Затем опять повторилось тихое, шепчущее, сякнущее журчанье...

Und diese Geräusche waren das einzig Lebendige in einer zeitlosen schweigenden Welt.................

И эти шорохи были единственно живым в не связанном ни с каким временем безмолвном мире...

Am nächsten Tage stand Beineberg mit Reiting, als Törleß zu ihnen trat.

На следующий день Байнеберг стоял с Райтингом, когда к ним подошёл Терлес.

»Ich habe schon mit Reiting gesprochen«, sagte Beineberg, »und alles vereinbart.

- Я уже поговорил с Райтингом, - сказал Байнеберг, - и обо всем договорился.

Du interessierst dich ja doch nicht recht für solche Sachen.

Ты ведь не очень-то интересуешься такими делами.

Törleß fühlte etwas wie Zorn und Eifersucht über diese plötzliche Wendung in sich aufsteigen, wußte aber doch nicht, ob er der nächtlichen Unterredung vor Reiting erwähnen solle. »

Терлес почувствовал, как в нем поднимается что-то вроде злости и ревности из-за этого внезапного поворота, но он не знал, следует ли ему упоминать в присутствии Райтинга о том ночном разговоре.

»Nun, ihr hättet mich wenigstens dazu rufen können, da ich nun einmal gerade so gut wie ihr an der Sache beteiligt bin«, meinte er.

- Ну, вы могли бы хотя бы позвать меня, раз уж я так же, как и вы, участвую в этом деле.

»Hätten wir auch getan, lieber Törleß,« beeilte sich Reiting, dem offenbar diesmal daran lag, keine unnötigen Schwierigkeiten zu haben, »aber du warst gerade nicht zu finden und wir rechneten auf deine Zustimmung.

- Мы так и сделали бы, дорогой Терлес, - заторопился Райтинг, которому на этот раз явно хотелось не создавать ненужных трудностей, - но тебя нигде не было видно, а мы рассчитывали на твоё согласие.

Was sagst du übrigens zu Basini?

Что скажешь, кстати, по поводу Базини?

(Kein Wort der Entschuldigung, so als ob sich sein eigenes Verhalten von selbst verstünde.)

(Ни слова в своё оправдание, словно его собственное поведение было чем-то само собой разумеющимся.)

»Was ich dazu sage?

- Что скажу?

Nun er ist ein gemeiner Mensch«, antwortete Törleß verlegen.

Ну, он мерзавец, - ответил Терлес смущенно.

»Nicht wahr?

- Правда ведь?

Sehr gemein.

Ужасно мерзок.

»Aber du läßt dich auch in schöne Dinge ein!

- Но и ты тоже влезаешь в славные дела!

Und Törleß lächelte etwas erzwungen, denn er schämte sich, daß er Reiting nicht heftiger zürne.

И Терлес улыбнулся несколько вымученно, стыдясь, что злится на Райтинга не так сильно.

»Ich?

- Я? -

Reiting zuckte mit den Schultern, »was ist weiter dabei?

Райтинг пожал плечами. - Что тут такого?

Man muß alles mitgemacht haben und wenn er nun einmal so dumm und so niederträchtig ist.....

Надо все испытать, и если уж он так глуп и подл...

»Hast du seither schon mit ihm gesprochen?

- Ты-то с тех пор уже говорил с ним? -

mischte sich nun Beineberg ein.

вмешался Байнеберг.

»Ja, er war gestern am Abend bei mir und bat mich um Geld, da er wieder Schulden hat, die er nicht zahlen kann.

- Да, он вчера приходил ко мне вечером и просил денег, поскольку снова наделал долгов, а уплатить нечем.

»Hast du es ihm schon gegeben?

- Ты уже дал ему денег?

»Nein, noch nicht.

- Нет ещё.

»Das ist sehr gut,« meinte Beineberg, »da haben wir ja gleich die gesuchte Gelegenheit, ihn zu packen.

- Это очень хорошо, - сказал Байнеберг, - теперь у нас есть искомая возможность разделаться с ним.

Du könntest ihn für heute abend irgendwohin bestellen.

Ты мог бы велеть ему прийти куда-нибудь сегодня вечером.

»Wohin?

- Куда?

In die Kammer?

В нашу клетушку?

»Ich denke nein, denn von der hat er vorderhand noch nichts zu wissen.

- Думаю - нет, о ней ему пока незачем знать.

Aber befiehl ihm, auf den Boden zu kommen, wo du damals mit ihm warst.

Прикажи ему явиться на чердак, где ты был с ним тогда.

- В котором часу?

- Скажем...

в одиннадцать.

- Хорошо...

Willst du noch etwas spazieren gehen?

Хочешь ещё немного погулять?

»Ja. Törleß wird wohl noch zu tun haben, was?

- Да. У Терлеса, наверное, есть ещё дела, правда?

Törleß hatte zwar nichts mehr zu arbeiten, aber er fühlte, daß die beiden noch etwas miteinander gemein hatten, das sie ihm verheimlichen wollten.

Никакой работы у Терлеса больше не было, но он чувствовал, что у обоих есть ещё что-то общее, что они хотят утаить от него.

Er ärgerte sich über seine Steifheit, die ihn abhielt, sich dazwischen zu drängen.

Он досадовал на свою чопорность, не позволявшую ему вклиниться.

So sah er ihnen eifersüchtig nach und stellte sich alles mögliche vor, was sie vielleicht heimlich verabreden könnten.

И вот он ревниво смотрел им вслед, представляя себе всякое, о чем они могли, наверно, втайне договориться.

Dabei fiel ihm auf, welche Harmlosigkeit und Liebenswürdigkeit in dem aufrechten, biegsamen Gange Reitings lag; — gerade so wie in seinen Worten.

При этом ему бросилось в глаза, до чего невинна и мила прямая, гибкая походка Райтинга - совершенно так же, как и его слова.

Und dem entgegen versuchte er sich ihn vorzustellen, wie er an jenem Abende gewesen sein mußte; das Innerliche, Seelische davon.

И в противовес этому он попытался представить себе его таким, каким он должен был быть в тот вечер; внутреннюю, психологическую сторону этого.

Das mußte wie ein langes, langsames Sinken zweier ineinander verbissener Seelen gewesen sein und dann eine Tiefe wie in einem unterirdischen Reich; — dazwischen ein Augenblick, in dem die Geräusche der Welt, oben, weit oben, lautlos wurden und verlöschten.

Это было, наверно, долгое, медленное падение двух вцепившихся друг в друга душ и затем бездна как в подземном царстве. А в промежутке - миг, когда наверху, далеко наверху, умолкли и замерли все звуки мира.

Kann denn ein Mensch nach etwas derartigem wieder so vergnügt und leicht sein?

Неужели после чего-то подобного человек снова может быть таким довольным и лёгким?

Sicher bedeutete es ihm nicht soviel.

Наверняка это не так уж много для него значило.

Törleß hätte ihn so gerne gefragt.

Терлесу очень хотелось спросить его.

Und statt dessen hatte er ihn nun in einer kindischen Scheu diesem spinnenhaften Beineberg überlassen!

А вместо того он в детской робости отдал его этому паукообразному Байнебергу!

Um dreiviertel elf Uhr sah Törleß, daß Beineberg und Reiting aus ihren Betten schlüpften und zog sich gleichfalls an.

Без четверти одиннадцать Терлес увидел, что Байнеберг и Райтинг вышмыгнули из постели, и тоже оделся.

»Pst! —

- Тсс!..

so warte doch.

Погоди.

Das fällt ja auf, wenn wir alle drei zugleich weggehen.

Заметят ведь, если мы уйдём сразу все трое.

Törleß versteckte sich wieder unter seiner Decke.

Терлес снова спрятался под одеяло.

Auf dem Gange vereinigten sie sich dann und stiegen mit der gewohnten Vorsicht den Bodenaufgang hinan.

Затем в коридоре они соединились и с привычной осторожностью стали подниматься на чердак.

»Wo ist Basini?

- Где Базини? -

fragte Törleß.

спросил Терлес.

»Er kommt von der anderen Seite; Reiting hat ihm den Schlüssel dazu gegeben.

- Он придёт с другой стороны. Райтинг дал ему ключ оттуда.

Sie blieben die ganze Zeit über im Dunkeln.

Они все время оставались в темноте.

Erst oben, vor der großen, eisernen Türe, zündete Beineberg seine kleine Blendlaterne an.

Лишь наверху перед большой железной дверью Байнеберг зажег свой потайной фонарик.

Das Schloß leistete Widerstand.

Замок сопротивлялся.

Es saß durch eine jahrelange Ruhe fest und wollte dem Nachschlüssel nicht gehorchen.

Из-за многолетнего бездействия его заело, и он не слушался подобранного ключа.

Endlich schlug es mit einem harten Laut zurück; der schwere Flügel rieb widerstrebend im Roste der Angeln und gab zögernd nach.

Наконец он отомкнулся с резким звуком; тяжёлая створка тёрлась, застревая, о ржавчину петель и подавалась медленно.

Aus dem Bodenraume schlug eine warme, abgestandene Luft heraus, wie die kleiner Treibhäuser.

С чердака потянуло тёплым, застоявшимся воздухом, как из теплицы.

Beineberg schloß die Türe wieder zu.

Байнеберг запер дверь снова.

Sie stiegen die kleine hölzerne Treppe hinab und kauerten sich neben einem mächtigen Querbalken nieder.

Они спустились по маленькой деревянной лестнице и сели, скорчившись, возле мощной поперечной балки.

Zu ihrer Seite standen riesige Wasserbottiche, welche bei dem Ausbruche eines Brandes den Löscharbeiten dienen sollten.

Рядом с ними стояли огромные бочки с водой, предназначенной для тушения пожара.

Das Wasser darin war offenbar schon lange nicht erneuert worden und verbreitete einen süßlichen Geruch.

Воду в них явно давно уже не меняли, и она издавала сладковатый запах.

Überhaupt war die ganze Umgebung äußerst beklemmend:

Вообще все окружение было крайне удручающее.

Die Hitze unter dem Dach, die schlechte Luft und das Gewirre der mächtigen Balken, die teils nach oben zu sich im Dunkel verloren, teils in einem gespenstigen Netzwerk am Boden hinkrochen.

Жара под крышей, скверный воздух и лабиринт мощных балок, которые частью уходили наверх и терялись в темноте, частью расползались понизу таинственной сетью.

Beineberg blendete die Laterne ab und sie saßen, ohne ein Wort zu reden, regungslos in der Finsternis — durch lange Minuten.

Байнеберг затемнил фонарик, и они, не говоря ни слова, неподвижно сидели во мраке - в течение нескольких долгих минут.

Da knarrte am entgegengesetzten Ende im Dunkeln die Tür.

Тут в темноте на противоположном конце скрипнула дверь.

Leise und zögernd.

Тихо и нерешительно.

Das war ein Geräusch, welches das Herz bis zum Halse hinauf klopfen machte, wie der erste Laut der sich nähernden Beute.

Это был шум, от которого забилось, запрыгало сердце, как от первого звука приближающейся добычи.

Es folgten einige unsichere Schritte; das Anschlagen eines Fußes gegen erdröhnendes Holz; ein mattes Geräusch, wie von dem Aufschlagen eines Körpers....

Последовали неуверенные шаги, удар ноги о загудевшее дерево; глухой шум, как от толчка тела...

Stille....

Тишина...

Dann wieder zaghafte Schritte....

Затем снова нерешительные шаги...

Warten....

Ожидание...

Ein leiser menschlicher Laut.... »

Тихий человеческий звук...

»Reiting?

- Райтинг?

Da zog Beineberg die Kappe von der Blendlaterne und warf einen breiten Strahl gegen den Ort, woher die Stimme kam.

Тут Байнеберг снял колпачок с фонарика и метнул широкий луч к тому месту, откуда донёсся голос.

Einige mächtige Balken leuchteten mit scharfen Schatten auf, weiterhin sah man nichts als einen Kegel tanzenden Staubes.

Несколько мощных балок высветились с резкими тенями, дальше ничего, кроме конуса пляшущих пылинок, не было видно.

Aber die Schritte wurden bestimmter und kamen näher.

Но шаги стали увереннее и приближались.

Da schlug — ganz nahe — wieder ein Fuß gegen das Holz und im nächsten Augenblicke tauchte in der breiten Basis des Lichtkegels das — in der zweifelhaften Beleuchtung aschfahle — Gesicht Basinis auf.

Тут - совсем близко - снова ударилась о дерево нога, и в следующий миг в широком основании светового конуса возникло - пепельно-бледное - при этом неверном освещении - лицо Базини.

Basini lächelte.

Базини улыбался.

Lieblich, süßlich.

Ласково, мило.

Starr festgehalten, wie das Lächeln eines Bildes, hob es sich aus dem Rahmen des Lichtes heraus.

Застыв, как на портрете, улыбка его выступала за рамку света.

Törleß saß an seinen Balken gepreßt und fühlte das Zittern seiner Augenmuskeln.

Терлес сидел, прижавшись к балке, и чувствовал, как у него дрожат глазные мышцы.

Nun zählte Beineberg die Schandtaten Basinis auf; gleichmäßig, mit heiseren Worten.

Байнеберг стал перечислять позорные поступки Базини; однотонно, хриплыми словами.

Dann die Frage: »

Затем вопрос:

»Du schämst dich also gar nicht?

- Значит, тебе нисколько не стыдно?

Dann ein Blick auf Reiting, der zu sagen schien: »

Затем взгляд Базини на Райтинга, говоривший, казалось: "

»Nun ist es wohl schon an der Zeit, daß du mir hilfst.

"Пора тебе, пожалуй, помочь мне".

Und in dem Augenblicke gab ihm Reiting einen Faustschlag ins Gesicht, so daß er nach rückwärts taumelte, über einen Balken stolperte, stürzte.

И в тот же миг Райтинг ударил его кулаком в лицо, так что тот качнулся назад, споткнулся о балку, упал.

Beineberg und Reiting sprangen ihm nach.

Байнеберг и Райтинг прыгнули к нему.

Die Laterne war umgekippt und ihr Licht floß verständnislos und träge zu Törleß' Füßen über den Boden hin....

Фонарик опрокинулся, и свет бессмысленно и вяло тек по полу к ногам Терлеса.

Törleß unterschied aus den Geräuschen, daß sie Basini die Kleider vom Leibe zogen und ihn mit etwas Dünnem, Geschmeidigem peitschten.

По звукам Терлес понял, что они сорвали с Базини одежду и хлестали его чем-то тонким, гибким.

Sie hatten dies alles offenbar schon vorbereitet gehabt.

Они явно все это уже подготовили.

Er hörte das Wimmern und die halblauten Klagerufe Basinis, der unausgesetzt um Schonung flehte; schließlich vernahm er nur noch ein Stöhnen, wie ein unterdrücktes Geheul, und dazwischen halblaute Schimpfworte und die heißen leidenschaftlichen Atemstöße Beinebergs.

Он слышал хныканье и негромкие жалобы Базини, который, не переставая, молил пощадить его; наконец он слышал лишь стоны, похожие на сдавленные вопли, а в промежутках негромкие ругательства и горячее, страстное дыхание Байнеберга.

Er hatte sich nicht vom Platze gerührt.

Он не тронулся с места.

Gleich anfangs hatte ihn wohl eine viehische Lust mit hinzuspringen und zuzuschlagen gepackt, aber das Gefühl, daß er zu spät kommen und überflüssig sein würde, hielt ihn zurück.

В самом начале его, правда, охватило животное желание прыгнуть туда и бить, но чувство, что он опоздает и будет лишним, удержало его.

Über seinen Gliedern lag mit schwerer Hand eine Lähmung.

На его членах лежала тяжёлая рука скованности.

Scheinbar gleichgültig sah er vor sich hin zu Boden.

С виду безучастно смотрел он в пол.

Er spannte sein Gehör nicht an, um den Geräuschen zu folgen, und er fühlte sein Herz nicht rascher schlagen als sonst.

Он не напрягал слуха, чтобы разбирать звуки, и не чувствовал, чтобы его сердце било быстрее обычного.

Mit den Augen folgte er dem Lichte, das sich zu seinen Füßen in einer Lache ergoß.

Он уставился в лужицу света, разлившуюся у его ног.

Staubflocken leuchteten auf und ein kleines häßliches Spinnengewebe.

Светились пылинки и маленькая безобразная паутина.

Weiterhin sickerte der Schein in die Fugen zwischen den Balken und erstickte in einem staubigen, schmutzigen Dämmern.

Дальше свет просачивался в зазоры между балками и задыхался в пыльном, грязном сумраке.

Törleß wäre auch eine Stunde lang so sitzen geblieben, ohne es zu fühlen.

Терлес сидел бы так и час, ничего не чувствуя.

Er dachte an nichts und war doch innerlich vollauf beschäftigt.

Он ни о чем не думал и все же был внутренне предельно занят.

Dabei beobachtete er sich selbst.

При этом он сам наблюдал за собой.

Aber so, als ob er eigentlich ins Leere sähe und sich selbst nur wie in einem undeutlichen Schimmer von der Seite her erfaßte.

Но так, словно, в сущности, глядел в пустоту и видел себя только как бы нечётким пятном и со стороны.

Nun rückte aus diesem Unklaren — von der Seite her — langsam, aber immer sichtlicher ein Verlangen ins deutliche Bewußtsein.

Однако из этой неясности - со стороны - в отчётливое сознание медленно, но все явственнее проталкивалась одна потребность.

Irgend etwas ließ Törleß darüber lächeln.

Что-то заставило Терлеса улыбнуться по этому поводу.

Dann war wieder das Verlangen stärker.

Затем эта потребность снова усилилась.

Es zog ihn von seinem Sitze hinunter — auf die Knie; auf den Boden.

Она согнала его со своего места вниз - на колени, на пол.

Es trieb ihn, seinen Leib gegen die Dielen zu pressen; er fühlte, wie seine Augen groß werden würden wie die eines Fisches, er fühlte durch den nackten Leib hindurch sein Herz gegen das Holz schlagen.

Его тянуло прижаться телом к половицам; он чувствовал, что глаза его делаются большими, как рыбьи, он чувствовал, как сквозь голое тело бьётся о дерево его сердце.

Nun war wirklich eine mächtige Aufregung in Törleß und er mußte sich an seinem Balken festhalten, um sich gegen den Schwindel zu sichern, der ihn hinabzog.

Теперь в Терлесе действительно все кипело, и он должен был ухватиться за балку, чтобы не поддаться головокружению, тянувшему его вниз.

Auf seiner Stirne standen Schweißperlen und er fragte sich ängstlich, was dies alles zu bedeuten habe?

На лбу его выступили капли пота, и он испуганно спрашивал себя, что все это значит.

Aus seiner Gleichgültigkeit aufgeschreckt, horchte er nun auch wieder durch das Dunkel zu den dreien hinüber.

Выведенный из своего безразличия, он снова теперь прислушался сквозь темноту к тем троим.

Es war dort still geworden; nur Basini klagte leise vor sich hin, während er nach seinen Kleidern tastete.

Там стало тихо, только Базини жалобно бормотал что-то, ощупью ища свою одежду.

Törleß fühlte sich durch diese klagenden Laute angenehm berührt.

Терлес почувствовал какую-то приятность в этих жалобных звуках.

Wie mit Spinnenfüßen lief ihm ein Schauer den Rücken hinauf und hinunter; dann saß es zwischen den Schulterblättern fest und zog mit feinen Krallen seine Kopfhaut nach hinten.

Словно паучьими лапками пробежала у него по спине дрожь вверх и вниз; застряла между лопатками и коготками оттянула назад кожу на голове.

Zu seinem Befremden erkannte Törleß, daß er sich in einem Zustande geschlechtlicher Erregung befand.

К своему изумлению, Терлес понял, что находится в состоянии полового возбуждения.

Er dachte zurück und ohne sich zu erinnern, wann dieser eingetreten sei, wußte er doch, daß er schon das eigentümliche Verlangen sich gegen den Boden zu drücken begleitet hatte.

Он стал вспоминать и, не вспомнив, когда оно наступило, припомнил, что оно уже сопровождалось странной потребностью прижаться к полу.

Er schämte sich dessen; aber es hatte ihm wie eine mächtige Blutwelle daherflutend den Kopf benommen.

Он устыдился этого; но словно мощной волной крови это ударило ему в голову.

Beineberg und Reiting kamen zurückgetastet und setzten sich schweigend neben ihn.

Байнеберг и Райтинг ощупью пробрались назад и молча сели с ним рядом.

Beineberg blickte auf die Lampe.

Байнеберг посмотрел на фонарик.

In diesem Augenblicke zog es Törleß wieder hinunter.

В этот миг Терлеса опять потянуло вниз.

Es ging von den Augen aus — das fühlte er nun — von den Augen aus wie eine hypnotische Starre zum Gehirn.

От глаз - он чувствовал это теперь, - от глаз шло к мозгу как бы гипнотическое оцепенение.

Es war eine Frage, ja eine....

То был какой-то вопрос, да, какой-то...

nein, eine Verzweiflung....

нет, какое-то отчаяние...

o es war ihm ja bekannt....

о, ведь это было знакомо ему...

die Mauer, jener Gastgarten, die niederen Hütten, jene Kindheitserinnerung....

стена, тот общественный сад, низкие лачуги, то воспоминание детства...

dasselbe!

то же самое!

dasselbe!

то же самое!

Er sah auf Beineberg. »

Он посмотрел на Байнеберга. "

»Fühlt denn der nichts?

"Неужели этот ничего не чувствует?" -

dachte er.

подумал он.

Aber Beineberg bückte sich und wollte die Lampe aufheben.

Но Байнеберг нагибался, чтобы поднять фонарик.

Törleß hielt seinen Arm zurück. »

Терлес задержал его руку.

»Ist das nicht wie ein Auge?

- Разве не похоже это на глаз? -

sagte er und wies auf den über den Boden fließenden Lichtschein.

сказал он, указывая на растёкшийся на полу свет.

»Willst du vielleicht jetzt poetisch werden?

- Ты что, настроился на поэтический лад?

»Nein.

- Нет.

Aber sagst du nicht selbst, daß es mit den Augen eine eigene Bewandtnis hat?

Но разве ты сам не говорил, что с глазами дело обстоит особо?

Aus ihnen wirkt — denk doch nur an deine hypnotischen Lieblingsideen — mitunter eine Kraft, die in keinem Physikunterricht ihren Platz hat; — sicher ist auch, daß man einen Menschen oft weit besser aus seinen Augen errät, als aus seinen Worten....

От них иногда - вспомни любимые свои идеи насчёт гипноза - исходит какая-то сила, которой не встретишь ни в каком курсе физики... Несомненно также, что по глазам человека часто узнаешь куда лучше, чем по его речам...

»Nun — und?

- Ну... и что?

»Mir ist dieses Licht wie ein Auge.

- Для меня этот свет как глаз.

Zu einer fremden Welt.

Глядящий в неведомый мир.

Mir ist, als sollte ich etwas erraten.

У меня такое чувство, будто я должен что-то отгадать.

Aber ich kann nicht.

Но я не могу.

Ich möchte es in mich hinein trinken....

Мне хочется вобрать это в себя...

»Nun — du fängst doch an poetisch zu werden.

- Ну... тебя все-таки тянет на поэзию.

»Nein, es ist mir ernst.

- Нет, я всерьёз.

Ich bin ganz verzweifelt.

Я в полном отчаянии.

So sieh doch nur hin und du wirst es auch fühlen.

Вдумайся только, и ты тоже это почувствуешь.

Ein Bedürfnis, sich in dieser Lache zu wälzen, — auf allen vieren, ganz nah in die staubigen Winkel zu kriechen, als ob man es so erraten könnte....

Потребность поваляться в этой луже... на четвереньках, совсем вплотную к ней, проползти в пыльные углы, словно так это можно отгадать...

»Mein Lieber, das sind Spielereien, Empfindeleien.

- Дорогой мой, баловство, сантименты.

Laß jetzt gefälligst solche Sachen.

Оставь сейчас, пожалуйста, такие вещи.

Beineberg bückte sich vollends und stellte die Lampe wieder auf ihren Platz.

Байнеберг наконец нагнулся и поставил фонарик на место.

Törleß empfand aber Schadenfreude.

А Терлес злорадствовал.

Er fühlte, daß er diese Ereignisse mit einem Sinne mehr in sich aufnahm als seine Gefährten.

У него было такое ощущение, что он вобрал в себя эти события одним чувством больше, чем его спутники.

Er wartete nun auf das Wiedererscheinen Basinis und fühlte mit einem heimlichen Schauer, daß sich seine Kopfhaut abermals unter den feinen Krallen anspannte.

Он ждал сейчас появления Базини и с тайным трепетом чувствовал, что кожа на голове опять напряглась под коготками.

Er wußte es ja schon ganz genau, daß für ihn etwas aufgespart war, das immer wieder und in immer kürzeren Zwischenräumen ihn mahnte; eine Empfindung, die für die anderen unverständlich war, für sein Leben aber offenbar große Wichtigkeit haben mußte.

Он ведь уже совсем точно знал, что для него что-то приберегается, и вновь и вновь и через все более короткие промежутки напоминало ему о себе; ощущение это, другим непонятное, было явно очень важно для его жизни...

Nur was diese Sinnlichkeit dabei zu bedeuten hatte, wußte er nicht, aber er erinnerte sich, daß sie eigentlich schon jedesmal dabei gewesen war, wenn die Ereignisse angefangen hatten, nur ihm sonderbar zu erscheinen, und ihn quälten, weil er hiefür keinen Grund wußte.

Только вот что означала здесь эта чувственность, он не знал, но помнил, что она появлялась каждый раз, когда события представали странными только ему и мучили его, потому что он не знал, в чем тут причина.

Und er nahm sich vor, bei nächster Gelegenheit ernstlich hierüber nachzudenken.

И он решил при следующем случае серьезно обдумать это.

Einstweilen gab er sich ganz dem aufregenden Schauer hin, der Basinis Wiedererscheinen voranging.

Пока же он целиком отдался возбуждающему трепету, который предшествовал появлению Базини.

Beineberg hatte die Lampe aufgerichtet und wieder schnitten die Strahlen einen Kreis in das Dunkel, wie einen leeren Rahmen.

Байнеберг установил фонарик, и лучи снова вырезали в темноте круг, как пустую рамку.

Und mit einem Male war Basinis Antlitz wieder darinnen; genau so wie zum ersten Male; mit demselben starr festgehaltenen, süßlichen Lächeln; als ob in der Zwischenzeit nichts geschehen wäre; nur über Oberlippe, Mund und Kinn zeichneten langsame Blutstropfen einen roten, wie ein Wurm sich windenden Weg.

И вдруг в этой рамке снова оказалось лицо Базини; точно так же, как в первый раз, с той же застывшей, слащавой улыбкой; словно в промежутке ничего не случилось, только по его верхней губе, рту и подбородку прочерчивали извилистую, как червяк, дорожку медленные капли крови.

»Dort setze dich nieder!

- Сядь там! -

Reiting wies auf den mächtigen Balken.

Райтинг указал на мощную балку.

Basini gehorchte.

Базини повиновался.

Reiting hub zu sprechen an: »

Райтинг начал говорить:

»Du hast wahrscheinlich schon geglaubt, daß du fein heraus bist; was?

- Ты уже, наверно, думал, что дёшево отделался, да?

Du hast wohl geglaubt, ich werde dir helfen?

Думал, вероятно, я помогу тебе?

Nun, da hast du dich getäuscht.

Ну, так ты ошибся.

Was ich mit dir tat, war nur, um zu sehen, wie weit deine Niedrigkeit geht.

То, что я с тобой делал, я делал, только чтобы посмотреть, до чего дойдёт твоя подлость.

Basini machte eine abwehrende Bewegung.

Базини сделал протестующее движение.

Reiting drohte wieder, auf ihn zu springen.

Райтинг пригрозил снова броситься на него.

Da sagte Basini: »

Тогда Базини сказал:

»Aber ich bitte euch um Gottes willen, ich konnte nicht anders.

- Прошу вас, Бога ради, я не мог иначе.

»Schweig!

- Молчи! -

schrie Reiting, »deine Ausreden haben wir satt.

крикнул Райтинг. - Надоели нам твои увёртки!

Wir wissen nun ein für allemal, wie wir mit dir daran sind und werden uns danach richten....

Теперь мы узнали раз и навсегда, чего от тебя можно ждать, и поступать будем соответственно...

Es trat ein kurzes Schweigen ein.

Наступило короткое молчание.

Da sagte plötzlich Törleß leise, fast freundlich: »

Вдруг Терлес тихо, почти ласково сказал:

»Sag doch, ich bin ein Dieb.

- Скажи-ка: "Я вор".

Basini machte große, fast erschrockene Augen; Beineberg lachte beifällig.

Базини сделал большие, почти испуганные глаза; Байнеберг одобрительно засмеялся.

Aber Basini schwieg.

Но Базини молчал.

Da gab ihm Beineberg einen Stoß in die Rippen und schrie ihn an:

Тогда Байнеберг толкнул его в бок и прикрикнул на него:

»Hörst du nicht, du sollst sagen, daß du ein Dieb bist!

- Не слышишь, что ли, ты должен сказать, что ты вор!

Sofort wirst du es sagen!

Говори сейчас же!

Abermals trat eine kurze, kaum wägbare Stille ein; dann sagte Basini leise, in einem Atem und mit möglichst harmloser Betonung: »

Снова наступила короткая, почти мгновенная тишина; затем Базини тихо, одним духом и как можно более безобидным тоном сказал:

»Ich bin ein Dieb.

- Я вор.

Beineberg und Reiting lachten vergnügt zu Törleß hinüber: »

Байнеберг и Райтинг довольно засмеялись, глядя на Терлеса.

»Das war ein guter Einfall von dir, Kleiner,« und zu Basini: »

- Это ты хорошо придумал, малыш. И обратились к Базини:

»Und jetzt wirst du sofort noch sagen: ›

- А теперь ты скажешь ещё:

›Ich bin ein Tier ein diebisches Tier, euer diebisches, schweinisches Tier!‹

я скотина, я вор и скотина, я ваша скотина, вор и свинья.

Und Basini sagte es, ohne auszusetzen und mit geschlossenen Augen.

И Базини сказал это не переводя дыхания и с закрытыми глазами.

Aber Törleß hatte sich schon wieder ins Dunkel zurückgelehnt.

Но Терлес уже опять откинулся в темноту.

Ihm ekelte vor der Szene und er schämte sich, daß er seinen Einfall den anderen preisgegeben hatte.

Ему было тошно от этой сцены и стыдно, что он выдал другим пришедшее ему в голову.

Während des Mathematikunterrichtes war Törleß plötzlich ein Einfall gekommen.

На занятиях по математике Терлеса вдруг осенила одна мысль.

Er hatte schon während der letzten Tage den Unterricht in der Schule mit besonderem Interesse verfolgt gehabt, denn er dachte sich: »

В последние дни он слушал уроки в школе с особым интересом, ибо про себя думал: "

»Wenn dies wirklich die Vorbereitung für das Leben sein soll, wie sie sagen, so muß sich doch auch etwas von dem angedeutet finden, was ich suche.

"Если это действительно подготовка к жизни, как они говорят, то значит, тут должен найтись и какой-то намёк на то, чего я ищу".

Gerade an die Mathematik hatte er dabei gedacht; noch von jenen Gedanken an das Unendliche her.

При этом он думал именно о математике; ещё со времени тех мыслей о бесконечности.

Und richtig war es ihm mitten im Unterrichte heiß in den Kopf geschossen.

И в самом деле, среди занятий его вдруг озарило.

Gleich nach Beendigung der Stunde setzte er sich zu Beineberg als dem einzigen, mit dem er über etwas derartiges sprechen konnte.

Сразу после окончания урока он подсел к Байнебергу - единственному, с кем он мог говорить о подобных вещах.

»Du, hast du das vorhin ganz verstanden?

- Слушай, ты это вполне понял? -

»Was?

Что?

»Die Geschichte mit den imaginären Zahlen?

- Эту историю с мнимыми числами?

»Ja. Das ist doch gar nicht so schwer.

- Да. Это же совсем не так трудно.

Man muß nur festhalten, daß die Quadratwurzel aus negativ Eins die Rechnungseinheit ist.

Надо только запомнить, что квадратный корень из минус единицы - это ещё одна величина при вычислении.

»Das ist es aber gerade.

- Но вот в том-то и дело.

Die gibt es doch gar nicht.

Такого же не существует.

Jede Zahl, ob sie nun positiv ist oder negativ, gibt zum Quadrat erhoben etwas Positives.

Любое число, положительное или отрицательное, даёт в квадрате что-то положительное.

Es kann daher gar keine wirkliche Zahl geben, welche die Quadratwurzel von etwas Negativem wäre.

Поэтому не может быть в действительности числа, которое было бы квадратным корнем из чего-то отрицательного.

»Ganz recht; aber warum sollte man nicht trotzdem versuchen, auch bei einer negativen Zahl die Operation des Quadratwurzelziehens anzuwenden?

- Совершенно верно. Но почему бы, несмотря на это, не попытаться произвести извлечение квадратного корня и при отрицательном числе?

Natürlich kann dies dann keinen wirklichen Wert ergeben und man nennt doch auch deswegen das Resultat nur ein imaginäres.

Конечно, это не может дать никакой действительной величины, но потому-то и называют такой результат мнимым.

Es ist so, wie wenn man sagen würde:

Это все равно как сказать:

hier saß sonst immer jemand, stellen wir ihm also auch heute einen Stuhl hin; und selbst, wenn er inzwischen gestorben wäre, so tuen wir doch, als ob er käme.

здесь вообще всегда кто-то сидел, поставим и сегодня стул для него. И даже если он тем временем умер, сделаем вид, будто он придёт.

»Wie kann man aber, wenn man bestimmt, ganz mathematisch bestimmt weiß, daß es unmöglich ist?

- Но как же так, если точно, с математической точностью знаешь, что это невозможно.

»So tut man eben trotzdem, als ob dem nicht so wäre.

- Вот и делают вид, будто это не так.

Es wird wohl irgendeinen Erfolg haben.

Видимо, какой-то толк от этого есть.

Was ist es denn schließlich anderes mit den irrationalen Zahlen?

А разве иначе обстоит дело с иррациональными числами?

Eine Division, die nie zu Ende kommt, ein Bruch, dessen Wert nie und nie und nie herauskommt, wenn du auch noch so lange rechnest?

Деление, которое никогда не кончается, дробь, величину которой нельзя вычислить, сколько бы долго ты ни считал?

Und was kannst du dir darunter denken, daß sich parallele Linien im Unendlichen schneiden sollen?

А как ты можешь представить себе, что параллельные линии пересекаются в бесконечности?

Ich glaube, wenn man allzu gewissenhaft wäre, so gäbe es keine Mathematik.

Я думаю, если бы мы были чересчур добросовестны, то математики не было бы на свете.

»Darin hast du recht.

- В этом ты прав.

Wenn man es sich so vorstellt, ist es eigenartig genug.

Если все так и представлять себе, то получается и правда довольно странно.

Aber das merkwürdige ist ja gerade, daß man trotzdem mit solchen imaginären oder sonstwie unmöglichen Werten ganz wirklich rechnen kann, und zum Schlusse ein greifbares Resultat vorhanden ist!

Но этот-то и Удивительно, что с этими мнимыми или ещё какими-либо невозможными величинами можно действительно производить вычисления, дающие осязаемый результат!

»Nun, die imaginären Faktoren müssen sich zu diesem Zwecke im Laufe der Rechnung gegenseitig aufheben.

- Только эти мнимые факторы должны в ходе вычисления взаимно уничтожаться.

»Ja, ja; alles, was du sagst, weiß ich auch.

- Да, да. Все, что ты говоришь, я знаю.

Aber bleibt nicht trotzdem etwas ganz Sonderbares an der Sache haften?

Но не остаётся ли, несмотря ни на что, во всем этом что-то необыкновенное?

Wie soll ich das ausdrücken?

Как бы объяснить это тебе?

Denk doch nur einmal so daran:

Задумайся только:

In solch einer Rechnung sind am Anfang ganz solide Zahlen, die Meter oder Gewichte, oder irgend etwas anderes Greifbares darstellen können und wenigstens wirkliche Zahlen sind.

сначала в таком вычислении идут вполне солидные числа, представляющие собой метры, или вес, или ещё что-нибудь ощутимое и хотя бы являющиеся действительно числами.

Am Ende der Rechnung stehen ebensolche.

В конце вычисления числа такие же.

Aber diese beiden hängen miteinander durch etwas zusammen, das es gar nicht gibt.

Но те и другие связаны между собой чем-то, чего вообще нет.

Ist das nicht wie eine Brücke, von der nur Anfangs- und Endpfeiler vorhanden sind und die man dennoch so sicher überschreitet, als ob sie ganz dastünde?

Не похоже ли это на мост, от которого остались только опоры в начале и в конце и который все же переходишь так уверенно, словно он весь налицо?

Für mich hat so eine Rechnung etwas Schwindliges; als ob es ein Stück des Weges weiß Gott wohin ginge.

Для меня в таком вычислении есть что-то головокружительное. Словно часть пути заходит бог весть куда.

Das eigentlich Unheimliche ist mir aber die Kraft, die in solch einer Rechnung steckt und einen so festhält, daß man doch wieder richtig landet.

Но самое жуткое, по-моему, - сила, которая скрыта в таком вычислении и держит тебя так крепко, что ты все-таки попадаешь туда, куда нужно.

Beineberg grinste: »

Байнеберг ухмыльнулся.

»Du sprichst ja beinahe schon so wie unser Pfaffe:....

- Ты говоришь уже почти совсем как наш поп: "Ты видишь яблоко...

Du siehst einen Apfel — das sind die Lichtschwingungen und das Auge und so weiter — — und du streckst die Hand aus, um ihn zu stehlen — das sind die Muskeln und die Nerven, die diese in Bewegung setzen. —

это колебания света, а глаза и так далее... и ты протягиваешь руку, чтобы украсть его... это мышцы и нервы приводят её в движение...

Aber zwischen den beiden liegt etwas und bringt eins aus dem andern hervor — und das ist die unsterbliche Seele, die dabei gesündigt hat....;

Но между тем и другим есть что-то, что рождает одно из другого... а это бессмертная душа, которая согрешила сейчас...

ja — ja — keine eurer Handlungen ist erklärlich ohne die Seele, die auf euch spielt wie auf den Tasten eines Klaviers....

да... да... ни одного вашего действия нельзя объяснить без души, она играет вами, как фортепианными клавишами..." -

Und er ahmte den Stimmfall nach, mit dem der Katechet dieses alte Gleichnis vorzubringen pflegte. — »

И он передразнил интонацию, с какой преподаватель катехизиса рассказывал эту старую притчу.

»Übrigens interessiert mich diese ganze Geschichte wenig.

- Впрочем, вся эта история мало интересует меня.

»Ich dachte, gerade dich müßte sie interessieren.

- Я думал, как раз тебя она должна интересовать.

Ich wenigstens mußte gleich an dich denken, weil das — wenn es wirklich so unerklärlich ist — doch fast eine Bestätigung für deinen Glauben wäre.

Я, во всяком случае, сразу подумал о тебе, потому что это - если это действительно так необъяснимо - почти подтверждение твоей веры.

»Warum sollte es nicht unerklärlich sein?

- Почему это не должно быть объяснимо?

Ich halte es für ganz wohl möglich, daß hier die Erfinder der Mathematik über ihre eigenen Füße gestolpert sind.

Я вполне допускаю, что изобретатели математики споткнулись тут о собственные ноги.

Denn warum sollte das, was jenseits unseres Verstandes liegt, sich nicht einen solchen Spaß mit eben diesem Verstande erlaubt haben?

Почему, в самом деле, то, что находится за пределами нашего разума, не могло позволить себе сыграть такую шутку именно с этим самым разумом?

Aber ich gib mich damit nicht ab, denn diese Dinge führen doch zu nichts.

Но меня это не занимает, ведь такие вещи ни к чему не ведут.

Noch am selben Tage hatte Törleß den Lehrer der Mathematik gebeten, ihn besuchen zu dürfen, um sich über einige Stellen des letzten Vortrages Aufklärung zu holen.

Ещё в тот же день Терлес попросил у учителя математики разрешения прийти к нему, чтобы тот объяснил ему некоторые места последней лекции.

Den nächsten Tag, während der Mittagspause, stieg er nun die Treppe zu der kleinen Professorswohnung hinan.

На следующий день во время обеденного перерыва он поднялся по лестнице в маленькую квартиру преподавателя.

Er hatte jetzt einen ganz neuen Respekt vor der Mathematik, da sie ihm nun einmal aus einer toten Lernaufgabe unversehens etwas sehr Lebendiges geworden zu sein schien.

Он проникся теперь каким-то совершенно новым уважением к математике, потому что она внезапно перестала быть для него мёртвым учебным заданием и сделалась чем-то очень живым.

Und von diesem Respekte aus empfand er eine Art Neid gegen den Professor, dem alle diese Beziehungen vertraut sein mußten und der ihre Kenntnis stets bei sich trug, wie den Schlüssel eines versperrten Gartens.

И из-за этого уважения он испытывал какую-то зависть к учителю, который, конечно, прекрасно знал все эти связи, всегда носил с собой своё знание, как ключ от запертого сада.

Überdies wurde Törleß aber auch von einer, allerdings ein wenig zaghaften Neugierde angetrieben.

Но, кроме того, Терлесом двигало любопытство, несколько, впрочем, нерешительное.

Er war noch nie in dem Zimmer eines erwachsenen jungen Mannes gewesen und es kitzelte ihn zu erfahren, wie denn das Leben eines solchen anderen, wissenden und doch ruhigen Menschen aussehe, wenigstens so weit man aus den äußeren, umgebenden Dingen darauf schließen kann.

Он никогда ещё не был в комнате молодого мужчины, и ему очень хотелось узнать, как выглядит жизнь такого другого, знающего и все же спокойного человека, узнать хотя бы настолько, насколько о нем можно судить по внешнему виду, по окружению.

Er war sonst seinen Lehrern gegenüber scheu und zurückhaltend und glaubte, daß er sich deswegen nicht ihrer besonderen Zuneigung erfreue.

Вообще-то он был по отношению к своим учителям робок и сдержан и считал, что потому особым их расположением не пользуется.

Seine Bitte erschien ihm daher, während er jetzt erregt vor der Türe innehielt, als ein Wagnis, bei dem es sich weniger darum handelte, eine Aufklärung zu erhalten, — denn ganz im stillen zweifelte er schon jetzt daran, — als daß er einen Blick — gewissermaßen hinter den Professor und in dessen tägliches Konkubinat mit der Mathematik hinein — tun könne.

Его просьба показалась ему поэтому, когда он теперь взволнованно остановился у двери, рискованным предприятием, где дело идёт не столько о том, чтобы получить разъяснение, - ибо в глубине души он теперь уже сомневался в этом, - сколько о том, чтобы заглянуть как бы за учителя, в его каждодневное соприкосновение с математикой.

Man führte ihn in das Arbeitszimmer.

Его провели в кабинет.

Es war ein länglicher einfenstriger Raum; ein mit Tintenflecken übertropfter Schreibtisch stand in der Nähe des Fensters und an der Wand ein Sofa, das mit einem gerippten, grünen, kratzigen Stoffe überzogen war und Quasten hatte.

Это была продолговатая комната с одним окном; у окна стоял закапанный чернилами письменный стол, а у стены - диван, обитый рубчатой зелёной колючей тканью и украшенный кисточками.

Oberhalb dieses Sofas hingen eine ausgeblichene Studentenmütze und eine Anzahl brauner, nachgedunkelter Photographien in Visiteformat aus der Universitätszeit.

Над диваном висели выцветшая студенческая шапочка и множество коричневых, потемневших фотографий формата визитной карточки, сделанных в университетские времена.

Auf dem ovalen Tische mit den X-füßen, deren graziös sein sollende Schnörkel wie eine mißglückte Artigkeit wirkten, lag eine Pfeife und blättriger, großgeschnittener Tabak.

На овальном столе с крестообразным подножием, завитки которого, претендуя на изящество, походили на неудавшуюся любезность, лежали трубка и пластинчатый, крупно нарезанный табак.

Das ganze Zimmer hatte davon einen Geruch nach billigem Knaster.

Вся комната пропахла поэтому дешёвым кнастером.

Kaum hatte Törleß diese Eindrücke in sich aufgenommen und ein gewisses Mißbehagen in sich konstatiert, wie bei der Berührung mit etwas Unappetitlichem, als sein Lehrer eintrat.

Не успел Терлес вобрать в себя эти впечатления и отметить в себе известное неудовольствие, словно от соприкосновения с чем-то неаппетитным, как вошёл учитель.

Er war ein junger Mann von höchstens dreißig Jahren; blond, nervös und ein ganz tüchtiger Mathematiker, welcher der Akademie schon einige wichtige Abhandlungen eingereicht hatte.

Это был молодой человек, не старше тридцати лет, блондин, нервный, недюжинный математик, уже представивший учёному миру несколько важных работ.

Er setzte sich sofort an seinen Schreibtisch, kramte ein wenig in den umherliegenden Papieren, (Törleß kam es später vor, daß er sich geradenwegs dorthin gerettet hatte), putzte seinen Klemmer mit dem Taschentuche, schlug ein Bein über das andere und sah Törleß erwartend an.

Он сразу сел за свой письменный стол, покопался в лежащих на нем бумагах (Терлесу поздней показалось, что он укрылся за ним), протёр носовым платком пенсне, закинул ногу на ногу и выжидательно посмотрел на Терлеса.

Dieser hatte nun auch ihn zu mustern begonnen.

Терлес тоже начал уже разглядывать его.

Er bemerkte ein Paar grober weißer Wollsocken und darüber, daß die Bänder der Unterhose von der Wichse der Zugstiefel schwarz gescheuert waren.

Он заметил белые грубошёрстные носки и ещё - что тесёмки подштанников выпачкались о ваксу полусапожек.

Dagegen sah das Taschentuch weiß und geziert hervor und die Krawatte war zwar genäht, aber dafür prächtig buntscheckig wie eine Palette.

Носовой платок зато выделялся по контрасту белизной и манерностью, а галстук был хоть и лоскутный, но зато пестрел всеми цветами радуги, как палитра.

Törleß fühlte sich unwillkürlich durch diese kleinen Beobachtungen weiter abgestoßen; er vermochte kaum mehr zu hoffen, daß dieser Mensch wirklich im Besitze bedeutungsvoller Erkenntnisse sei, wenn doch offenbar an seiner Person und ganzen Umgebung nicht das geringste davon zu merken war.

Терлес чувствовал, что эти маленькие наблюдения невольно отталкивают его дальше, он уже не мог надеяться, что этот человек действительно обладает значительными знаниями, коль скоро ни в его внешности, ни во всем его окружении явно не было ни малейшего признака таковых.

Er hatte sich im stillen das Arbeitszimmer eines Mathematikers ganz anders vorgestellt; mit irgendwelchem Ausdrucke für die fürchterlichen Dinge, die darin gedacht wurden.

Кабинет математика он втихомолку представлял себе совершенно иным: с каким-нибудь внешним проявлением ужасных вещей, которые здесь продумывались.

Das Gewöhnliche verletzte ihn; er übertrug es auf die Mathematik, und sein Respekt begann einem mißtrauischen Widerstreben zu weichen.

Обыкновенность оскорбила его; он перенёс её на математику, и его почтение перед ней стало сменяться недоверчивой строптивостью.

Da nun auch der Professor ungeduldig auf seinem Platze hin und her rückte und nicht wußte, wie er das lange Schweigen und die musternden Blicke deuten solle, lag zwischen den beiden Menschen schon in diesem Augenblicke die Atmosphäre eines Mißverständnisses.

А поскольку и учитель нетерпеливо ёрзал на своём месте, не зная, как истолковать столь продолжительное молчание и столь пытливые взгляды, между обоими уже в эту минуту установилась атмосфера недоразумения.

»Nun wollen wir....

- Ну, давайте...

wollen Sie....

пожалуйста...

ich bin gerne bereit Ihnen Auskunft zu erteilen«, begann der Professor.

я с удовольствием объясню вам, - начал учитель.

Törleß trug seine Einwendungen vor und bemühte sich, deren Bedeutung für ihn auseinanderzusetzen.

Терлес изложил свои возражения, стараясь разъяснить, что они для него значат.

Aber ihm war, als müßte er durch einen dicken, trüben Nebel hindurch sprechen und seine besten Worte erstickten schon in der Kehle.

Но у него было такое чувство, будто он говорит сквозь плотный, мутный туман, и лучшие его слова застревали у него уже в горле.

Der Professor lächelte, hüstelte einstweilen, sagte: »Sie gestatten« und zündete sich eine Zigarette an, rauchte sie in hastigen Zügen; das Papier — was Törleß alles zwischendurch bemerkte und gewöhnlich fand — lief fett an und bog sich jedesmal knisternd ein; der Professor nahm den Klemmer von der Nase, setzte ihn wieder auf, nickte mit dem Kopfe,...

Учитель улыбался, покашливал, сказал "с вашего позволения" и, закурив папиросу, курил её торопливыми затяжками; бумага - Терлес все это замечал и находил обыкновенным - густо тускнела и каждый раз с треском скукоживалась; учитель снял пенсне, снова надел его, кивнул головой...

schließlich ließ er Törleß gar nicht zu Ende kommen. »

наконец не дал Терлесу договорить.

»Es freut mich, ja mein lieber Törleß, es freut mich wirklich sehr,« unterbrach er ihn, »Ihre Bedenken zeigen von Ernst, von eigenem Nachdenken, von....

- Я рад, да, дорогой мой Терлес, я действительно очень рад, - прервал он его. - Ваши сомнения свидетельствуют о серьёзности, о вдумчивости, о...

hm....

гм...

aber es ist gar nicht so leicht, Ihnen die gewünschte Aufklärung zu geben,....

но не так-то легко дать вам нужное объяснение...

Sie dürfen mich da nicht mißverstehen.

Не поймите меня превратно...

Sehen Sie, Sie sprachen von dem Eingreifen transzendenter, hm ja....

Видите ли, вы говорили о вмешательстве трансцендентных гм... да...

transzendent nennt man das, — Faktoren....

это называется трансцендентный... факторов...

Nun weiß ich ja allerdings nicht, wie Sie hierüber fühlen; mit dem Übersinnlichen, jenseits der strengen Grenzen des Verstandes Liegenden, ist es eine ganz eigene Sache.

Я же не знаю, как вы это ощущаете. Сверхчувственное, находящееся по ту сторону строгих границ разума, - это статья особая.

Ich bin eigentlich nicht recht befugt, da einzugreifen, es gehört nicht zu meinem Gegenstande; man kann so und so darüber denken, und ich möchte durchaus vermeiden, gegen irgend jemanden zu polemisieren....

Я, собственно, не очень-то вправе вмешиваться в такие вещи, это не относится к моему предмету. На сей счёт можно подумать и так, и этак, и я отнюдь не собираюсь с кем-либо полемизировать...

Was aber die Mathematik anlangt,« und hiebei betonte er das Wort Mathematik, als ob er eine verhängnisvolle Tür ein für allemal zuschlagen wollte, »was also die Mathematik anlangt, ist es ganz gewiß, daß hier auch ein natürlicher und nur mathematischer Zusammenhang besteht.

Что же касается математики, - и он подчеркнул слово "математика", словно раз и навсегда захлопывая какую-то роковую дверь, что, стало быть, касается математики, то тут, несомненно, есть также естественная и только математическая связь.

Nur müßte ich, — um streng wissenschaftlich zu sein, — Voraussetzungen machen, die Sie kaum noch verstehen dürften, auch fehlt uns die Zeit dazu.

Мне пришлось бы только - строгой научности ради - сделать несколько допущений, которые вы вряд ли поймёте, да и времени на это у нас нет.

Wissen Sie, ich gebe ja gerne zu, daß zum Beispiel diese imaginären, diese gar nicht wirklich existierenden Zahlwerte, ha ha, gar keine kleine Nuß für einen jungen Studenten sind.

Я, знаете, готов признать, что, например, эти мнимые, эти не существующие в действительности величины, ха-ха, весьма твёрдый орешек для молодого ученика.

Sie müssen sich damit zufrieden geben, daß solche mathematische Begriffe eben rein mathematische Denknotwendigkeiten sind. Überlegen Sie nur:

Удовлетворитесь тем, что такие математические понятия - это чисто математическая логическая неизбежность.

auf der elementaren Stufe des Unterrichts, auf der sie sich noch befinden, hält es sehr schwer, für vieles, das man berühren muß, die richtige Erklärung zu geben.

Поймите, на той элементарной ступени обучения, где вы ещё находитесь, многому, чего приходится касаться, очень трудно дать верное объяснение.

Zum Glück fühlen es die wenigsten, wenn aber einer, wie Sie heute, — doch wie gesagt, es hat mich sehr gefreut, — nun wirklich kommt, so kann man nur sagen:

К счастью, это мало кто чувствует, но если такой, как вы, сегодня, - но, повторяю, меня это очень обрадовало, - действительно вдруг находится, то ему можно только сказать:

Lieber Freund, du mußt einfach glauben; wenn du einmal zehnmal soviel Mathematik können wirst als jetzt, so wirst du verstehen, aber einstweilen: glauben!

дорогой друг, ты должен просто поверить; когда ты будешь знать математику в десять раз больше, чем сейчас, ты поймёшь, а пока поверь!

Es geht nicht anders, lieber Törleß, die Mathematik ist eine ganze Welt für sich und man muß reichlich lange in ihr gelebt haben, um alles zu fühlen, was in ihr notwendig ist.

Иначе нельзя, дорогой Терлес, математика - это особый мир, и надо в нем довольно долго пожить, чтобы почувствовать все, что в нем требуется.

Törleß war froh, als der Professor schwieg.

Терлес был рад, когда учитель умолк.

Seit er die Tür zufallen gehört hatte, war ihm, daß sich die Worte immer weiter und weiter entfernten,....

С тех пор как та дверь захлопнулась, у него было такое чувство, что слова удаляются все дальше и дальше...

nach der anderen, gleichgültigen Seite hin, wo alle richtigen und doch nichts besagenden Erklärungen liegen.

в другую, безразличную сторону, туда, где находятся все верные и все же ничего не говорящие объяснения.

Aber er war von dem Schwall der Worte und dem Mißlingen betäubt und verstand nicht gleich, daß er nun aufstehen solle.

Но он был оглушён потоком слов и своей неудачей и не сразу понял, что пора подняться.

Da suchte der Professor, um es endgültig zu erledigen, nach einem letzten, überzeugenden Argumente.

Тогда, чтобы окончательно решить дело, учитель поискал последний, убедительный аргумент.

Auf einem kleinen Tischchen lag ein Renommierband Kant.

На маленьком столике лежал роскошно изданный том Канта.

Den nahm der Professor und zeigte ihn Törleß. »

Учитель взял его и показал Терлесу.

»Sehen Sie dieses Buch, das ist Philosophie, es enthält die Bestimmungsstücke unseres Handelns.

- Видите эту книгу, это философия, здесь даны определяющие элементы наших поступков.

Und wenn Sie dem auf den Grund fühlen könnten, so würden Sie auf lauter solche Denknotwendigkeiten stoßen, die eben alles bestimmen, ohne daß sie selbst so ohneweiters einzusehen wären.

И если бы вы могли проникнуть в их подоплёку, вы увидели бы сплошь такие логические неизбежности, которые все определять-то определяют, а сами-то не так уж понятны. Это очень похоже на то, с чем мы сталкиваемся в математике.

Es ist ganz ähnlich wie mit dem in der Mathematik. Und dennoch handeln wir fortwährend danach:

И все же мы то и дело поступаем в соответствии с ними.

Da haben Sie gleich den Beweis dafür, wie wichtig solche Dinge sind.

Вот вам и доказательство того, насколько важны такие вещи.

Aber«, lächelte er, als er sah, daß Törleß richtig das Buch aufschlug und darinnen blätterte, »lassen Sie es doch jetzt noch.

Однако, - усмехнулся он, увидев, что Терлес и впрямь раскрыл книгу и стал листать её, - оставьте это пока.

Ich wollte Ihnen nur ein Beispiel geben, an das Sie sich später einmal erinnern können; vorläufig dürfte es wohl noch zu schwer für Sie sein.

Я хотел только привести вам пример, который вы вдруг когда-нибудь вспомните. Пока это, пожалуй, слишком трудно для вас.

Den ganzen Rest des Tages über befand sich Törleß in einem bewegten Zustande.

Весь остаток дня Терлес находился в состоянии взволнованности.

Der Umstand, daß er Kant in der Hand gehabt hatte, — dieser ganz zufällige Umstand, dem er im Augenblicke wenig Beachtung geschenkt hatte, — wirkte mächtig in ihm nach.

То обстоятельство, что он держал в руках Канта, это случайное обстоятельство, на которое он в ту минуту особого внимания не обратил, отзывалось в нем теперь с большой силой.

Der Name Kants war ihm vom Hörensagen wohl bekannt und hatte für ihn den Kurswert, den er allgemein in der sich mit den Geisteswissenschaften nur von ferne befassenden Gesellschaft hat — als letztes Wort der Philosophie.

Имя Канта было известно ему понаслышке и котировалось у него так, как оно вообще котируется в обществе, далёком от гуманитарных наук, - как последнее слово философии.

Und diese Autorität war sogar mit ein Grund gewesen, daß sich Törleß bisher so wenig mit ernsten Büchern beschäftigt hatte.

И этот авторитет был даже одной из причин того, что Терлес мало занимался дотоле серьезными книгами.

Sehr junge Menschen pflegen sich ja, wenn einmal die Periode überwunden ist, in der sie Kutscher, Gärtner oder Zuckerbäcker werden wollten, mit der Phantasie das Gebiet ihrer Lebensaufgaben zunächst dort abzustecken, wo sich ihrem Ehrgeize die meiste Möglichkeit, Auszeichnendes zu leisten, darzubieten scheint.

Ведь обычно, преодолев период, когда им хотелось стать кучером, садовником или кондитером, очень молодые люди выбирают себе в фантазии поприще прежде всего там, где, как им кажется, их честолюбию представится наибольшая возможность совершить что-нибудь выдающееся.

Wenn sie sagen, sie wollen Arzt werden, so haben sie sicher einmal irgendwo ein hübsches und gefülltes Wartezimmer gesehen, oder einen Glasschrank mit unheimlichen chirurgischen Instrumenten, oder ähnliches; sprechen sie von der diplomatischen Laufbahn, so denken sie an den Glanz und die Vornehmheit internationaler Salons, kurz sie wählen ihren Beruf nach dem Milieu, in dem sie sich am liebsten sehen möchten, und nach der Pose, in der sie sich am besten gefallen.

Если они говорят, что хотят стать врачом, то наверняка они видели где-нибудь красивую и заполненную приёмную, или стеклянный шкаф с жутковатыми хирургическими инструментами, или ещё что-то подобное; если они говорят о дипломатической карьере, то думают о блеске и изысканности международных салонов. Словом, они выбирают себе профессию по той среде, в какой им больше всего хочется видеть себя, и по той позе, в какой они нравятся себе больше всего.

Nun war vor Törleß der Name Kant nie anders als gelegentlich und mit einer Miene ausgesprochen worden, wie der eines unheimlichen Heiligen.

При Терлесе имя Канта произносилось не иначе, как к слову и с таким выражением лица, словно это имя какого-нибудь наводящего жуть святого.

Und Törleß konnte gar nichts anderes denken, als daß von Kant die Probleme der Philosophie endgültig gelöst seien, und diese seither eine zwecklose Beschäftigung bleibe, wie er ja auch glaubte, daß es sich nach Schiller und Goethe nicht mehr lohne zu dichten.

И Терлес не мог не думать, что Кант окончательно решил проблемы философии и с тех пор заниматься ею - пустое дело, ведь точно так же он, Терлес, считал, что после Гете и Шиллера незачем уже сочинять стихи.

Zu Hause standen diese Bücher in dem Schranke mit den grünen Scheiben in Papas Arbeitszimmer und Törleß wußte, daß dieser nie geöffnet wurde, außer um ihn einem Besuch zu zeigen.

Дома эти книги стояли в шкафу с зелёными стёклами в папином кабинете, и Терлес знал, что шкаф этот никогда не открывался, кроме тех случаев, когда его показывали какому-нибудь гостю.

Er war wie das Heiligtum einer Gottheit, der man nicht gerne naht, und die man nur verehrt, weil man froh ist, daß man sich dank ihrer Existenz um gewisse Dinge nicht mehr zu kümmern braucht.

Это было как святилище некоего божества, к которому стараются не приближаться и которое чтут только потому, что благодаря его существованию можно уже не печься об определённых вещах.

Dieses schiefe Verhältnis zu Philosophie und Literatur hatte später auf Törleß' weitere Entwicklung jenen unglücklichen Einfluß ausgeübt, dem er manche traurige Stunde zu danken hatte.

Это искажённое отношение к философии и литературе оказало впоследствии на дальнейшее развитие Терлеса то злосчастное влияние, которому он обязан был множеством печальных часов.

Denn sein Ehrgeiz wurde hiedurch von seinen eigentlichen Gegenständen abgedrängt und geriet, während er, seines Zieles beraubt, nach einem neuen suchte, — unter den brutalen und entschlossenen Einfluß seiner Gefährten.

Ибо из-за этого его честолюбие оттеснялось от истинных своих объектов и попадало - пока он, утратив свою цель, искал какой-нибудь новый - под грубое и решительное влияние его спутников.

Seine Neigungen kehrten nur noch gelegentlich und verschämt zurück und hinterließen jedesmal das Bewußtsein, etwas Unnützes und Lächerliches getan zu haben.

Его склонности возвращались уже только изредка и стыдливо и каждый раз оставляли сознание, что он совершил что-то ненужное и смешное.

Sie waren aber doch so stark, daß es ihm nicht gelang, sich ihrer ganz zu entledigen, und dieser beständige Kampf war es, der sein Wesen der festen Linien und des aufrechten Ganges beraubte.

Но они были все же настолько сильны, что ему не удавалось освободиться от них совсем, и эта постоянная борьба лишала его нрав твёрдых линий и прямоты.

Mit dem heutigen Tage schien jedoch dieses Verhältnis in eine neue Phase getreten zu sein.

Сегодня, однако, это отношение вступило, казалось, в какую-то новую фазу.

Die Gedanken, um derentwillen er heute vergeblich Aufklärung gesucht hatte, waren nicht mehr die wurzellosen Verkettungen einer spielenden Einbildungskraft, vielmehr wühlten sie ihn auf, ließen ihn nicht los, und mit seinem ganzen Körper fühlte er, daß hinter ihnen ein Stück seines Lebens poche.

Мысли, ради которых он сегодня тщетно искал разъяснения, уже не были беспочвенной игрой воображения, нет, они взбудоражили, они не отпускали его, и всем своим телом он чувствовал, что за ними бьётся кусок его жизни.

Dies war für Törleß etwas ganz Neues.

Это было для Терлеса что-то совершенно новое.

In seinem Inneren war eine Bestimmtheit, die er sonst nicht an sich gekannt hatte.

В душе его была определённость, которой он вообще-то не знал за собой.

Es war beinahe träumerisch, geheimnisvoll.

Это было что-то мечтательно-таинственное.

Das mußte sich wohl unter den Einflüssen der letzten Zeit in aller Stille entwickelt haben und pochte nun plötzlich mit gebieterischem Finger an.

Это, по-видимому, потихоньку развивалось под влиянием последнего времени и теперь вдруг постучалось властной рукой.

Ihm war zumute wie einer Mutter, die zum ersten Male die herrischen Bewegungen ihrer Leibesfrucht fühlt.

У него было на душе, как у матери, впервые почувствовавшей повелительные движения внутри своей утробы.

Es wurde ein wundervoll genußreicher Nachmittag.

Вторая половина дня выдалась сладостная.

Törleß holte aus seiner Lade alle seine poetischen Versuche hervor, die er dort verwahrt hatte.

Терлес извлёк из ящика все свои поэтические опыты, которые он там хранил.

Er setzte sich mit ihnen zum Ofen und blieb ganz allein und ungesehen hinter dem mächtigen Schirme.

Он сел с ними к печке и оказался в полном одиночестве и невидим за её могучим прикрытием.

Ein Heft nach dem anderen blätterte er durch, dann zerriß er es ganz langsam in lauter kleine Stücke und warf diese einzeln, immer wieder die feine Rührung des Abschieds verkostend, ins Feuer.

Одну за другой перелистывал он тетради, затем очень медленно рвал их на клочки и бросал каждый отдельно в огонь, снова и снова упиваясь умилением прощания.

Er wollte damit alles Gepäck von früher hinter sich werfen, gleich als gelte es jetzt — von nichts beschwert — alle Aufmerksamkeit auf die Schritte zu richten, die nach vorwärts zu tun seien.

Он хотел этим отбросить назад весь прежний груз, словно сейчас пришло время - не отягощённое ничем - направить все внимание на шаги, которые надо сделать вперёд.

Endlich stand er auf und trat unter die anderen.

Наконец он встал и вышел к другим.

Er fühlte sich frei von allen ängstlichen Seitenblicken.

Он чувствовал себя свободным от всяких боязливых взглядов со стороны.

Was er getan hatte, war eigentlich nur ganz instinktiv geschehen; nichts bot ihm eine Sicherheit, daß er wirklich von nun an ein Neuer werde sein können, als das bloße Dasein jenes Impulses. »

То, что он совершил, произошло, в сущности, исключительно инстинктивно; ничто не давало ему уверенности, что отныне он действительно сможет быть другим, кроме самого появления этого импульса. "

»Morgen,« sagte er sich, »morgen werde ich alles sorgfältig revidieren und ich werde schon Klarheit gewinnen.

"Завтра, - сказался себе, - завтра я все тщательно проверю и уж сумею обрести ясность".

Er ging im Saale umher, zwischen den einzelnen Bänken, sah in die geöffneten Hefte, auf die in dem grellen Weiß beim Schreiben geschäftig hin und her hastenden Finger, deren jeder seinen kleinen, braunen Schatten hinter sich herzog, — er sah dem zu wie einer, der plötzlich aufgewacht ist, mit Augen, denen alles von ernsterer Bedeutung zu sein schien.

Он походил по залу, между отдельными скамьями, глядя в раскрытые тетради, на пальцы, деловито сновавшие при письме по их яркой белизне и тянувшие за собой каждый свою маленькую коричневатую тень, - он смотрел на это так, словно вдруг проснулся с глазами, которым все кажется значительнее.

Aber schon der nächste Tag brachte eine arge Enttäuschung.

Но следующий же день принёс горькое разочарование.

Törleß hatte sich nämlich gleich am Morgen die Reklamausgabe jenes Bandes gekauft, den er bei seinem Professor gesehen hatte, und benützte die erste Pause, um mit dem Lesen zu beginnen.

Уже утром Терлес купил дешёвое издание того тома, который видел у учителя, и воспользовался первым же перерывом, чтобы приступить к чтению.

Aber vor lauter Klammern und Fußnoten verstand er kein Wort und wenn er gewissenhaft mit den Augen den Sätzen folgte, war ihm, als drehe eine alte, knöcherne Hand ihm das Gehirn in Schraubenwindungen aus dem Kopfe.

Но из-за сплошных скобок и сносок он не понимал ни слова, а если он добросовестно следовал глазами за фразами, у него появлялось такое ощущение, словно старая костлявая рука вывинчивает у него мозг из головы.

Als er nach etwa einer halben Stunde erschöpft aufhörte, war er nur bis zur zweiten Seite gelangt und Schweiß stand auf seiner Stirne.

Когда он примерно через полчаса, устав, перестал читать, он дошёл только до второй страницы, и на лбу у него выступил пот.

Aber dann biß er die Zähne aufeinander und las nochmals eine Seite weiter, bis die Pause zu Ende war.

Но он сжал зубы и прочёл ещё одну страницу, пока не кончился перерыв.

Abends aber mochte er das Buch schon nicht mehr anrühren.

А вечером ему уже не хотелось прикасаться к этой книге.

Angst?

Страх?

Ekel? —

Отвращение?

er wußte nicht recht.

Он не знал точно.

Nur das eine quälte ihn brennend deutlich, daß der Professor, dieser Mensch, der nach so wenig aussah, das Buch ganz offen im Zimmer liegen hatte, als sei es für ihn eine tägliche Unterhaltung.

Одно лишь мучило его обжигающе явственно - что у учителя, человека такого невысокого, казалось, полёта, книга эта лежала на виду в комнате, словно была его повседневным чтением.

In dieser Stimmung traf ihn Beineberg.

В таком настроении и застал его Байнеберг.

»Nun Törleß, wie war's gestern beim Professor?

- Ну, Терлес, каково было вчера у учителя?

Sie saßen allein in einer Fensternische und hatten den breiten Kleiderständer, auf dem die vielen Mäntel hingen, vorgeschoben, so daß von der Klasse nur ein auf- und abschwellendes Summen und der Widerschein der Lampen an der Decke zu ihnen drang.

Они сидели вдвоём в амбразуре окна, загородившись широкой вешалкой, где висело множество шинелей, так что из класса к ним проникал лишь то нараставший, то затихавший гул и отсвет ламп на потолке.

Törleß spielte zerstreut mit einem vor ihm hängenden Mantel.

Терлес рассеянно играл с висевшей перед ним шинелью.

»Schläfst du denn?

- Ты спишь, что ли?

Er wird dir doch wohl irgend etwas geantwortet haben?

Что-то уж он тебе, наверное, ответил?

Ich kann mir's übrigens denken, er wird nicht schlecht in Verlegenheit gekommen sein, nicht?

Могу, впрочем, представить себе, что он был изрядно смущен, не так ли?

»Warum?

- Почему?

»Nun auf eine so dumme Frage wird er wohl nicht gefaßt gewesen sein.

- Ну, такого глупого вопроса он, наверно, не ждал.

»Die Frage war gar nicht dumm; ich bin sie noch immer nicht los.

- Вопрос был совсем не глупый. Я все ещё не могу отделаться от него.

»Ich meine es ja auch nicht so schlimm; nur für ihn wird sie dumm gewesen sein.

- Да я ведь вовсе не в дурном смысле. Только для него он, наверно, был глуп.

Die lernen ihre Sachen gerade so auswendig wie der Pfaffe seinen Katechismus, und wenn man sie ein wenig außer der Reihe fragt, kommen sie immer in Verlegenheit.

Они заучивают свои сведения наизусть, как поп свой катехизис, и если спросить их не совсем по-заведённому, они всегда смущаются.

»Ach verlegen war der nicht um die Antwort.

- Ах, смутился он не из-за того, что не знал, что ответить.

Er hat mich sogar nicht einmal ausreden lassen, so schnell hat er sie bei der Hand gehabt.

Он даже не дал мне договорить, так быстро нашёлся ответ у него.

»Und wie hat er die Geschichte erklärt?

- Как же он объяснил эту историю?

»Eigentlich gar nicht.

- По сути, никак.

Er hat gesagt, das könne ich jetzt noch nicht einsehen, das seien Denknotwendigkeiten, die erst demjenigen klar werden, der sich bereits eingehender mit diesen Dingen befaßt hat.

Он сказал, что мне этого ещё не понять, что это логические неизбежности, которые становятся ясными только тому, кто уже занимался этими вещами обстоятельнее.

»Das ist ja der Schwindel!

- Вот это-то и жульничество!

Einem Menschen, der nichts wie vernünftig ist, vermögen sie ihre Geschichten nicht vorzuerzählen.

Человеку просто разумному они не в состоянии изложить свои истории!

Erst wenn er zehn Jahre hindurch mürbe gemacht wurde, geht es.

Только если его десять лет промуштруют.

Bis dahin hat er nämlich tausende Male auf diesen Grundlagen gerechnet und große Gebäude aufgeführt, die immer bis aufs letzte stimmten; er glaubt dann einfach an die Sache, wie der Katholik an die Offenbarung, sie hat sich immer so schön fest bewährt....

А за такой срок он тысячи раз произведёт вычисления на той основе и воздвигнет целые здания, где все будет правильно. И тогда он просто поверит в зло, как католик в богоявление, оно ведь всегда замечательно подтверждало себя...

ist es dann eine Kunst einem solchen Menschen den Beweis aufzureden?

Велика ли хитрость навязать доказательство такому человеку?

Im Gegenteil, niemand wäre imstande ihm einzureden, daß sein Gebäude zwar steht, der einzelne Baustein aber zu Luft zerrinnt, wenn man ihn fassen will!

Напротив, никто не сможет убедить его, что хоть его здание и стоит, а каждый отдельный камень станет воздушным, если захочешь дотронуться до него!

Törleß fühlte sich durch die Übertreibung Beinebergs unangenehm berührt.

Терлес почувствовал, что это байнеберговское преувеличение неприятно ему.

»So arg, wie du's hinstellst, wird es wohl nicht sein.

- Ну, не так уж, вероятно, все скверно, как ты изображаешь.

Ich habe nie gezweifelt, daß die Mathematik recht hat, — schließlich lehrt's doch auch der Erfolg, — mir war vielmehr nur das sonderbar, daß die Sache mitunter so gegen den Verstand geht; und möglich wäre es immerhin, daß das nur scheinbar ist.

Я никогда не сомневался в правоте математики - в конце концов, успех убеждает в ней. Странно мне было только то, что иное порой так противоречит разуму. А ведь возможно, что это только кажется.

»Nun du kannst ja die zehn Jahre abwarten, vielleicht hast du dann den richtig präparierten Verstand....

- Что ж, подожди эти десять лет, может быть, у тебя и будет тогда надлежаще препарированный разум...

Aber ich habe auch darüber nachgedacht, seit wir letzthin davon sprachen, und ich bin ganz fest davon überzeugt, daß die Sache einen Haken hat.

Но я тоже размышлял об этом после нашего последнего разговора; и я твердо убеждён, что тут есть загвоздка.

Übrigens hast du damals auch ganz anders gesprochen als heute.

Кстати, и ты тоже тогда говорил об этом совсем не так, как сегодня.

»O nein.

- О нет.

Mir ist es ja auch heute noch bedenklich, nur will ich es nicht gleich so übertreiben wie du.

У меня это и сегодня вызывает сомнения, только я не хочу сразу все так преувеличивать, как ты.

Sonderbar finde ich das Ganze auch.

Странным я нахожу все это тоже.

Die Vorstellung des Irrationalen, des Imaginären, der Linien, die parallel sind und sich im Unendlichen — also doch irgendwo — schneiden, regt mich auf.

Представление об иррациональном, мнимом, о линиях, которые параллельны и в бесконечности - значит, все-таки где-то - пересекаются, меня волнует.

Wenn ich darüber nachdenke, bin ich betäubt, wie vor den Kopf geschlagen.

Когда я об этом думаю, я бываю оглушён, словно от удара по голове. -

Törleß lehnte sich vor, ganz in den Schatten hinein, und seine Stimme umschleierte sich leise beim Sprechen. »

Терлес наклонился вперёд, совсем ушёл в тень, и голос его стал глуше. -

»In meinem Kopfe war vordem alles so klar und deutlich geordnet; nun aber ist mir, als seien meine Gedanken wie Wolken, und wenn ich an die bestimmten Stellen komme, so ist es wie eine Lücke dazwischen, durch die man in eine unendliche, unbestimmbare Weite sieht.

Прежде в голове у меня все было очень ясно и чётко распределено. А теперь мне кажется, что мои мысли - как облака, и когда я подхожу в них к определённым местам, кажется, что дальше - провал, через который виден какой-то бесконечный, не поддающийся определению мир.

Die Mathematik wird schon recht haben; aber was ist es mit meinem Kopfe und was mit all den anderen?

Математика-то, конечно, права. Но что с моей головой и что со всеми другими?

Fühlen die das gar nicht?

Неужели они совсем не чувствуют этого?

Wie malt es sich in ihnen ab?

Как это отражается в них?

Gar nicht?

Неужели совсем никак?

»Ich denke, du konntest es an deinem Professor sehen.

- По-моему, ты мог видеть это на примере своего учителя.

Du, — wenn du auf so etwas kommst, schaust dich sofort um und fragst, wie stimmt das jetzt zu allem übrigen in mir?

Ты - ты, столкнувшись с таким, сразу оглядываешься и спрашиваешь: как согласовать это со всем прочим во мне?

Die haben sich einen Weg in tausend Schneckengängen durch ihr Gehirn gebohrt und sie sehen bloß bis zur nächsten Ecke zurück, ob der Faden noch hält, den sie hinter sich herspinnen.

А они просверлили себе в собственном мозгу ходы и оглядываются не далее, чем на ближайший угол - цела ли ещё нить, которую они за собой тянут.

Deswegen bringst du sie mit deiner Art zu fragen in Verlegenheit.

Твоя манера задавать вопросы загоняет их в тупик.

Von denen findet keiner den Weg zurück.

Никто из них не способен вернуться назад.

Wie kannst du übrigens behaupten, daß ich übertreibe?

Как можешь ты, кстати, утверждать, что я преувеличиваю.

Diese Erwachsenen und ganz Gescheiten haben sich da vollständig in ein Netz eingesponnen, eine Masche stützt die andere, so daß das Ganze Wunder wie natürlich aussieht; wo aber die erste Masche steckt, durch die alles gehalten wird, weiß kein Mensch.

Эти взрослые, эти умники целиком вплелись в какую-то сеть, одна петля держит другую, и все в целом кажется на диво естественным. Но где находится первая петля, благодаря которой все держится, никто не знает.

Wir zwei haben noch nie so ernst darüber gesprochen, schließlich macht man über solche Dinge nicht gern viel Worte, aber du kannst jetzt sehen, wie schwach die Ansicht ist, mit der sich die Leute über die Welt begnügen.

Мы с тобой никогда ещё так серьезно об этом не говорили, в конце концов не очень-то хочется распространяться о таких вещах, но теперь ты видишь всю слабость того взгляда на мир, которым люди довольствуются.

Täuschung ist sie, Schwindel ist sie, Schwachköpfigkeit!

Это обман, жульничество и слабоумие!

Blutarmut!

Малокровие!

Denn ihr Verstand reicht gerade so weit, um ihre wissenschaftliche Erklärung aus dem Kopf herauszudenken, draußen erfriert sie aber, verstehst du?

Ведь разума у них хватает ровно настолько, чтобы выдумать в голове своё научное объяснение, но вне головы оно замерзает, ты понимаешь?

Ha ha!

Ха-ха!

Alle diese Spitzen, diese äußersten, von denen uns die Professoren erzählen, sie seien so fein, daß wir sie jetzt noch nicht anzurühren vermögen, sind tot — erfroren, — verstehst du?

Все эти вершины, эти крайности, о которых учителя говорят нам, что они так тонки, что мы сейчас ещё не способны до них дотронуться, - они мёртвы... они замёрзли... ты понимаешь?

Nach allen Seiten starren diese bewunderten Eisspitzen und kein Mensch vermag mit ihnen etwas anzufangen, so leblos sind sie!

Во все стороны торчат острия этих боготворимых ледышек, и никто на свете не знает, что с ними делать, такие они безжизненные!

Törleß hatte sich längst wieder zurückgelehnt.

Терлес давно уже снова откинулся назад.

Beinebergs heißer Atem fing sich in den Mänteln und erhitzte den Winkel.

Горячее дыхание Байнеберга застревало в шинелях и нагревало этот закуток.

Und wie immer in der Erregung, wirkte Beineberg peinlich auf Törleß.

И как всегда, когда он бывал возбуждён, Байнеберг был неприятен Терлесу.

Jetzt gar, wo er sich vorschob, so nahe heran, daß seine Augen unbeweglich, wie zwei grünliche Steine vor Törleß standen, während die Hände mit einer eigentümlich häßlichen Behendigkeit im Helldunkel hin und her zuckten.

Тем более сейчас, когда он придвинулся так близко, что глаза его упёрлись в Терлеса двумя зеленоватыми камешками, в то время как руки с какой-то особенно безобразной юркостью ходили ходуном в полумраке.

»Alles ist unsicher, was sie behaupten.

- Все спорно, что они утверждают.

Alles geht natürlich zu, sagen sie; — wenn ein Stein fällt, so sei das die Schwerkraft, warum soll es aber nicht ein Wille Gottes sein und warum soll derjenige, der ihm wohlgefällig ist, nicht einmal davon entbunden sein, das Los des Steines zu teilen?

Все, говорят они, происходит естественным образом: если камень падает, то это, мол, сила тяжести. А почему не воля Бога и почему тот, кто угоден ему, не может быть избавлен им от участи камня?

Doch wozu erzähle ich dir solches?!

Но зачем я тебе это рассказываю?!

Du wirst doch immer halb bleiben!

Ты же навсегда останешься межеумком!

Ein wenig Sonderbares ausfindig machen, ein wenig den Kopf schütteln, ein wenig sich entsetzen — das liegt dir:

Найти походя что-нибудь странное, немного покачать головой, немного ужаснуться - это по тебе.

darüber traust du dich aber nicht hinaus.

Но за эти пределы ты не сунешься.

Übrigens ist das nicht mein Schade.

Впрочем, это не моя беда.

»Der meine etwa?

- Моя, что ли?

So sicher sind denn doch wohl auch deine Behauptungen nicht.

Но ведь и твои-то утверждения не так уж бесспорны.

»Wie kannst du das sagen!

- Как можешь ты это говорить?

Sie sind überhaupt das einzig Sichere.

Они вообще - единственно бесспорная вещь на свете.

Wozu soll ich mich übrigens mit dir darüber zanken?!

Зачем мне, впрочем, ссориться с тобой из-за этого?!

Du wirst es schon noch sehen, mein lieber Törleß; ich möchte sogar wetten, daß du dich noch einmal ganz verflucht dafür interessieren wirst, was es damit für Bewandtnis hat.

Ты это ещё увидишь, дорогой Терлес. Готов даже пари держать, что ты ещё чертовски заинтересуешься, в чем тут дело.

Beispielsweise, wenn es mit Basini so kommt, wie ich.....

Например, когда с Базини выйдет так, как я...

»Laß das, bitte« unterbrach ihn Törleß, »ich möchte das gerade jetzt nicht da hineinmengen.

- Оставь это, пожалуйста, - прервал его Терлес, - как раз сейчас мне не хочется это припутывать.

»O, warum nicht?

- О, почему же?

»Nun so.

- Ну, так.

Ich will einfach nicht.

Просто не желаю.

Es ist mir unangenehm.

Мне это неприятно.

Basini und dies sind für mich zweierlei; und zweierlei pflege ich nicht im selben Topf zu kochen.

Базини и это для меня две разные вещи. А разное я не имею обыкновения валить в одну кучу.

Beineberg verzog es bei dieser ungewohnten Entschiedenheit, ja Grobheit seines jüngeren Kameraden vor Ärger den Mund.

У Байнеберга перекосилось лицо от этой непривычной решительности, даже грубости его младшего товарища.

Aber Törleß fühlte, daß die bloße Nennung Basinis seine ganze Sicherheit untergraben hatte, und um dies zu verbergen, redete er sich in Ärger. »

Но Терлес чувствовал, что одно упоминание о Базини подкосило всю его уверенность, и чтобы скрыть это, он вознегодовал.

»Überhaupt behauptest du Dinge mit einer Sicherheit, die geradezu verrückt ist.

- Ты вообще утверждаешь какие-то вещи с прямотаки сумасшедшей уверенностью.

Glaubst du denn nicht, daß deine Theorien gerade so auf Sand gebaut sein können, wie die anderen?

А ты не считаешь, что твои теории точно так же построены на песке, как другие?

Das sind ja noch viel verbohrtere Schneckengänge, die noch weit mehr guten Willen voraussetzen.

И ходы у тебя гораздо более извилистые, и гораздо больше доброй воли требуется, чтобы их понять.

Merkwürdigerweise wurde Beineberg nicht böse; er lächelte nur — zwar ein wenig verzerrt und seine Augen funkelten doppelt so unruhig — und sagte in einem fort: »

Байнеберг удивительным образом не разозлился; он только улыбнулся правда, немного криво, и глаза его сверкнули вдвое беспокойнее - и скороговоркой сказал:

»Du wirst schon sehen, du wirst schon sehen....

- Увидишь ещё, увидишь ещё...

»Was werde ich denn sehen?

- Что же я увижу?

Und meinetwegen, so werde ich es halt sehen; aber es interessiert mich blutwenig, Beineberg!

А и увижу - так хотя бы увижу. Но меня это очень мало интересует, Байнеберг!

Du verstehst mich nicht.

Ты не понимаешь меня.

Du weißt gar nicht, was mich interessiert.

Ты совершенно не знаешь, что меня интересует.

Wenn mich die Mathematik quält und wenn mich —« doch er überlegte sich's noch schnell und sagte nichts von Basini, »wenn mich die Mathematik quält, so suche ich dahinter ganz etwas anderes als du, gar nichts Übernatürliches, gerade das Natürliche suche ich — verstehst du?

Если меня мучит математика и если меня... - но он быстро одумался и ничего не сказал о Базини, - если меня мучит математика, то я ищу за ней чего-то совсем другого, чем ты, я не ищу ничего сверхъестественного, а ищу именно естественное... понимаешь?

gar nichts außer mir — in mir suche ich etwas:

Ничего не ищу вне себя... я ищу что-то в себе.

in mir!

В себе!

etwas Natürliches!

Что-то естественное!

Das ich aber trotzdem nicht verstehe!

Чего я, несмотря на это, не понимаю!

Das empfindest du aber gerade so wenig wie der von der Mathematik.....

Но тебе это так же невдомёк, как тому математику...

ach laß mich mit deiner Spekulation für jetzt in Ruhe!

ах, отстань от меня сейчас со своими рассуждениями!

Törleß zitterte vor Aufregung, als er aufstand.

Терлес, вставая, дрожал от волнения.

Und Beineberg wiederholte in einem fort: »

А Байнеберг повторил скороговоркой:

»nun wir werden ja sehen, werden ja sehen....

- Ну, увидим, увидим...

Als Törleß abends im Bette lag, fand er keinen Schlaf.

Лёжа вечером в постели, Терлес не мог уснуть.

Die Viertelstunden schlichen wie Krankenschwestern von seinem Lager, seine Füße waren eiskalt, und die Decke drückte ihn anstatt ihn zu wärmen.

Четверти часа украдкой, как медицинские сестры, удалялись от его ложа, ноги у него были ледяные, а одеяло давило его, вместо того чтобы греть.

In dem Schlafsaale hörte man nur das ruhige und gleichmäßige Atmen der Zöglinge, die nach der Arbeit des Unterrichtes, des Turnens und des Laufens im Freien ihren gesunden, tierischen Schlaf gefunden hatten.

В дортуаре слышалось лишь спокойное и ровное дыхание воспитанников, которые после труда учебных занятий, гимнастики и бега на воздухе уснули здоровым, животным сном.

Törleß horchte auf die Atemzüge der Schlafenden.

Терлес прислушивался к дыханию спящих.

Das war Beinebergs, das Reitings, das Basinis Atem; welcher?

Это было дыхание Байнеберга, это - Райтинга, это - Базини; которое?

Er wußte es nicht; aber einer von den vielen, gleichmäßigen, gleichruhigen, gleichsicheren, die wie ein mechanisches Werk sich hoben und senkten.

Он этого не знал; но одно из многих, равномерных, равно спокойных, равно уверенных, поднимавшихся и опускавшихся, как механическое устройство.

Einer der leinenen Vorhänge hatte sich nur bis zur halben Höhe herunterrollen lassen; darunter leuchtete die helle Nacht herein und zeichnete ein fahles, unbewegliches Viereck auf den Fußboden.

Одна из полотняных занавесок размоталась, опускаясь, только на половину; ниже её в комнату глядела светлая ночь, вычерчивая по полу бледный неподвижный четырёхугольник.

Die Schnur hatte sich oben gespießt oder war ausgesprungen und hing in häßlichen Windungen herunter, während ihr Schatten auf dem Boden wie ein Wurm durch das helle Viereck kroch.

Шнурок её то ли зацепился вверху, то ли выскочил и безобразно извивался, свисая, а тень его на полу ползла по светлому четырёхугольнику, как червяк.

Dies alles war von einer beängstigenden, grotesken Häßlichkeit.

Во всем этом было какое-то пугающее, гротескное безобразие.

Törleß versuchte an etwas Angenehmes zu denken.

Терлес попробовал думать о чем-нибудь приятном.

Beineberg fiel ihm ein.

Ему вспомнился Байнеберг.

Hatte er ihn nicht heute übertrumpft?

Разве не перещеголял он его сегодня?

Seiner Überlegenheit einen Stoß versetzt?

Не нанёс удар его превосходству?

War es ihm nicht heute zum erstenmal gelungen, seine Besonderheit gegen den anderen zu wahren?

Разве не удалось ему сегодня впервые отстоять перед кем-то свою самобытность?

So hervorzuheben, daß dieser den unendlichen Unterschied an Feinheit der Empfindlichkeit fühlen konnte, der ihrer beiden Auffassungen voneinander trennte?

Так подчеркнуть её, что тот почувствовал бесконечную разницу в тонкости ощущений, отделявшую друг от друга их восприятие?

Hat er denn noch etwas zu erwidern gewußt?

Сумел ли тот ещё как-то возразить?

Ja oder nein?..

Да или нет?..

Aber dieses: ja oder nein?

Но это "да или нет?"

schwoll in seinem Kopfe an wie aufsteigende Blasen und zerplatzte, und ja oder nein?...

пузырилось в его голове и лопалось, "да или нет?..

ja oder nein?

да или нет?.."

schwoll es immer und immer wieder an, unaufhörlich, in einem stampfenden Rhythmus, wie das Rollen eines Eisenbahnzuges, wie das Nicken von Blumen an zu hohen Stengeln, wie das Klopfen eines Hammers, das man durch viele dünne Wände hindurch in einem stillen Hause hört....

пузырилось опять и опять, не переставая, в ритме топота, как грохот поезда, как колыханье цветов на слишком высоких стеблях, как стук молотка, слышный через множество тонких стен в тихом доме...

Dieses aufdringliche, selbstgefällige ja oder nein?

Это навязчивое, самодовольное "да или нет?"

widerte Törleß an.

было противно Терлесу.

Seine Freude war unecht, es hopste so lächerlich.

Его радость была неправедна, походила на какие-то смешные подскоки.

Und schließlich, als er auffuhr, schien es sein eigener Kopf zu sein, der da nickte, auf den Schultern rollte, oder im Takte auf und niederschlug....

И в довершение, когда он встрепенулся, показалось, что это кивает его голова, перекатывается по плечам или ритмично поднимается и опускается...

Endlich schwieg alles in Törleß.

Наконец в Терлесе все умолкло.

Vor seinen Augen war nur eine weite, schwarze Fläche, die sich kreisrund nach allen Seiten hin ausdehnte.

Перед его глазами была только широкая чёрная плоскость, кругообразно расходившаяся во все стороны.

Da kamen....

Вот издалека, от края...

weit vom Rande her....

двинулись через стол...

zwei kleine, wackelnde Figürchen — quer über den Tisch.

две маленькие шатающиеся фигурки.

Das waren offenbar seine Eltern.

Это были явно его родители.

Aber so klein, daß er für sie nichts empfinden konnte.

Но такие маленькие, что он не мог испытывать к ним какие-либо чувства.

Auf der anderen Seite verschwanden sie wieder.

На другой стороне они исчезли.

Dann kamen wieder zwei; — doch halt, da lief einer von rückwärts an ihnen vorbei — mit Schritten, die doppelt so lang waren als sein Körper — und schon war er hinter die Kante getaucht; war es nicht Beineberg gewesen? —

Потом появились опять двое... Но вот кто-то сзади пробежал мимо них шагами, которые были вдвое длинней его роста... и вот он уже скрылся за краем. Не был ли это Байнеберг?..

Nun die zwei, der eine von ihnen war ja doch der Mathematikprofessor?

Ну, а те двое - ведь один из них был же учитель математики?

Törleß erkannte ihn an dem Sacktüchlein, das kokett aus der Tasche schaute.

Терлес узнал его по платочку, кокетливо выглядывавшему из кармана.

Aber der andere?

А другой?

Der mit dem sehr, sehr dicken Buch unter dem Arm, das halb so hoch war als er selbst?

С очень, очень толстой книгой под мышкой, книгой в половину его роста?

Der sich kaum damit schleppen konnte?...

Он еле тащил её...

Bei jedem dritten Schritte blieben sie stehen und legten das Buch auf die Erde.

Через каждые два шага они останавливались и клали книгу на землю.

Und Törleß hörte die piepsige Stimme seines Lehrers sagen:

И Терлес услышал, как писклявый голос его учителя сказал: "

Wenn dem so sein soll, finden wir das richtige auf Seite zwölf, Seite zwölf verweist uns weiter an Seite zweiundfünfzig, dann gilt aber auch das, was auf Seite einunddreißig bemerkt wurde, und unter dieser Voraussetzung....

"Если дело обстоит так, мы найдём то, что нужно, на странице двенадцатой, страница двенадцатая отсылает нас дальше, на страницу пятьдесят вторую, но тогда остаётся в силе и то, что было замечено на странице тридцать первой, а при таком условии..."

Dabei standen sie über das Buch gebückt und griffen mit den Händen hinein, daß die Blätter stoben.

При этом они стояли, склонившись над книгой, и совали в неё руки, отчего страницы разлетались.

Nach einer Weile richteten sie sich wieder auf, und der andere streichelte fünf- oder sechsmal die Wangen des Professors.

Через некоторое время они опять выпрямились, и другой пять или шесть раз погладил учителя по щекам.

Dann kamen abermals ein paar Schritte nach vorwärts und Törleß hörte von neuem die Stimme, genau so, wie wenn sie im Mathematikunterricht einen Bandwurm von Beweis abfingerte.

Затем они вновь прошли несколько шагов, и Терлес снова услышал этот голос, в точности так, как если бы тот на уроке математики перечислял пункты какого-нибудь длиннющего доказательства.

Solange, bis der andere wieder den Professor streichelte.

Это продолжалось до тех пор, пока другой опять не погладил учителя.

Dieser andere....?

Этот другой?..

Törleß zog die Brauen zusammen, um besser zu sehen.

Терлес нахмурил брови, чтобы лучше видеть.

Trug er nicht einen Zopf?

Не носил ли он косичку?

Und etwas altertümliche Kleidung?

И довольно старинное платье?

Sehr altertümliche?

Очень старинное?

Seidene Kniehosen sogar?

Даже шёлковые штаны до колен?

War das nicht....?

Это уж не?..

О!

Und Törleß wachte mit einem Schrei auf:

Терлес проснулся с криком: "

Kant!

"Кант!"

Im nächsten Augenblicke lächelte er; es war ganz still umher, die Atemzüge der Schlafenden waren leise geworden.

В следующий миг он улыбался; вокруг было очень тихо, дыхание свящих притихло.

Auch er hatte geschlafen.

Он тоже спал.

Und in seinem Bette war es einstweilen warm geworden.

И в постели его тем временем стало тепло.

Er dehnte sich behaglich unter der Decke entlang.

Он сладко потянулся под одеялом.

»Ich habe also von Kant geträumt,« dachte er, »warum nicht länger?

"Мне, значит, снился Кант, - подумал он, - почему не дольше?

Vielleicht hätte er mir doch etwas ausgeplaudert.

Может быть, он мне все же что-нибудь выболтал бы?"

Er erinnerte sich nämlich, wie er einstens, in Geschichte nicht vorbereitet, während der ganzen Nacht so lebhaft von den betreffenden Personen und Ereignissen geträumt hatte, daß er am nächsten Tag davon erzählen konnte, als wäre er selbst mit dabei gewesen, und die Prüfung mit Auszeichnung bestand.

Он вспомнил, как однажды, не подготовившись по истории, он всю ночь так живо видел во сне относящиеся к предмету лица и события, что на следующий день мог рассказать обо всем так, словно сам при этом присутствовал, и выдержал экзамен с отличием.

Und nun fiel ihm auch Beineberg wieder ein, Beineberg und Kant — das gestrige Gespräch.

И тут ему опять пришёл на ум Байнеберг, Байнеберг и Кант - вчерашний разговор.

Langsam zog sich der Traum von Törleß zurück — langsam, wie eine seidene Decke, die über die Haut eines nackten Körpers hinuntergleitet, ohne ein Ende zu nehmen.

Медленно уходил от Терлеса сон - медленно, как шёлковое одеяло, которое, сползая, скользит по коже голого тела и никак не кончается.

Aber doch wich sein Lächeln bald wieder einer sonderbaren Unruhe.

И все же улыбка его вскоре снова сменилась какимто странным беспокойством.

War er denn in seinen Gedanken auch nur um einen Schritt wirklich weiter gekommen?

Разве в своих мыслях он действительно продвинулся хотя бы на шаг?

Konnte er denn auch nur etwas aus diesem Buche ersehen, das die Lösung aller Rätsel enthalten sollte?

Разве хоть что-нибудь вычитал в этой книге, что содержало бы разгадку всех загадок?

Und sein Sieg?

А его победа?

Gewiß, es war nur seine unerwartete Lebhaftigkeit gewesen, die Beineberg zum Schweigen gebracht hatte....

Конечно, только его неожиданная живость заставила замолчать Байнеберга.

Abermals bemächtigte sich eine tiefe Unlust und förmlich körperliche Übelkeit seiner.

Опять им овладели глубокое отвращение и буквально физическая тошнота.

So lag er Minuten lang, vom Ekel ganz ausgehöhlt.

Несколько минут он пролежал совершенно раздавленный омерзением.

Dann aber trat plötzlich wieder die Empfindung in sein Bewußtsein, wie sein Körper an allen Stellen von der milden, lauwarmen Leinwand des Bettes berührt wurde.

Затем, однако, до его сознания вдруг снова дошло, что его тела всюду касается мягкое, тёплое полотно постели.

Behutsam, ganz langsam und behutsam drehte Törleß den Kopf.

Осторожно, очень медленно и осторожно повернул Терлес голову.

Richtig, dort lag noch das fahle Viereck auf dem Estrich — mit ein wenig verschobenen Seiten zwar, aber noch kroch auch jener gewundene Schatten hindurch.

Верно, на каменному полу лежал ещё тот тусклый четырёхугольник, хоть и с немного смещёнными сторонами, но по нему ещё ползла та извивающаяся тень.

Ihm war, als liege dort eine Gefahr gekettet, die er aus seinem Bette heraus, wie durch Gitterstäbe geschützt, mit der Ruhe der Sicherheit betrachten könne.

Ему показалось, что там сидит на цепи какая-то опасность, за которой он из своей постели, как бы защищённый решёткой, может наблюдать со спокойствием неуязвимости.

In seiner Haut, rings um den ganzen Körper herum, erwachte dabei ein Gefühl, das plötzlich zu einem Erinnerungsbilde wurde.

В его коже, вокруг всего его тела, проснулось при этом некое чувство, которое вдруг превратилось в образ памяти.

Als er ganz klein war — ja, ja, das war's, — als er noch Kleidchen trug und noch nicht in die Schule ging, hatte er Zeiten, da in ihm eine ganz unaussprechliche Sehnsucht war, ein Mäderl zu sein.

Когда он был совсем маленький да, да, это было тогда, когда он ещё носил платьица и ещё не ходил в школу, - бывали времена, когда ему невыразимо страстно хотелось быть девочкой.

Und auch diese Sehnsucht saß nicht im Kopfe — o nein — auch nicht im Herzen — sie kitzelte im ganzen Körper und jagte rings unter der Haut umher.

И это страстное желание шло тоже не от головы - о нет - и не от сердца, - оно вызывало щекотку во всем теле и зудело под кожей.

Ja es gab Augenblicke, wo er sich so lebhaft als kleines Mädchen fühlte, daß er glaubte, es könne gar nicht anders sein.

Да, бывали мгновения, когда он настолько живо ощущал себя девочкой, что думал, что иначе и быть не может.

Denn er wußte damals nichts von der Bedeutung körperlicher Unterschiede und er verstand es nicht, warum man ihm von allen Seiten sagte, er müsse nun wohl für immer ein Knabe bleiben.

Ибо тогда он ничего не знал о значении соматических различий и не понимал, почему ему со всех сторон твердили, что теперь он навсегда останется мальчиком.

Und wenn man ihn fragte, warum er denn glaube, lieber ein Mäderl zu sein, so fühlte er, daß sich das gar nicht sagen lasse....

А когда его спрашивали, почему он считает, что лучше быть девочкой, он чувствовал, что выразить это нельзя...

Heute spürte er zum ersten Male wieder etwas Ähnliches.

Сегодня он впервые снова ощутил нечто подобное.

Wieder nur so rings unter der Haut umher.

Снова вот так, зудом под кожей...

Etwas, das Körper und Seele zugleich zu sein schien.

Нечто, казавшееся и телом, и душой одновременно.

Ein Jagen und Hasten, das sich tausendfältig, wie mit samtenen Fühlfäden von Schmetterlingen an seinem Körper stieß.

Бег и спех, тысячами бабочек с бархатными щупальцами бившиеся в его теле.

Und zugleich jenes Trotzen, mit dem kleine Mädchen flüchten, wenn sie fühlen, daß sie von den Erwachsenen ohnedies nicht verstanden werden, die Arroganz, mit der sie dann über die Erwachsenen kichern, diese furchtsame, stets wie zu schnellem Davonlaufen bereite Arroganz, die fühlt, daß sie sich jeden Augenblick in irgendein furchtbar tiefes Versteck in dem kleinen Körper zurückziehen könne....

И одновременно то упорство, с каким убегают девочки, когда чувствуют, что взрослые все равно не поймут их, надменность, с какой они потом украдкой подсмеиваются над взрослыми, эту боязливую, всегда готовую к быстрому побегу надменность, чувствующую, что она в любой миг может улизнуть в какое-то ужасное глубокое укрытие в маленьком теле...

Törleß lachte leise vor sich hin und abermals dehnte er sich behaglich die Decke entlang.

Терлес тихо засмеялся про себя и снова сладко потянулся под одеялом.

Dieses wutzlige kleine Männchen, von dem er geträumt hatte, wie gierig es die Seiten unter den Fingern jagte!

Этот суетливый человечек, приснившийся ему, как жадно перебирал он страницы пальцами!

Und das Viereck dort unten?

А четырёхугольник там внизу?

Ha, ha.

Ха-ха.

Ob so gescheite Männchen wohl je in ihrem Leben so etwas bemerkt haben?

Замечали ли когда-нибудь в своей жизни что-либо подобные такие умные человечки?

Er kam sich unendlich gesichert gegen diese gescheiten Menschen vor und zum ersten Male fühlte er, daß er in seiner Sinnlichkeit — denn daß es diese sei, wußte er nun schon lange — etwas hatte, das ihm keiner zu nehmen vermochte, das auch keiner nachzumachen vermochte, etwas, das ihn wie eine höchste, versteckteste Mauer gegen alle fremde Klugheit schützte.

Он показался себе бесконечно защищённым от этих умников и впервые почувствовал, что его чувственность - ведь что это она, он давно уже знал - есть нечто такое, чего у него никто не сможет отнять и в чем подражать ему тоже никто не сможет, нечто такое, что, словно высочайшей, потаеннейшей стеной, защищает его от всякой чужой умности.

Ob so gescheite Männchen wohl je in ihrem Leben, spann er dies weiter, unter einer einsamen Mauer gelegen und bei jedem Rieseln hinter dem Mörtel erschrocken sind, als ob etwas Totes da Worte suche, um zu ihnen zu sprechen?

Лежали ли когда-нибудь в жизни, продолжал он эти мечты, такие умные человечки под уединенной стеной и пугались ли при каждом шорохе за извёсткой, словно там что-то мёртвое искало слов, чтобы заговорить с ними?

Ob sie wohl je so die Musik, die der Wind in den herbstlichen Blättern anfacht, gefühlt haben, — so durch und durch gefühlt haben, daß dahinter plötzlich ein Schreck stand,.... der sich langsam, langsam in eine Sinnlichkeit verwandelte?

Чувствовали ли они когда-нибудь так музыку, которую заводит ветер в осенних листьях, - так до конца и насквозь, что за ней вдруг открывался какой-то ужас, который медленно, медленно превращался в чувственность.

Aber in eine so merkwürdige Sinnlichkeit, die mehr wie ein Flüchten und dann wie ein Auslachen ist.

Но в такую странную чувственность, которая скорее походит на бегство и на взрыв смеха потом.

O, es ist leicht gescheit zu sein, wenn man alle diese Fragen nicht kennt....

О, легко быть умным, если не знаешь всех этих вопросов...

Dazwischen aber schien immer wieder das kleine Männchen riesig zu wachsen, mit einem unerbittlich strengen Gesicht, und jedesmal zuckte es wie ein elektrischer Schlag schmerzhaft von Törleß' Gehirn durch den Körper.

Но между тем то и дело казалось, что этот маленький человечек вырастает с неумолимо строгим лицом в исполина, и каждый раз дрожь, как от электрического удара, мучительно пробегала от мозга по телу Терлеса.

Der ganze Schmerz darüber, daß er noch immer vor einem verschlossenen Tore stehen müsse, das eben, was noch im Augenblick vorher die warmen Schläge seines Blutes weggedrängt hatten, — erwachte dann wieder und eine wortlose Klage flutete durch Törleß' Seele, wie das Heulen eines Hundes, das über die weiten, nächtlichen Felder zittert.

Вся боль из-за того, что он все ещё стоит перед запертой дверью, - то самое, что ещё миг назад вытесняли тёплые удары его крови, - вся эта боль пробуждалась тогда снова, и душу Терлеса наполняла бессловесная жалоба, как вой собаки, дрожащий над широкими ночными полями.

So schlief er ein.

Так он уснул.

Noch im Halbschlaf blickte er ein paarmal zu dem Fleck beim Fenster hinüber, so wie man mechanisch nach einem haltenden Seile greift, um zu fühlen, ob es noch gespannt sei.

Уже в полусне он ещё несколько раз взглянул на пятно у окна, так машинально дотрагиваются до каната крепления, чтобы убедиться, что он ещё натянут.

Dann tauchte unklar der Vorsatz auf, daß er morgen nochmals ganz genau über sich nachdenken werde — am besten mit Feder und Papier — dann, ganz zuletzt, war nur die angenehme, laue Wärme — wie ein Bad und eine sinnliche Regung — die ihm aber als solche gar nicht mehr zu Bewußtsein kam, sondern in irgendeiner durchaus unerkennbaren, aber sehr nachdrücklichen Weise mit Basini verknüpft war.

Затем неясно всплыло намерение хорошенько поразмыслить о себе завтра - лучше всего с пером и бумагой, - затем, совсем под конец, была лишь приятная теплота - как ванна и чувственное возбуждение, - однако как таковая эта теплота уже не была им осознана, а каким-то совершенно непостижимым, но очень явственным образом связалась с Базини.

Dann schlief er fest und traumlos.

Затем он спал крепко и без сновидений.

Und doch war dies das erste, womit er am nächsten Tage aufwachte.

И все же это было первое, с чем Терлес проснулся на следующий день.

Nun hätte er gar zu gerne gewußt, was es eigentlich war, das er da zum Schlusse von Basini halb gedacht und halb geträumt hatte, aber er war nicht imstande sich darauf noch zu besinnen.

Ему очень хотелось знать, что он, собственно, тогда под конец то ли думал, то ли видел во сне о Базини, но он не был в состоянии вспомнить это.

So blieb nur eine zärtliche Stimmung davon zurück, wie sie um die Weihnachtszeit in einem Hause herrscht, wo die Kinder wissen, daß die Geschenke schon da sind, aber noch dort hinter der geheimnisvollen Tür versperrt, durch deren Fugen man nur hie und da einen Strahl vom Lichterglanze dringen sieht.

Осталось от всего только такое ласковое чувство, какое царит на Рождество в доме, где дети знают, что подарки уже доставлены, но ещё заперты за той таинственной дверью, сквозь щели которой нет-нет да проникнет луч ёлочного сияния.

Am Abend blieb Törleß in der Klasse; Beineberg und Reiting waren irgendwohin verschwunden, wahrscheinlich in die Kammer am Dachboden; Basini saß vorne auf seinem Platze, den Kopf mit beiden Händen über ein Buch gestützt.

Вечером Терлес остался в классе; Байнеберг и Райтинг куда-то ушли, наверно, в каморку на чердаке; Базини сидел впереди на своём месте, подперев обеими руками склонённую над книгой голову.

Törleß hatte sich ein Heft gekauft und richtete sorgfältig Feder und Tinte zurecht.

У Терлеса была припасёна тетрадь, и он тщательно приготовил перо и чернила.

Dann schrieb er auf die erste Seite, nach einigem Zögern: =

Затем написал на первой странице, немного помедлив: De natura hominum {О природе людей (лат.).},

=De natura hominum=; er glaubte den lateinischen Titel dem philosophischen Gegenstande schuldig zu sein.

он полагал, что философский предмет требует латинского названия.

Dann zog er einen großen, kunstvollen Schnörkel um die Überschrift und lehnte sich in seinen Stuhl zurück, um zu warten, bis diese trockne.

Затем нарисовал большую искусную виньетку вокруг заглавия и откинулся на стуле, чтобы подождать, пока она высохнет.

Aber dies war schon lange geschehen und er hatte noch immer nicht wieder zur Feder gegriffen.

Но это произошло уже давно, а он все ещё не брался за перо снова.

Etwas hielt ihn unbeweglich fest.

Что-то удерживало его в неподвижности.

Es war die hypnotische Stimmung der großen, heißen Lampen, der tierischen Wärme, die von dieser Masse von Menschen ausging.

Это было гипнотическое воздействие больших жарких ламп, животного тепла, исходившего от этой массы людей.

Er war immer empfänglich für diesen Zustand gewesen, der sich bei ihm bis zu körperlichem Fiebergefühle steigern konnte, das stets mit einer außerordentlichen Empfindlichkeit des Geistes verbunden war.

Он всегда был подвержен этому состоянию, доходившему у него порой до физического ощущения жара, которое всегда бывало связано с чрезвычайной духовной чувствительностью.

So auch heute.

Так и сегодня.

Er hatte sich längst schon untertags zurechtgelegt, was er eigentlich notieren wolle:

Он давно уже подспудно наметил, что, собственно, запишет:

die ganze Reihe jener gewissen bisherigen Erfahrungen von dem Abend bei Božena an bis zu jener unbestimmten Sinnlichkeit, die sich die letzten Male bei ihm eingestellt hatte.

весь ряд впечатлений определённого рода от той встречи у Божены до той смутной чувственности, которая появлялась у него в последние разы.

Wenn dann alles geordnet, Faktum für Faktum aufgezeichnet sein werde, hoffte er, werde sich auch die richtige, verstandesgesetzmäßige Fassung von selbst ergeben, wie die Form einer umhüllenden Linie aus dem wirren Bilde sich hundertfältig schneidender Kurven heraustritt.

Когда все это будет по порядку, факт за фактом, описано, надеялся он, само собой получится и правильное, разумно-закономерное построение, подобно тому, как из путаницы стократно пересекающихся кривых выступает форма обводящей их линии.

Und mehr wollte er nicht.

И большего он не хотел.

Aber es war ihm bisher wie einem Fischer ergangen, der zwar am Zucken des Netzes fühlt, daß ihm eine schwere Beute ins Garn gegangen ist, aber trotz aller Anstrengungen nicht vermag, sie ans Licht zu heben.

Но до сих пор с ним было так же, как с рыбаком, который по дрожанию сети чувствует, что добыча попалась тяжёлая, но, несмотря ни на какие усилия, не может вытащить её на свет.

Und nun begann Törleß doch noch zu schreiben, — aber hastig und ohne mehr auf die Form zu achten. »

И вот Терлес все-таки начал писать - но торопливо и уже не обращая внимания на форму. "

»Ich fühle«, notierte er, »etwas in mir und weiß nicht recht, was es ist.

"Я чувствую что-то в себе, - записал он, - и сам не знаю, что это такое".

Rasch strich er aber die Zeile wieder durch und schrieb an ihrer Stelle: »

Однако он быстро зачеркнул эту строчку и написал вместо неё: "

»Ich muß krank sein — wahnsinnig!

"Наверно, я болен... безумен!"

Hier überlief ihn ein Schauer, denn dieses Wort empfindet sich angenehm pathetisch. »

Тут у него мурашки пошли по телу, ибо в этом слове есть что-то приятно-патетическое. "

»Wahnsinnig, — oder was ist es sonst, daß mich Dinge befremden, die den anderen alltäglich erscheinen?

"Безумен - иначе почему меня изумляют вещи, которые кажутся другим обыкновенными?

Daß mich dieses Befremden quält?

Почему это изумление мучит меня?

Daß mir dieses Befremden unzüchtige Gefühle« — er wählte absichtlich dieses Wort voll biblischer Salbung, weil ihn dunkler und voller dünkte, — »erregt?

Почему оно пробуждает во мне нечестивые чувства?" Он нарочно выбрал это полное библейской елейности слово, потому что оно показалось ему тёмнее и полновеснее. "

Ich bin dem früher gegenübergestanden wie jeder junge Mann, wie alle meine Kameraden....

"Прежде я противостоял этому, как каждый молодой человек, как все мои товарищи..."

Da stockte er aber. »

Но тут он остановился. "

»Ist das denn auch wahr?

"Правда ли это?

dachte er sich; »bei Božena zum Beispiel war es doch schon so eigen; wann hat es also eigentlich angefangen?...

подумал он. - У Божены, например, было ведь уже так странно. Когда же это, собственно, началось?..

Egal,« dachte er, »einmal jedenfalls.

Все равно, - подумал он, - когда-то, во всяком случае".

Aber er ließ doch den Satz unvollendet.

Но фразу он так и не довёл до конца.

»Welche Dinge sind es, die mich befremden?

"Какие вещи изумляют меня?

Die unscheinbarsten.

Самые незначительные.

Meistens leblose Sachen.

Чаще всего неодушевлённые предметы.

Was befremdet mich an ihnen?

Что изумляет меня в них?

Ein Etwas, das ich nicht kenne.

Что-то, чего я не знаю.

Aber das ist es ja eben!

Но то-то и оно!

Woher nehme ich dieses »Etwas

Откуда же я беру это "что-то"?

Ich empfinde sein Dasein; es wirkt auf mich; so, als ob es sprechen wollte.

Я ощущаю его присутствие. Оно воздействует на меня - так, словно оно хочет заговорить.

Ich bin in der Aufregung eines Menschen, der einem Gelähmten die Worte von den Verzerrungen des Mundes ablesen soll und es nicht zuwege bringt.

Я испытываю волнение человека, который должен по движениям губ парализованного догадаться, что тот хочет сказать, и никак не догадывается.

So, als ob ich einen Sinn mehr hätte als die anderen, aber einen nicht fertig entwickelten, einen Sinn, der da ist, sich bemerkbar macht, aber nicht funktioniert.

Словно у меня на одно чувство больше, чем у других, но чувство это не вполне развито, оно есть, оно напоминает о себе, но оно не работает.

Die Welt ist für mich voll lautloser Stimmen:

Мир для меня полон беззвучных голосов.

bin ich daher ein Seher oder ein Halluzinierter?

Кто я поэтому - ясновидящий или одержимый галлюцинациями?

Aber nicht nur das Leblose wirkt so auf mich; nein, was mich viel mehr in Zweifel stürzt, auch die Menschen.

Но воздействует на меня не только неодушевлённое: нет, и это гораздо больше ввергает меня в сомнения, и люди тоже.

Vor einem gewissen Zeitpunkt sah ich sie, wie sie sich selbst sehen.

До какой-то поры я видел их такими, какими они видят себя.

Beineberg und Reiting zum Beispiel, — sie haben ihre Kammer, eine ganz gewöhnliche, verborgene Bodenkammer, weil es ihnen Spaß macht, einen solchen Rückzugsort zu besitzen.

Байнеберг и Райтинг, например, - у них имеется своя каморка, самая обыкновенная, потайная каморка на чердаке, потому что им доставляет удовольствие обладать таким убежищем.

Das eine tun sie, weil sie auf den zornig sind, das andere, weil sie dem Einflusse jenes zweiten bei den Kameraden vorbeugen wollen.

Одно они делают, потому что злы на кого-то, другое - чтобы предотвратить чьё-то влияние на товарищей.

Lauter verständliche klare Gründe.

Все понятные, ясные причины.

Heute aber erscheinen sie mir manchmal, als hätte ich einen Traum, und sie seien Figuren darin.

А сегодня они иногда предстают мне такими, словно я вижу сон и они - действующие лица этого сна.

Nicht ihre Worte, nicht ihre Handlungen allein, nein, alles an ihnen, verbunden mit ihrer körperlichen Nähe, wirkt mitunter so auf mich, wie es die leblosen Dinge tuen.

Не только их слова, их поступки, нет, все в них, связанное с их физическим присутствием, оказывает на меня такое же воздействие, как неодушевлённые предметы.

Und doch höre ich sie nebenbei immer wieder genau so sprechen wie früher, sehe, daß ihre Handlungen und ihre Worte sich noch immer genau nach denselben Formen aneinanderreihen....

И все-таки я слышу, как они рядом со мной говорят совершенно по-прежнему, вижу, что их поступки и их слова все ещё выстраиваются совершенно по тем же формам...

das will mich unaufhörlich belehren, daß gar nichts Außerordentliches vorgehe und ebenso unaufhörlich lehnt sich doch in mir etwas dagegen auf.

Все это непрестанно пытается уверить меня, что ничего необычайного не происходит. И тем не менее так же непрестанно что-то во мне против этого восстаёт.

Diese Veränderung begann, wenn ich mich genau erinnere, mit Basinis....

Перемена эта началась, если я не ошибаюсь, после того как Базини..."

Hier sah Törleß unwillkürlich zu diesem hinüber.

Тут Терлес непроизвольно посмотрел на него.

Basini saß noch immer über sein Buch gestützt und schien zu lernen.

Базини все ещё сидел, склонившись над своей книгой, и, казалось, учил урок.

Wie er ihn so da sitzen sah, schwiegen in Törleß die Gedanken, und er hatte Gelegenheit, die reizvollen Qualen, die er eben beschrieb, wieder am Werke zu fühlen.

При этом зрелище в Терлесе умолкли его мысли, и ему представился случай снова почувствовать те сладостные муки, которые он только что описывал.

Denn so wie ihm zu Bewußtsein kam, wie ruhig und harmlos Basini vor ihm sitze, durch gar nichts von den andern rechts und links unterschieden, wurden die Erniedrigungen in ihm lebendig, die Basini erlitten hatte.

Ибо достаточно было ему отметить, как спокойно и невинно сидит перед ним Базини, решительно ничем не отличаясь от других, сидевших справа и слева, чтобы в Терлесе ожили унижения, которые Базини вынес. Ожили...

Wurden in ihm lebendig: — das heißt, daß er gar nicht daran dachte, mit jener gewissen Jovialität, die die moralische Überlegung im Gefolge hat, sich zu sagen, daß es in jedem Menschen liege, nach erduldeten Erniedrigungen möglichst schnell wenigstens nach der äußeren Haltung des Unbefangenen wieder zu trachten, sondern daß sich sofort in ihm etwas regte, wie eine wahnsinnig kreiselnde Bewegung, die augenblicklich das Bild Basinis zu den unglaublichsten Verrenkungen zusammenbog, dann wieder in nie gesehenen Verzerrungen auseinanderriß, so daß ihm selbst davor schwindelte.

то есть он и думать не думал - с той снисходительностью, которая следует за морализированием, - говорить себе, что всякий, претерпев унижения, старается поскорей обрести хотя бы внешнюю непринуждённость, нет, в нем что-то безумно завертелось, сразу же сжав и извратив, а затем невидимым образом разорвав на части образ Базини так, что у него самого голова пошла кругом.

Dies waren allerdings nur Vergleiche, die er nachher erfand.

Это, впрочем, были только сравнения, которые он придумал позднее.

Im Augenblicke selbst hatte er nur das Gefühl, daß etwas in ihm wie ein toller Kreisel aus der zusammengeschnürten Brust zum Kopfe hinaufwirble, das Gefühl seines Schwindels.

В этот миг у него было только чувство, что что-то в нем, как бешеная юла, вихрем поднимается из сдавленной груди к голове, чувство головокружения.

Dazwischen hinein sprangen wie stiebende Farbenpunkte Gefühle, die er zu den verschiedenen Zeiten von Basini empfangen hatte.

Россыпью цветных точек вкраплялись в это ощущение чувства, которые Базини внушал ему в разное время.

Eigentlich war es ja immer nur ein und dasselbe Gefühl gewesen.

По сути же это было всегда только одно и то же чувство.

Und ganz eigentlich überhaupt kein Gefühl, sondern mehr ein Erbeben ganz tief am Grunde, das gar keine merklichen Wellen warf und vor dem doch die ganze Seele so verhalten mächtig erzitterte, daß die Wellen selbst der stürmischsten Gefühle daneben wie harmlose Kräuselungen der Oberfläche erschienen.

И по сути даже вообще не чувство, а землетрясение далеко в глубине, землетрясение это никаких заметных волн не отбрасывало., и все-таки вся душа вздрагивала от него с такой сдержанной мощью, что волны даже самых бурных чувств кажутся по сравнению с этим безобидной рябью.

Wenn ihm dieses eine Gefühl zu verschiedenen Zeiten dennoch verschieden zu Bewußtsein gekommen war, so hatte dies darin seinen Grund, daß er zur Ausdeutung dieser Woge, die den ganzen Organismus überflutete, nur über die Bilder verfügte, welche davon in seine Sinne fielen, — so wie wenn von einer unendlich sich in die Finsternis hinein erstreckenden Dünung nur einzelne losgelöste Teilchen an den Felsen eines beleuchteten Ufers in die Höhe spritzen, um gleich darauf hilflos aus dem Kreise des Lichtes wieder zu versinken.

Если это одно чувство в разное время осознавалось им все же по-разному, то причина была в том, что для истолкования этой волны, захлёстывавшей весь его организм, он располагал только теми образами, которые мог чувственно воспринять, - так из зыби, бесконечно простирающейся во мраке, взлетают лишь брызги у скал освещённого берега, чтобы сразу же снова беспомощно выпасть из пучка света и утонуть.

Diese Impressionen waren daher unbeständig, wechselnd, von einem Bewußtsein ihrer Zufälligkeit begleitet.

Эти впечатления были поэтому непрочны, изменчивы, сопровождались сознанием их случайности.

Nie konnte Törleß sie festhalten, denn, wie er genauer zusah, fühlte er, daß diese Repräsentanten an der Oberfläche in gar keinem Verhältnis zu der Wucht der dunklen ungehobenen Masse standen, die zu vertreten sie vorgaben.

Терлесу никогда не удавалось задержать их, ибо приглядываясь к ним внимательно, он чувствовал, что эти представители на поверхности совершенно несопоставимы с мощью той тёмной, косной массы, которую они якобы представляли.

Nie »sah« er Basini irgendwie in körperlicher Plastik und Lebendigkeit irgendeiner Pose, nie hatte er eine wirkliche Vision: immer nur die Illusion einer solchen, gewissermaßen nur die Vision seiner Visionen.

Никогда он не "видел" Базини в живой пластике той или иной позы, никогда у него не было настоящего видения, а всегда лишь иллюзия такового, как бы лишь видения его видений.

Denn immer war es in ihm, als sei soeben ein Bild über die geheimnisvolle Fläche gehuscht, und nie gelang es ihm, im Augenblicke des Vorganges selbst, diesen zu erhaschen.

Ибо всегда у него бывало такое ощущение, будто какая-то картина только что промелькнула по таинственной плоскости, и никогда не удавалось ему схватить сам этот миг.

Daher war beständig eine rastlose Unruhe in ihm, wie man sie vor einem Kinematographen empfindet, wenn man neben der Illusion des Ganzen doch eine vage Wahrnehmung nicht loswerden kann, daß hinter dem Bilde, das man empfängt, hunderte von — für sich betrachtet ganz anderen — Bildern vorbeihuschen.

Поэтому в нем никогда не унималось то беспокойство, какое испытываешь в кинематографе, когда при иллюзии целостности нельзя все же избавиться от смутного ощущения, что за картиной, которую воспринимает твой глаз, мелькают сотни совсем других, если взять их в отдельности, картин.

Wo aber in ihm diese illusionierende — und doch stets um ein unmeßbar Kleines zu wenig illusionierende — Kraft eigentlich zu suchen sei, wußte er nicht.

Но где ему, собственно, искать в себе эту родящую иллюзию силу, эту силу, всегда недодающую неизмеримо малую долю иллюзии, Терлес не знал.

Er ahnte nur dunkel, daß sie mit jener rätselhaften Eigenschaft seiner Seele zusammenhänge, auch von den leblosen Dingen, den bloßen Gegenständen mitunter wie von hundert schweigenden, fragenden Augen überfallen zu werden.

Он лишь смутно догадывался, что она связана все с тем же загадочным свойством его души - чувствовать иногда, как и неодушевлённые вещи, просто предметы атакуют её сотнями молчаливых вопрошающих глаз.

Törleß saß also ganz still und starr, sah unaufhörlich zu Basini hinüber und war ganz in dem tollen Wirbeln seines Inneren befangen.

Итак, Терлес сидел тихо и неподвижно, непрестанно поглядывая на Базини, целиком захваченный вихрем, бушевавшим внутри у него.

Und immer wieder tauchte daraus die eine Frage auf:

И снова, и снова вставал все тот же вопрос:

Was ist das für eine besondere Eigenschaft, die ich besitze?

что это за особое свойство, которым я обладаю?

Allmählich sah er weder Basini mehr, noch die heiß glosenden Lampen, noch fühlte er die tierische Wärme ringsumher, noch das Summen und Brausen, das aus einer Menge von Menschen, selbst wenn sie nur flüstern, aufsteigt.

Постепенно он перестал видеть и Базини, и пышущие жаром лампы, перестал чувствовать животное тепло вокруг себя, и жужжанье, и гул, которые поднимаются от множества людей, даже если они говорят только шёпотом.

Wie eine heiße, dunkel glühende Masse schwang das alles ununterschieden im Kreise um ihn.

Жаркой, тёмной, пылающей массой все это неразличимо кружилось вокруг него.

Nur in den Ohren fühlte er ein Brennen und in den Fingerspitzen eine eisige Kälte.

Он чувствовал только жжение в ушах и ледяной холод в кончиках пальцев.

Er befand sich in jenem Zustande eines mehr seelischen als körperlichen Fiebers, den er sehr liebte.

Он находился в том состоянии жара больше души, чем тела, которое очень любил.

Immer mehr wuchs diese Stimmung, der auch zärtliche Regungen beigemengt waren, an.

Все больше нарастало это настроение, примешивавшее к себе и нежные чувства.

In diesem Zustande hatte er sich früher gerne jenen Erinnerungen hingegeben, welche das Weib hinterläßt, wenn sein warmer Atem zum ersten Male an solch einer jungen Seele vorbeistreift.

В этом состоянии он раньше охотно предавался тем воспоминаниям, какие оставляет женщина, когда её тёплое дыхание впервые овеет такую юную душу.

Und auch heute erwachte in ihm jene müde Wärme.

И сегодня тоже в нем проснулось это усталое тепло.

Da:

Вот оно:

eine Erinnerung....

одно воспоминание...

Es war auf einer Reise....

Это было в поездке...

in einer kleinen italienischen Stadt....

в одном итальянском городке...

er wohnte mit seinen Eltern in einem Gasthofe nicht weit vom Theater. Jeden Abend gaben sie dort dieselbe Oper und jeden Abend hörte er jedes Wort und jeden Ton herüber.

он жил с родителями на постоялом дворе недалеко от театра, там каждый вечер давали одну и ту же оперу, и каждый вечер он слышал каждое слово, каждый звук, доносившийся оттуда.

Aber er war der Sprache nicht mächtig.

Но он не знал языка.

Und jeden Abend saß er dennoch am offenen Fenster und hörte zu.

И все же он каждый вечер сидел у открытого окна и слушал.

Auf diese Weise verliebte er sich in eine der Schauspielerinnen, ohne sie je gesehen zu haben.

Так влюбился он в одну из актрис, ни разу её не увидев.

Er war nie vom Theater so ergriffen worden wie damals; er empfand die Leidenschaft der Melodien wie Flügelschläge großer dunkler Vögel, als ob er die Linien fühlen könnte, die ihr Flug in seiner Seele zog.

Никогда не захватывал его театр так, как тогда; он ощущал страсть мелодий, как взмахи крыльев больших тёмных птиц, словно бы чувствуя линии, которые проводил в его душе их полет.

Es waren keine menschlichen Leidenschaften mehr, die er hörte, nein, es waren Leidenschaften, die aus den Menschen entflohen, wie aus zu engen und zu alltäglichen Käfigen.

Это были уже не человеческие страсти то, что он слышал, нет, это были страсти, вылетевшие из людей, как из слишком тесных и слишком будничных клеток.

Nie konnte er in dieser Erregung an die Personen denken, welche dort drüben — unsichtbar — jene Leidenschaften agierten; versuchte er sie sich vorzustellen, so schossen augenblicks dunkle Flammen vor seinen Augen auf oder unerhört gigantische Dimensionen, so wie in der Finsternis die menschlichen Körper wachsen und menschliche Augen wie die Spiegel tiefer Brunnen leuchten.

В этом волнении он никогда не думал о людях, что там, в театре невидимые - исполняли эти страсти; стоило ему попытаться представить себе их, как тотчас перед глазами у него вспыхивало тёмное пламя или что-то неслыханно огромных размеров, наподобие того, как в темноте вырастают человеческие тела, а человеческие глаза светятся как зеркала глубоких колодцев.

Diese düstere Flamme, diese Augen im Dunkel, diese schwarzen Flügelschläge liebte er damals unter dem Namen jener ihm unbekannten Schauspielerin.

Это мрачное пламя, эти глаза в темноте, эти чёрные взмахи крыльев он любил тогда под именем той незнакомой ему актрисы.

Und wer hatte die Oper geschaffen?

А кто создал эту оперу?

Er wußte es nicht.

Он не знал.

Vielleicht war der Text ein fader, sentimentaler Liebesroman.

Может быть, либретто её было пошлым, сентиментальным любовным романом.

Hatte sein Schöpfer gefühlt, daß er unter den Tönen zu etwas anderem wurde?

Чувствовал ли его создатель, что благодаря музыке оно станет чем-то другим?

Ein Gedanke preßte Törleß am ganzen Körper zusammen.

Терлес весь сжался от одной мысли.

Sind auch die Erwachsenen so?

Таковы ли и взрослые?

Ist die Welt so?

Таков ли мир?

Ist es ein allgemeines Gesetz, daß etwas in uns ist, das stärker, größer, schöner, leidenschaftlicher, dunkler ist als wir?

Не общий ли это закон, что в нас есть что-то, что сильнее, больше, прекраснее, страстнее, тёмнее, чем мы?

Worüber wir so wenig Macht haben, daß wir nur ziellos tausend Samenkörner streuen können, bis aus einem plötzlich eine Saat wie eine dunkle Flamme schießt, die weit über uns hinauswächst?...

Над чем мы настолько не властны, что можем лишь наудачу разбрасывать тысячи зёрен, пока одно вдруг не прорастёт тёмным пламенем, которое поднимется далеко выше нас?..

Und in jedem Nerv seines Körpers bebte ein ungeduldiges Ja als Antwort.

И в каждом нерве его тела дрожало в ответ нетерпеливое "да".

Törleß sah mit glänzenden Augen um sich.

Терлес посмотрел вокруг блестящими глазами.

Noch immer waren die Lampen, die Wärme, das Licht, die emsigen Menschen da.

Все ещё были на месте лампы, тепло, свет, усердные люди.

Aber er kam sich unter all dem wie ein Auserwählter vor.

Но среди всего этого он показался себе каким-то избранником.

Wie ein Heiliger, der himmlische Gesichte hat — denn von der Intuition großer Künstler wußte er nichts.

Каким-то святым, которому являются небесные видения. Ибо об интуиции великих художников он ничего не знал.

Hastig, mit der Geschwindigkeit der Angst, griff er nach der Feder und notierte sich einige Zeilen über seine Entdeckung; noch einmal schien es in seinem Innern weithin wie ein Licht zu sprühen, — — — — — dann brach ein aschgrauer Regen über seine Augen und der bunte Glanz in seinem Geiste erlosch.

Торопливо, с поспешностью страха он схватил перо и записал несколько строк о своём открытии, казалось, все это ещё раз озарило его душу, как некий свет... а затем глаза ему застлало пепельно-серым дождём, и пёстрый блеск в нем погас...

...... Aber die Episode mit Kant war nahezu gänzlich überwunden.

....Но эпизод с Кантом был почти полностью преодолен.

Bei Tage dachte Törleß überhaupt nicht mehr daran; die Überzeugung, daß er selbst schon nahe der Lösung seiner Rätsel stehe, war viel zu lebhaft in ihm, als daß er sich noch um die Wege eines anderen bekümmert hätte.

Днём Терлес вообще не думал об этом больше; убеждённость, что сам он уже близок к разрешению своих загадок, была слишком жива в нем, чтобы ему заботиться ещё о чьих-то путях.

Seit dem letzten Abend war ihm, er habe den Griff zu der Türe, die hinüberführe, schon in der Hand gefühlt, nur sei er ihm wieder entglitten.

После этого последнего вечера ему казалось, что он уже держал в руке ручку ведущей туда двери, только она вдруг выскользнула.

Da er aber eingesehen hatte, daß er auf die Hülfe philosophischer Bücher verzichten müsse, und auch kein rechtes Vertrauen zu ihnen hatte, stand er ziemlich ratlos da, wie er ihn wiedergewinnen wolle.

Но поняв, что от помощи философских книг надо отказаться, да и не очень-то доверяя им, он пребывал в некоторой растерянности насчёт того, как снова найти эту ускользнувшую ручку.

Er machte einige Male Versuche in seinen Aufzeichnungen fortzufahren, allein die geschriebenen Worte blieben tot, eine Reihe von grämlichen, längst bekannten Fragezeichen, ohne daß jener Augenblick wieder erwacht wäre, in dem er zwischen ihnen hindurch wie in ein von zitternden Kerzenflammen erhelltes Gewölbe geblickt hatte.

Он несколько раз пытался продолжить свои записи, однако написанные слова оставались мёртвы, оставались вереницей угрюмых, давно знакомых вопросительных знаков, не пробуждая снова того мгновения, когда он сквозь них заглядывал как бы в подвал, освещённый дрожащими огоньками свечей.

Daher beschloß er, so oft als möglich, immer und immer wieder die Situationen zu suchen, welche jenen für ihn so eigentümlichen Gehalt in sich trugen; und besonders häufig ruhte sein Blick auf Basini, wenn dieser, sich unbeobachtet glaubend, harmlos unter den anderen sich bewegte. »

Поэтому он решил как можно чаще снова и снова искать ситуации, которые несли в себе это, такое необыкновенное для него содержание; и особенно часто останавливался его взгляд на Базини, когда тот, не подозревая, что за ним наблюдают, вращался среди других как ни в чем не бывало. "

»Einmal«, dachte sich Törleß, »wird es schon wieder lebendig werden und dann vielleicht lebhafter und klarer als bisher.

"Уж когда-нибудь, думал Терлес, - оно оживёт снова и станет, может быть, живее и яснее, чем прежде".

Und er wurde ganz beruhigt durch diesen Gedanken, daß man sich solchen Dingen gegenüber einfach in einem finsteren Raume befinde und einem nichts übrig bleibe, als, wenn man die richtige Stelle wieder unter den Fingern verloren hat, nochmals und nochmals aufs Geratewohl die dunklen Wände abzutasten.

И он совсем успокаивался от этой мысли, что по отношению к таким вещам находишься просто в тёмной комнате и, когда ускользает из-под пальцев нужное место, ничего другого не остаётся, как ещё и ещё раз ощупывать наобум тёмные стены.

In den Nächten jedoch verfärbte sich dieser Gedanke ein wenig.

Ночами, однако, эта мысль несколько блёкла.

Es überkam ihn da doch eine gewisse Beschämung darüber, daß er sich an seinem ursprünglichen Vorsatze, aus dem Buche, das ihm sein Lehrer gezeigt hatte, sich die vielleicht doch darin enthaltene Erklärung zu holen, so vorbeigedrückt hatte.

Тут на него находил вдруг какой-то стыд из-за того, что он все увиливает от своего первоначального намерения постараться извлечь из книги, которую ему показал учитель, содержащееся там все-таки, может быть, объяснение.

Er lag dann ruhig und horchte zu Basini hinüber, dessen geschändeter Körper friedlich wie die aller anderen atmete.

Тогда он спокойно лежал, прислушиваясь к Базини, чьё поруганное тело дышало мирно, как тела всех других.

Er lag ruhig, wie ein Jäger auf dem Anstande, mit dem Gefühle, daß die also verwartete Zeit ihren Lohn schon noch bringen werde.

Он лежал спокойно, как охотник в засаде, с чувством, что время, проведённое в таком ожидании, ещё вознаградит себя.

Sowie aber der Gedanke an das Buch auftauchte, nagte ein feinzahniger Zweifel an dieser Ruhe, eine Ahnung, daß er Unnützes tue, ein zögerndes Geständnis einer erlittenen Niederlage.

Но как только возникала мысль о книге, в это спокойствие мелкими зубками вгрызалось сомнение, подозрение, что он делает не то, нерешительное признание своего поражения.

Sobald dieses unklare Gefühl sich geltend machte, verlor seine Aufmerksamkeit das Behagliche, mit dem man der Entwicklung eines wissenschaftlichen Experimentes zusieht.

Как только это неясное чувство заявляло о себе, внимание его утрачивало ту неприятную невозмутимость, с какой наблюдаешь за ходом научного эксперимента.

Ein körperlicher Einfluß schien dann von Basini auszugehen, ein Reiz, wie wenn man in der Nähe eines Weibes schläft, von dem man jeden Augenblick die Decke wegziehen kann.

Тогда казалось, что от Базини исходит какое-то физическое влияние, какое-то возбуждение, словно спишь близ женщины, с которой можешь в любой миг сорвать одеяло.

Ein Kitzel im Gehirn, der von dem Bewußtsein ausgeht, daß man nur die Hand auszustrecken brauche.

Щекотка в мозгу, идущая от сознания, что достаточно только протянуть руку.

Das, was junge Paare häufig zu Ausschweifungen treibt, die weit über ihr sinnliches Bedürfnis hinausgehen.

То, что часто толкает молодые пары к излишествам, выходящим далеко за пределы их чувственной потребности.

Je nach der Lebhaftigkeit, mit der ihm einfiel, daß sein Unterfangen ihm vielleicht lächerlich erscheinen müßte, wenn er das alles wüßte, was Kant, was sein Professor, was alle die wissen, welche mit ihren Studien fertig sind, je nach der Stärke dieser Erschütterung waren die sinnlichen Antriebe schwächer oder stärker, welche trotz der Stille des allgemeinen Schlafes seine Augen heiß und offen hielten.

В зависимости от того, насколько живо он ощущал, что его затея показалась бы ему, быть может, смешной, если бы он знал все то, что знает Кант, знает его учитель, знают все, прошедшие курс наук, в зависимости от силы этого потрясения ослабевали или усиливались чувственные стимулы, из-за которых глаза его не остывали и не закрывались, несмотря на тишину общего сна.

Ja zeitweilig loderten sie so mächtig in ihm empor, daß sie jeden anderen Gedanken erstickten.

А порой эти стимулы вспыхивали в нем даже с такой мощью, что заглушали любую другую мысль.

Wenn er sich in diesen Augenblicken halb willig, halb verzweifelt ihren Einflüsterungen hingab, so ging es ihm nur, wie es allen Menschen geht, die ja auch nie so sehr zu einer tollen, ausschweifenden, so sehr die Seele zerreißenden, mit wollüstiger Absicht zerreißenden, Sinnlichkeit neigen, als dann, wenn sie einen Mißerfolg erlitten haben, der das Gleichgewicht ihres Selbstbewußtseins erschüttert. — — — — — — — — — —

Когда он в эти мгновения полупокорно-полуотчаянно отдавался их нашёптываниям, с ним происходило лишь то, что происходит со всеми людьми, которые тоже ведь никогда не бывают так склонны к бешеной, разнузданной, разрывающей душу, сладострастно-намеренно разрывающей душу чувственности, как тогда, когда они потерпели неудачу, нарушившую равновесие их самоуверенности...

Wenn er dann nach Mitternacht endlich in unruhigem Schlummer lag, schien ihm einige Male, daß jemand aus der Gegend um Reitings oder Beinebergs Bett aufstand, seinen Mantel nahm und zu Basini hintrat.

Когда он потом после полуночи лежал наконец в беспокойной дремоте, ему несколько раз казалось, что кто-то в стороне Райтинга или Байнеберга вставал с кровати, накидывал шинель и подходил к Базини.

Dann verließen sie den Saal........

Затем они покидали зал...

Aber es konnte auch eine Einbildung gewesen sein. — — — — — —

Но это могло и почудиться...

Es kamen zwei Feiertage; da sie auf einen Montag und Dienstag fielen, ließ der Direktor den Zöglingen schon den Samstag frei und es gab viertägige Ferien.

Наступили два дня праздника; поскольку они пришлись на понедельник и вторник, директор отпустил воспитанников уже в субботу, и получились четырёхдневные каникулы.

Für Törleß war dies jedoch zu wenig, um die weite Reise nach Hause machen zu können; er hatte deswegen gehofft, daß wenigstens seine Eltern ihn besuchen würden, allein sein Vater wurde durch dringende Geschäfte im Ministerium festgehalten und die Mutter fühlte sich unwohl, so daß sie sich nicht allein den Anstrengungen der Reise aussetzen konnte.

Для Терлеса, однако, это был слишком малый срок, чтобы предпринять дальнюю поездку домой; поэтому он надеялся, что хотя бы родители навестят его, но отца задерживали неотложные дела в министерстве, а мать чувствовала себя не совсем здоровой и не могла отправиться в утомительный путь одна.

Erst als Törleß den Brief erhielt, in dem ihm seine Eltern absagten und viele zärtliche Tröstungen hinzufügten, fühlte er, daß es ihm so eigentlich ganz recht sei.

Лишь получив письмо, в котором родители сообщали, что не приедут, и присовокупляли всякие нежные утешения, Терлес почувствовал, что так оно, собственно, и лучше для него.

Er hätte es beinahe als eine Störung empfunden, — zumindest hätte es ihn arg verwirrt, — wenn er seinen Eltern im jetzigen Zeitpunkte hätte gegenübertreten müssen.

Он воспринял бы это чуть ли не как помеху, во всяком случае, это привело бы его в большое смятение, - если бы ему пришлось предстать перед родителями именно сейчас.

Viele Zöglinge erhielten Einladungen auf naheliegende Besitzungen.

Многие воспитанники получили приглашения из близлежащих имений.

Auch Dschjusch, dessen Eltern eine Tagreise im Wagen von der kleinen Stadt entfernt ein schönes Gut besaßen, nahm Urlaub und Beineberg, Reiting, Hofmeier begleiteten ihn.

Джюш, у его родителей было прекрасное поместье на расстоянии одного дня езды на коляске от городка, тоже взял отпуск, и Байнеберг, Райтинг, Гофмайер сопровождали его.

Auch Basini war von Dschjusch eingeladen worden, allein Reiting hatte ihm befohlen abzulehnen.

Базини Джюш тоже пригласил, однако Райтинг велел ему отказаться.

Törleß schützte vor, daß er nicht wisse, ob seine Eltern nicht doch noch kommen würden; er fühlte sich absolut nicht zu harmlos heiteren Festlichkeiten und Unterhaltungen gelaunt.

Терлес сослался на то, что не знает, не приедут ли все же родители; он был совершенно не расположен к бесхитростному праздничному веселью и развлечениям.

Samstag mittag schon lag das große Haus schweigend und nahezu verlassen da.

Уже в субботу во второй половине дня весь большой дом умолк и почти опустел.

Wenn Törleß durch die Gänge schritt, so widerhallte es von einem Ende zum andern; kein Mensch bekümmerte sich um ihn, denn auch die meisten Lehrer waren zur Jagd oder sonst irgendwohin gefahren.

Когда Терлес шагал по коридорам, гул проходил от одного их конца к другому; решительно никому не было до него дела, ибо и большинство учителей уехало на охоту или ещё куда-нибудь.

Nur bei den Mahlzeiten, die jetzt in einem kleinen Zimmer neben dem verlassenen Speisesaale serviert wurden, sahen sich die wenigen zurückgebliebenen Zöglinge; nach Tisch zerstreuten sich ihre Schritte wieder in der weiten Flucht der Gänge und Zimmer, das Schweigen des Hauses verschlang sie gleichsam, und sie führten in der Zwischenzeit ein Leben, nicht mehr beachtet, als das der Spinnen und Tausendfüßer in Keller und Boden.

Только во время трапез, которые подавали теперь в маленькой комнатке возле покинутой столовой, виделись немногие оставшиеся воспитанники; после еды шаги их снова рассеивались в длинной череде коридоров и комнат, безмолвие дома как бы поглощало их, они сейчас вели жизнь не более заметную, чем жизнь пауков и многоножек в подвале и на чердаке.

Von Törleß' Klasse waren nur er und Basini zurückgeblieben, einige andere ausgenommen, welche in den Krankenzimmern lagen.

Из класса Терлеса остались только он и Базини, не считая тех, кто лежал в палатах для больных.

Beim Abschied hatte Törleß noch einige heimliche Worte mit Reiting gewechselt, welche sich auf Basini bezogen.

При прощании Терлес обменялся с Райтингом несколькими тайными словами, которые касались Базини.

Reiting fürchtete nämlich, daß Basini die Gelegenheit benützen könnte, um bei einem der Lehrer Schutz zu suchen, und er legte Törleß ans Herz, ihn sorgsam zu überwachen.

Райтинг боялся, что Базини воспользуется случаем, чтобы поискать защиты у кого-нибудь из учителей, и очень просил Терлеса хорошенько следить за ним.

Es bedurfte dessen jedoch gar nicht, um Törleß' Aufmerksamkeit auf Basini zu sammeln.

Однако в этом вовсе не было нужды, внимание Терлеса и так было сосредоточено на Базини.

Kaum hatte sich die Unruhe der vorfahrenden Wagen, der koffertragenden Diener, der mit Scherzen voneinander Abschied nehmenden Zöglinge aus dem Hause verloren, als das Bewußtsein seines Alleinseins mit Basini herrisch von Törleß Besitz ergriff.

Едва ушла из дома суета подъезжающих колясок, несущих чемоданы слуг, весело прощающихся воспитанников, как Терлесом властно овладело сознание, что он остался с Базини наедине.

Das war nach dem ersten Mittagmahle.

Это было после первой обеденной трапезы.

Basini saß vorne auf seinem Platze und schrieb an einem Briefe; Törleß hatte sich in die hinterste Ecke des Zimmers gesetzt und versuchte zu lesen.

Базини сидел спереди на своём месте и писал письмо; Терлес сел в самом заднем углу комнаты и пытался читать.

Es war zum ersten Male wieder das gewisse Buch und Törleß hatte sich die Situation sorgsam so ausgedacht gehabt:

То была впервые опять та самая книга, и Терлес тщательно продумал эту ситуацию заранее:

Vorne saß Basini, rückwärts er, mit den Augen ihn festhaltend, sich in ihn hineinbohrend.

Базини сидит впереди, он сзади, конечно, держа его глазами, входя в него, как бурав.

Und so wollte er lesen.

И читать он хотел так.

Nach jeder Seite sich tiefer in Basini hineinsenkend.

После каждой страницы глубже погружаясь в Базини.

So mußte es gehen; so mußte er die Wahrheiten finden, ohne das Leben, das lebendige, komplizierte, fragwürdige Leben, aus den Händen zu verlieren....

Так, должно быть, это получится; так должен был он найти истину, не выпустив из рук жизнь, живую, сложную, сомнительную жизнь...

Aber es ging nicht.

Но это не получалось.

Wie immer, wenn er sich etwas allzu sorgfältig vorher ausdachte.

Как всегда, когда он чересчур тщательно продумывал все заранее.

Es war zu wenig unvermittelt und die Stimmung erlahmte rasch zu einer zähen, breiigen Langeweile, die sich eklig an jeden der viel zu absichtlich immer wieder erneuten Versuche klebte.

Слишком мало было непосредственности, и нужное настроение пропадало, превращаясь в вязкую, как размазня, скуку, противно прилипавшую к каждой слишком нарочитой новой попытке.

Törleß warf wütend das Buch zur Erde.

Терлес со злостью швырнул книгу на пол.

Basini sah sich erschreckt um, fuhr aber gleich wieder hastig fort zu schreiben.

Базини испуганно обернулся, но сразу поспешно стал снова писать.

So krochen die Stunden der Dämmerung zu.

Так подползли часы к сумеркам.

Törleß saß ganz stumpfsinnig.

Терлес сидел в полном отупении.

Das einzige, was sich aus einem dumpfen, surrenden, brummenden Allgemeingefühle heraus in sein Bewußtsein hob, war das Ticken seiner Taschenuhr.

Единственным, что из какого-то общего чувства жужжащей, гудящей духоты поднималось до его сознания, было тиканье его карманных часов.

Wie ein kleines Schwänzchen wackelte es hinter dem trägen Leib der Stunden her.

Как хвостик, виляло оно за вялым туловищем времени.

Im Zimmer wurde es verschwommen....

В комнате все расплывалось...

Basini konnte doch längst nicht mehr schreiben.... »

Базини, конечно, давно уже не мог больше писать... "

»Ah, wahrscheinlich traut er sich nicht Licht zu machen«, dachte sich Törleß.

"а, наверно, он не осмеливается зажечь свет", подумал Терлес.

Saß er aber überhaupt noch auf seinem Platze?

Сидит ли он вообще ещё на своём месте?

Törleß hatte in die kahle, dämmerige Landschaft hinausgesehen und mußte sein Auge erst an das Dunkel des Zimmers gewöhnen.

Терлес глядел в окно на холодный, сумеречный пейзаж, и глаза его должны были сперва привыкнуть к темноте комнаты.

Doch.

Нет, сидит.

Dort, der unbewegliche Schatten, das wird er wohl sein.

Вон та неподвижная тень, это, наверно, он.

Ach, er seufzt ja sogar — einmal,....

Ах, он даже вздыхает - один раз...

zweimal.... oder schläft er am Ende?

два раза, уж не уснул ли он?

Ein Diener kam und zündete die Lampen an.

Вошёл служитель и зажег лампы.

Basini fuhr auf und rieb sich die Augen.

Базини встрепенулся и протёр глаза.

Dann nahm er ein Buch aus der Lade und schien lernen zu wollen.

Затем вынул книгу из ящика и, казалось, принялся за чтение.

Törleß brannte es auf den Lippen ihn anzusprechen, und um dem vorzubeugen, verließ er hastig das Zimmer.

Терлесу донельзя хотелось заговорить с ним, и во избежание этого он поспешно вышел из комнаты.

In der Nacht hätte Törleß beinahe Basini überfallen.

Ночью Терлес чуть не бросился на Базини.

Solch eine mörderische Sinnlichkeit war in ihm nach der Pein des gedankenlosen, stumpfsinnigen Tages erwacht.

Такая ужасная чувственность проснулась в нем после муки бездумного, тупого дня.

Zum Glück erlöste ihn noch rechtzeitig der Schlaf.

К счастью, подоспел избавительный сон.

Der nächste Tag verging.

Прошёл следующий день.

Er hatte nichts als die gleiche Unfruchtbarkeit der Stille gebracht.

Он не принёс ничего, кроме той же бесплодности тишины.

Das Schweigen — die Erwartung überreizten Törleß, — die beständige Aufmerksamkeit verzehrte alle geistigen Kräfte, so daß er zu jedem Gedanken unfähig blieb.

Молчание, ожидание извели Терлеса... постоянное внимание поглотило все его умственные силы, он был не способен ни о чем думать.

Zerschlagen, enttäuscht, bis zu den ärgsten Zweifeln mit sich unzufrieden, legte er sich frühzeitig zu Bett.

Разбитый, разочарованный, до злейших сомнений недовольный собой, он рано лёг в постель.

Er lag schon lange in einem ruhelosen, erhitzten Halbschlafe, als er Basini kommen hörte.

Он уже долго лежал в беспокойном, разгорячённом полусне, когда услыхал, как вошёл Базини.

Ohne sich zu regen, folgte er mit den Augen der dunklen Gestalt, die an seinem Bette vorbeischritt; er hörte das Geräusch, welches durch das Lösen der Kleidung verursacht wurde; dann das Knistern der über den Körper gezogenen Decke.

Не шевелясь, он проводил глазами тёмную фигуру, которая прошла мимо его кровати; он слышал шорохи, вызываемые раздеванием, затем шелест натягиваемого на тело одеяла.

Törleß hielt den Atem an, dennoch vermochte er nichts mehr zu hören.

Терлес задержал дыхание, однако ничего больше не услышал.

Und doch verließ ihn nicht das Gefühl, daß Basini nicht schlafe, sondern ebenso angestrengt wie er durch das Dunkel horche.

И все же его не покидало чувство, что Базини не спит, а так же напряженно, как он, прислушивается к темноте.

So vergingen Viertelstunden — Stunden.

Так проходили минуты... часы.

Hie und da nur durch das leise Geräusch der sich im Bette bewegenden Körper unterbrochen.

Прерываемые лишь изредка тихим шорохом ворочающихся в постели тел.

Törleß befand sich in einem eigentümlichen Zustande, der ihn wach erhielt.

Терлес находился в странном состоянии, не дававшем ему уснуть.

Gestern waren es sinnliche Bilder der Einbildungskraft gewesen, in denen er gefiebert hatte.

Вчера его лихорадило от чувственных картин, которые ему рисовало воображение.

Erst ganz zum Schlusse hatten sie eine Wendung zu Basini genommen, gleichsam sich unter der unerbittlichen Hand des Schlafes, der sie verlöschte, zum letzten Male aufgebäumt, und er hatte gerade daran nur eine ganz dunkle Erinnerung.

Лишь совсем под конец они повернули к Базини, как бы под неумолимой рукой сна, погасившего их, после того, как они вспыхнули напоследок, и как раз от этого у него и осталось только очень смутное воспоминание.

Heute aber war es von Anfang an nichts als ein triebhafter Wunsch aufzustehen und zu Basini hinüber zu gehen.

А сегодня с самого начала было лишь инстинктивное желание встать и пойти к Базини.

Solange er das Gefühl gehabt hatte, daß Basini wache und zu ihm herüber horche, war es kaum auszuhalten gewesen; und jetzt, da dieser doch wohl schon schlief, lag erst recht ein grausamer Kitzel darin, den Schlafenden wie eine Beute zu überfallen.

Пока у него было чувство, что Базини не спит и прислушивается к нему, выдержать это было почти невозможно; а теперь, когда тот, вероятно, все же уснул уже, и вовсе несносно хотелось напасть на спящего, как на добычу.

Törleß spürte schon die Bewegungen des Sichaufrichtens und aus dem Bette Steigens in allen Muskeln zucken.

Терлес уже чувствовал, как во всех его мышцах дрожат движения, которые нужно сделать, чтобы приподняться и встать с постели.

Trotzdem vermochte er aber noch nicht seine Reglosigkeit abzuschütteln.

Однако он все ещё не был в силах стряхнуть с себя свою неподвижность.

»Was soll ich denn eigentlich bei ihm?

"Что мне, собственно, от него нужно?" -

fragte er sich in seiner Angst fast laut.

спросил он себя почти вслух от страха.

Und er mußte sich gestehen, daß die Grausamkeit und Sinnlichkeit in ihm gar kein rechtes Ziel hatte.

И должен был признаться себе, что его жестокость и чувственность никакой настоящей цели совсем не имели.

Er wäre in Verlegenheit gekommen, wenn er sich wirklich auf Basini gestürzt hätte.

Он пришёл бы в замешательство, если бы действительно бросился на Базини.

Er wollte ihn doch nicht prügeln?

Он же не хотел бить его?

Gott bewahre!

Боже упаси!

Und in welcher Weise sollte sich denn seine sinnliche Erregung an ihm befriedigen?

Каким же образом должно было уняться его чувственное возбуждение?

Er empfand unwillkürlich einen Abscheu, als er an die verschiedenen kleinen Knabenlaster dachte.

Он невольно почувствовал отвращение, подумав о разных мальчишеских пороках.

Sich vor einem anderen Menschen so bloßstellen?

Так позориться перед другим человеком?

Nie!...

Никогда!..

In dem Maße aber, als dieser Abscheu wuchs, wurde auch der Antrieb stärker, zu Basini hinüber zu gehen.

Но по мере того как росло это отвращение, усиливалось и стремление пойти к Базини.

Schließlich war Törleß ganz von der Unsinnigkeit eines solchen Unterfangens durchdrungen, aber ein förmlich physischer Zwang schien ihn wie an einem Seile aus dem Bette zu ziehen.

Наконец Терлес целиком проникся сознанием бессмысленности такой затеи, но какая-то поистине физическая сила, казалось, тянула его, словно за веревку, с кровати.

Und während alle Bilder aus seinem Kopfe wichen und er sich unaufhörlich sagte, daß es jetzt wohl am besten wäre, den Schlaf zu suchen, richtete er sich mechanisch von seinem Lager auf.

И в то время как все картины уходили у него из головы и он твердил себе, что самое лучшее сейчас - это постараться уснуть, он машинально приподнялся на своём ложе.

Ganz langsam — er fühlte ordentlich, wie dieser seelische Zwang nur Schritt für Schritt gegen die Widerstände Boden gewann — richtete er sich auf.

Приподнялся очень медленно прямо-таки чувствуя, как эта внутренняя сила лишь мало-помалу оттесняет препятствия.

Erst einen Arm.... dann stützte er den Oberkörper auf, dann schob er ein Knie unter der Decke hervor....

Сначала опёрся на локоть, затем высунул из-под одеяла колено...

dann....

затем...

doch plötzlich eilte er mit bloßen Füßen auf den Zehen zu Basini hinüber und setzte sich auf den Rand des Bettes.

он вдруг босиком, на цыпочках, подбежал к Базини и сел на край его кровати.

Basini schlief.

Базини спал.

Er sah ganz so aus, als ob er angenehm träumte.

Вид у него был такой, словно ему снилось что-то приятное.

Törleß war noch immer nicht Herr seiner Handlungen.

Терлес все ещё не управлял своими действиями.

Einen Augenblick saß er still und starrte dem Schlafenden ins Gesicht.

Несколько мгновений он просидел тихо, уставившись в лицо спящего.

Jene kurzen, abgerissenen, gleichsam nur den Situationsbefund konstatierenden Gedanken zuckten durch sein Gehirn, die man hat, wenn man ein Gleichgewicht verliert, stürzt oder wenn einem ein Gegenstand aus den Händen gerissen wird.

В мозгу его мелькали те короткие, отрывочные мысли, как бы лишь контрастирующие ситуацию, которые приходят, когда теряешь равновесие, падаешь или когда у тебя вырывают из рук какой-то предмет.

Und ohne Besinnen faßte er Basini an der Schulter und rüttelte ihn wach.

И, не опомнившись, он схватил Базини за плечо и растормошил.

Der Schläfer reckte sich einige Male träge, dann fuhr er auf und blickte Törleß mit schlafblöden Augen an.

Спавший несколько раз вяло потянулся, затем приподнялся и посмотрел на Терлеса сонными глазами.

Törleß erschrak; er war völlig verwirrt; seine Handlung kam ihm zum ersten Male zur Besinnung, und er wußte nicht, was er nun weiter tun solle.

Терлес испугался; он был в полном смятении; его поступок впервые дошёл до его сознания, и он не знал, что делать теперь.

Er schämte sich furchtbar.

Ему было ужасно стыдно.

Sein Herz klopfte hörbar.

Сердце громко стучало.

Worte der Erklärung, Ausreden drängten sich auf seine Zunge.

На языке вертелись слова объяснения, отговорки.

Er wollte Basini fragen, ob er keine Streichhölzchen habe, ob er ihm nicht sagen könne, wie viel Uhr es sei....

Он хотел спросить Базини, нет ли у него спичек, не может ли он сказать, который сейчас час...

Basini glotzte ihn noch immer ohne Verständnis an.

Базини смотрел на него все ещё непонимающе.

Schon zog Törleß, ohne ein Wort hervorgebracht zu haben, den Arm zurück, schon glitt er von dem Bette herunter, um lautlos in das seine zurückzuschleichen, — da schien Basini die Situation erfaßt zu haben und richtete sich mit einem Rucke auf.

Терлес уже отнял руку, не выдавив из себя ни слова, уже соскользнул с кровати, чтобы бесшумно юркнуть в свою постель, - и тут Базини, кажется, уразумел ситуацию и выпрямился одним рывком.

Törleß blieb unschlüssig am Bettende stehen.

Терлес нерешительно остановился у изножья кровати.

Basini sah ihn noch einmal mit einem fragenden, prüfenden Blicke an, dann stieg er vollends aus dem Bette, schlüpfte in Mantel und Hausschuhe und ging mit schlurfenden Schritten voran.

Базини ещё раз посмотрел на него вопросительным, испытующим взглядом, затем совсем поднялся с постели, накинул шинель, сунул ноги в домашние туфли и, шаркая ими, пошёл вперёд.

Törleß wurde es mit einem Schlage klar, daß dies nicht zum erstenmal geschehe.

Терлесу мгновенно стало ясно, что это случается не в первый раз.

Im Vorbeigehen nahm er die Schlüssel zur Kammer, die er unter seinem Kopfkissen versteckt gehabt hatte, mit. — — — — — — — —

Проходя мимо, он захватил ключ от клетушки, который был спрятан у него под подушкой...

Basini schritt geradenwegs zur Bodenkammer voraus.

Базини шагал прямиком к чердачной каморке.

Er schien mit dem Wege, den man ihm damals doch noch verheimlicht hatte, inzwischen genau bekannt geworden zu sein.

Он успел, казалось, хорошо усвоить дорогу, которую тогда ведь ещё утаивали от него.

Er hielt die Kiste fest, als Törleß daraufstieg, er räumte die Kulissen zur Seite, umsichtig, mit diskreten Bewegungen, wie ein geschulter Lakai.

Он поддержал ящик, когда Терлес влезал на него, он отодвигал кулисы в сторону, осторожно, сдержанными движениями, как вышколенный лакей.

Törleß sperrte auf und sie traten ein.

Терлес отпёр дверь, и они вошли.

Er stand mit dem Rücken zu Basini und zündete die kleine Lampe an.

Он стал спиной к Базини и зажег фонарик.

Als er sich umdrehte, stand Basini nackt vor ihm.

Когда он обернулся, Базини стоял перед ним нагишом.

Unwillkürlich trat er einen Schritt zurück.

Он невольно сделал шаг назад.

Der plötzliche Anblick dieses nackten, schneeweißen Körpers, hinter dem das Rot der Wände zu Blut wurde, blendete und bestürzte ihn.

Внезапное зрелище этого голого, белого, как снег, тела, за которым красный цвет стен превращался в кровь, ослепило и потрясло его.

Basini war schön gebaut; an seinem Leibe fehlte fast jede Spur männlicher Formen, er war von einer keuschen, schlanken Magerkeit, wie der eines jungen Mädchens.

Базини был хорошо сложен; в его теле не было почти ничего от мужских форм, в нем была целомудренная, стройная, девичья худощавость.

Und Törleß fühlte das Bild dieser Nacktheit wie heiße, weiße Flammen in seinen Nerven auflodern.

И Терлес почувствовал, как от вида этой наготы загораются белым пламенем его нервы.

Er konnte sich der Macht dieser Schönheit nicht entziehen.

Он не мог уйти от власти этой красоты.

Er hatte vorher nicht gewußt, was Schönheit sei.

Он не знал раньше, что такое красота.

Denn was war ihm in seinem Alter Kunst, was kannte er schließlich davon?!

Ведь что ему в его возрасте было искусство, что он, в сущности, знал о нем?!

Ist sie doch bis zu einem gewissen Alter jedem in freier Luft aufgewachsenen Menschen unverständlich und langweilig!

Оно ведь любому выросшему на вольном воздухе человеку до известного возраста непонятно и скучно!

Hier aber war sie auf den Wegen der Sinnlichkeit zu ihm gekommen.

А тут оно пришло к нему дорогой чувственности.

Heimlich, überfallend.

Тайно нагрянуло.

Ein betörender warmer Atem strömte aus der entblößten Haut, eine weiche, lüsterne Schmeichelei.

Одуряющее, тёплое дыхание шло от обнажённой кожи, мягкая, сладострастная угодливость.

Und doch war etwas daran, das zum Händefalten feierlich und bezwingend war.

И все же было в этом что-то такое торжественное и покоряющее, что хотелось молитвенно сложить руки.

Aber nach der ersten Überraschung schämte sich Törleß des einen wie des anderen. »

Но после первого изумления Терлес устыдился и того и другого. "

»Es ist doch ein Mann!

"Он же мужчина!"

Der Gedanke empörte ihn, aber ihm war zumute, als ob ein Mädchen nicht anders sein könnte.

Эта мысль возмутила его, но у него было такое ощущение, словно и девушка не была бы иной.

Beschämt herrschte er Basini an: »

Устыдившись, он прикрикнул на Базини:

»Was fällt dir denn ein?!

- Ты что?

Gleich wirst du wieder...!!

Ну-ка, сейчас же!..

Nun schien dieser bestürzt; zögernd und ohne die Augen von Törleß zu lassen, nahm er den Mantel vom Boden auf.

Теперь, казалось, смутился тот; медля и не спуская глаз с Терлеса, он поднял с пола шинель.

»Da, setz dich!

- Садись! -

wies Törleß Basini an.

приказал Терлес Базини.

Dieser gehorchte.

Тот повиновался.

Törleß lehnte mit hinter dem Rücken gekreuzten Händen an der Wand.

Терлес прислонился к стене скрещенными за спиной руками.

»Warum hast du dich ausgezogen?

- А почему ты разделся?

Was wolltest du von mir?

Чего ты хотел от меня?

- Ну, я думал...

Заминка.

- Что ты думал? -

Другие...

- Что другие?

»Beineberg und Reiting....

- Байнеберг и Райтинг...

»Was Beineberg und Reiting?

- Что Байнеберг и Райтинг?

Was taten sie?

Что они делали?

Du mußt mir alles erzählen!

Ты должен все рассказать мне!

Ich will es so; verstehst du?

Я так хочу - понятно?

Obwohl ich es schon von den andern gehört habe.

Хотя я и слышал это уже от других.

Törleß wurde bei dieser unbeholfenen Lüge rot.

Терлес покраснел от этой неуклюжей лжи.

Basini biß sich die Lippen.

Базини кусал губы.

»Nun, wird's?!

- Ну, долго ещё?

»Nein, verlange nicht, daß ich erzähle!

- Нет, не требуй, чтобы я рассказывал!

Bitte, verlange es nicht!

Пожалуйста, не требуй этого!

Ich will ja alles tun, was du willst.

Я ведь сделаю все, что ты захочешь.

Aber laß mich nicht erzählen...

Но не заставляй меня рассказывать...

O, du hast solch eine besondere Art mich zu quälen...!

О, у тебя такой особый способ мучить меня!..

Haß, Angst und eine flehentliche Bitte kämpften in den Augen Basinis.

Ненависть, страх и мольба боролись в глазах Базини.

Törleß lenkte unwillkürlich ein.

Терлес невольно уступил.

»Ich will dich gar nicht quälen.

- Я вовсе не хочу тебя мучить.

Ich will dich nur zwingen, selbst die volle Wahrheit zu sagen.

Я хочу только, чтобы ты сам сказал полную правду.

Vielleicht in deinem Interesse.

Может быть, в твоих же интересах.

»Aber ich habe doch gar nichts getan, was besonderen Erzählens wert wäre.

- Но я же не делал ничего, что стоило бы особо рассказывать.

»So?

- Вот как?

Warum aber hast du dich dann ausgezogen?

А почему же ты тогда разделся?

»Sie verlangten es so.

- Они требовали этого.

»Und warum hast du getan, was sie verlangten?

- А почему ты делал то, что они требовали?

Du bist also feig?

Ты, значит, трус?

Erbärmlich feig?

Жалкий трус?

»Nein, ich bin nicht feig!

- Нет, я не трус!

Sag das nicht!

Не говори так!

»Wirst du den Mund halten!

- Заткнись!

Wenn du ihre Prügel fürchtest, so könnten dir die meinen auch nicht schlecht bekommen!

Если ты боишься получить от них взбучку, то тебе невредно было бы получить её и от меня!

»Ich fürchte aber gar nicht ihre Prügel.

- Да не боюсь я никакой взбучки.

»So?

- Вот как?

Was denn?

А чего же?

Törleß sprach wieder ruhig.

Терлес опять говорил спокойно.

Seine rohe Drohung ärgerte ihn bereits.

Его уже коробило от собственной грубой угрозы.

Aber unwillkürlich war sie ihm entschlüpft, lediglich weil ihm schien, daß sich Basini ihm gegenüber mehr herausnehme als gegen die anderen.

Но она вырвалась у него невольно, только потому, что ему показалось, что Базини ведёт себя с ним вольнее, чем с другими.

»Wenn du dich, wie du sagst, nicht fürchtest, was ist dann mit dir?

- А если ты, как ты говоришь, не боишься, то в чем же дело?

»Sie sagen, wenn ich ihnen zu Willen sei, werde mir nach einiger Zeit alles verziehen werden.

- Они говорят, что если я буду им подчиняться, то через некоторое время мне все простят.

»Von ihnen beiden?

- Они оба?

»Nein, überhaupt.

- Нет, вообще.

»Wie können sie das versprechen; ich bin doch auch noch da!

- Как могут они это обещать? Есть ведь ещё и я!

»Hiefür werden schon sie sorgen, sagen sie!

- Об этом уж они позаботятся, говорят они!

Dies gab Törleß einen Schlag.

Это подействовало на Терлеса, как удар.

Beinebergs Worte, daß Reiting gegebenenfalls gegen ihn gerade so handeln würde wie gegen Basini, fielen ihm ein.

Ему вспомнились слова Байнеберга, что при случае Райтинг обошёлся бы с ним в точности так же, как с Базини.

Und wenn es wirklich zu einer Intrige gegen ihn käme, wie sollte er ihr begegnen?

А если бы дело и впрямь дошло до интриги против него, как следовало бы ему действовать?

Er war den beiden in derlei nicht gewachsen, wie weit würden sie es treiben können?

В таких вещах он не мог тягаться с ними обоими, насколько далеко зашли бы они?

Wie mit Basini?...

Как с Базини?..

Alles in ihm lehnte sich gegen diesen hämischen Einfall auf.

Все в нем восставало против этой язвительной мысли.

Minuten verstrichen zwischen ihm und Basini.

Несколько минут протекло между ним и Базини.

Er wußte, daß es ihm an Wagemut und Ausdauer zu derlei Ränken gebrach; aber nur deswegen, weil er sich zu wenig dafür interessierte, weil er nie seine ganze Persönlichkeit im Spiele fühlte.

Он знал, что ему недостаёт отваги и выдержки для таких козней, но только потому, что они слишком мало интересовали его, потому что он никогда не участвовал в них всей душой.

Er hatte immer mehr dabei zu verlieren als zu gewinnen gehabt.

Тут ему всегда приходилось больше проигрывать, чем выигрывать.

Käme dies aber einmal anders, so fühlte er, daß auch eine ganz andere Zähigkeit und Tapferkeit in ihm sein würde.

Но случись однажды иначе, у него, чувствовал он, появилось бы и совсем другое упорство, совсем другая храбрость.

Nur wissen müßte man, wann es Zeit sei, alles aufs Spiel zu setzen.

Только следовало знать, когда надо все поставить на карту.

»Haben sie dir näheres gesagt?...

- Они говорили тебе подробнее?..

wie sie sich das denken?...

как это они представляют себе?..

Das meinetwegen?

насчёт меня?

»Näheres?

- Подробнее?

Nein.

Нет.

Sie sagten nur, daß sie schon sorgen würden.

Они говорили только, что уж позаботятся.

Dennoch....

Однако...

eine Gefahr lag nun da....

Опасность была налицо...

irgendwo im Versteck....

она где-то затаилась...

und lauerte auf Törleß.... jeder Schritt konnte in eine Fußangel fallen, jede Nacht konnte die letzte vor Kämpfen sein.

и поджидала Терлеса; каждый шаг мог завести в капкан, каждая ночь могла быть последней перед боями.

Eine ungeheure Unsicherheit lag in diesem Gedanken.

Огромная ненадёжность заключалась в этой мысли.

Das war kein lässiges Sichtreibenlassen mehr, kein Spielen mit rätselhaften Gesichten, — das hatte harte Ecken und war fühlbare Wirklichkeit.

Это было уже совсем не то, что спокойно отдаваться течению, совсем не то, что играть с загадочными видениями: это имело твёрдые углы и было ощутимой реальностью.

Das Gespräch fing wieder an.

Разговор возобновился.

»Und was tun sie mit dir?

- А что они делают с тобой?

Basini schwieg.

Базини промолчал.

»Wenn es dir mit deiner Besserung ernst ist, mußt du mir alles sagen.

- Если ты всерьёз хочешь исправиться, ты должен сказать мне все.

»Sie lassen mich auskleiden.

- Они заставляют меня раздеться.

»Ja, ja, das sah ich doch,....

- Да, да, это я видел же...

und dann.....

а потом?..

Eine kleine Weile verstrich und plötzlich sagte Basini:

Прошло несколько мгновений, и вдруг Базини сказал:

»Verschiedenes.

- Разное.

Er sagte es mit einer weibischen, buhlerischen Betonung.

Он сказал это с женственной блудливой интонацией.

»Du bist also ihre....

- Ты, значит, их...

Mai...

любов...

...tresse?

ница?

»O nein, ich bin ihr Freund!

- О нет, я их друг.

»Wie kannst du dich unterstehen, das zu sagen!

- Как ты смеешь это говорить!

»Sie sagen es selbst.

- Они сами это говорят. -

»Was?...

Что?..

»Ja, Reiting.

- Да, Райтинг.

»So, Reiting?

- Вот как, Райтинг?

»Ja, er ist sehr freundlich zu mir.

- Да, он очень любезен со мной.

Meist muß ich mich ausziehen und ihm etwas aus Geschichtsbüchern vorlesen; von Rom und seinen Kaisern, von den Borgias, von Timur Chan....

Обычно я должен, раздевшись, читать ему что-нибудь из книг по истории; о Риме и римских императорах, о семействе Борджиа, о Тимурхане...

na du weißt schon, lauter solch blutige, große Sachen.

ну, тебе уже ясно, все такое кровавое, с таким размахом.

Dann ist er sogar zärtlich gegen mich.

Тогда он бывает даже ласков со мной.

Nur nachher schlägt er mich meistens....

- А после он обычно бьёт меня...

»Wonach?!!......

- После чего?!!

Ach so!

Ах, вот как!

»Ja. Er sagt, wenn er mich nicht schlagen würde, so müßte er glauben, ich sei ein Mann, und dann dürfte er mir gegenüber auch nicht so weich und zärtlich sein.

- Да. Он говорит, что если бы не бил меня, то непременно думал бы, что я мужчина, а тогда он и не смог бы быть со мной таким мягким и ласковым.

So aber sei ich seine Sache und da geniere er sich nicht.

А так, мол, я его вещь, и тут он не стесняется.

»Und Beineberg?

- А Байнеберг?

»O Beineberg ist häßlich.

- О, Байнеберг ужасен.

Findest du nicht auch, daß er aus dem Munde riecht?

Ты не замечал, как отвратительно пахнет у него изо рта?

»Schweig!

- Замолчи!

Was ich finde, geht dich gar nichts an!

Не твоё дело, что я замечаю!

Erzähle was Beineberg mit dir tut!

Расскажи, чем Байнеберг занимается с тобой!

»Nun, auch so wie Reiting, nur.....

- Ну, тоже, как Райтинг, только...

Aber du darfst mich nicht wieder gleich schimpfen....

Но не ругайся опять...

»Vorwärts.

- Говори.

»Nur....

- Только...

auf einem anderen Umwege.

другим, обходным путём.

Er hält mir erst lange Reden über meine Seele.

Он сперва читает мне длинные лекции о моей душе.

Ich habe sie beschmutzt, aber gewissermaßen nur den ersten Vorhof derselben.

Я её замарал, но как бы лишь первое её преддверие.

Im Verhältnis zu dem Innersten sei dies etwas Nichtiges und Äußerliches.

По отношению к глубинному это нечто ничтожное и внешнее.

Nur müsse man es abtöten; so seien schon viele aus Sündern zu Heiligen geworden.

Только это надо умертвить. Так уже многие превратились из грешников в святых.

Die Sünde sei daher in höherer Hinsicht gar nicht so schlecht; nur müsse man sie ganz auf die Spitze treiben, damit sie abbreche.

Грех поэтому в высшем смысле не так уж плох. Только его нужно довести совсем до крайности, чтобы он изжил себя.

Er läßt mich sitzen und ein geschliffenes Glas anstarren....

Байнеберг заставляет меня сидеть и глядеть на шлифованное стекло.

»Er hypnotisiert dich?

- Он гипнотизирует тебя?

»Nein, er sagt, er müsse nur alle Dinge, die an der Oberfläche meiner Seele umherschwimmen, einschläfern und kraftlos machen.

- Нет, он говорит, что ему надо лишь усыпить и сделать бессильным все, что плавает на поверхности моей души.

Dann erst könne er mit meiner Seele selbst verkehren.

Только тогда он может войти в общение с самой душой.

»Und wie verkehrt er denn mit ihr?

- И как же он общается с ней?

»Das ist ein Experiment, das ihm noch nie gelungen ist.

- Это эксперимент, который ему ещё ни разу не удавался.

Er sitzt, und ich muß mich auf die Erde legen, so daß er die Füße auf meinen Leib stellen kann.

Он сидит, а я ложусь на пол, чтобы он мог поставить ноги на моё туловище.

Ich muß von dem Glas recht träge und schläfrig geworden sein.

После стекла я становлюсь довольно вялым и сонным.

Dann auf einmal befiehlt er mir zu bellen.

Потом он вдруг приказывает мне лаять.

Er beschreibt es mir ausführlich: —

Он даёт подробные указания:

leise, mehr winselnd, — so wie ein Hund aus dem Schlafe heraus bellt.

тихо, больше скулежа, - как лает собака со сна.

»Wozu das?

- Зачем это?

»Man weiß nicht, wozu es gut ist.

- Неизвестно зачем.

Er läßt mich auch grunzen wie ein Schwein und wiederholt mir in einem fort, ich habe etwas von diesem Tiere in mir.

Он заставляет меня ещё хрюкать, как свинья, и все повторяет мне, что во мне есть что-то от этого животного.

Aber nicht als ob er mich schimpfen wollte; er wiederholt es mir ganz leise und freundlich, um es — wie er sagt — fest in meine Nerven einzudrücken.

Но не то чтобы он ругал меня, нет, он повторяет это очень тихо и ласково, чтобы - как он говорит - хорошенько вдолбить это в мои нервы.

Denn er behauptet, daß möglicherweise eine meiner früheren Existenzen so gewesen sei und daß man sie hervorlocken müsse, um sie unschädlich zu machen.

Ведь он утверждает, что таковым было, возможно, одно из моих прежних существований и что его нужно выманить, чтобы обезвредить.

»Und du glaubst ihm all das?

- И ты во все это веришь?

»Gott bewahre; ich meine, er selbst glaubt nicht daran.

- Упаси Боже. По-моему, он сам в это не верит.

Und dann ist er doch auch zum Schlusse immer ganz anders.

Да и он под конец всегда совсем другой.

Wie soll ich auch solche Dinge glauben?!

Как можно верить в такие вещи?

Wer glaubt denn heute an eine Seele?!

Кто верит сегодня в какую-то душу?!

Und gar an eine solche Seelenwanderung?!

А тем более в такое переселение душ?!

Daß ich gefehlt habe, weiß ich ganz gut; aber ich habe immer gehofft, es wieder gut machen zu können.

Что я провинился, я прекрасно знаю. Но я всегда надеялся загладить свою вину.

Da ist gar kein Hokuspokus nötig.

Для этого вовсе не нужно никаких фокусов.

Ich zerbreche mir auch gar nicht den Kopf darüber, wieso ich meinen Fehltritt begehen konnte.

И я совсем не ломаю себе голову по поводу того, как меня угораздило совершить подобный проступок.

So etwas kommt so rasch, so von selbst; man merkt erst nachher, daß man etwas Unkluges getan hat.

Такие вещи делаются быстро, сами собой, лишь потом замечаешь, что сделал какую-то глупость.

Wenn es ihm aber Vergnügen macht, etwas Übersinnliches dahinter zu suchen, so soll er meinetwegen.

Но если ему доставляет удовольствие искать за этим чего-то сверхчувственного, то, по мне, на здоровье.

Vorläufig muß ich ihm ja doch zu Willen sein.

Ведь пока я должен подчиняться ему.

Wenn er nur lieber unterlassen möchte, mich zu stechen....

Вот если бы он перестал колоть меня... -

»Was?

Что?

»Ja, mit einer Nadel — nun nicht heftig, nur um zu sehen, wie ich darauf reagiere....

- Да, иголкой - ну, несильно, только чтобы посмотреть, как я на это реагирую...

ob sich nicht an irgendeiner Stelle des Körpers etwas bemerkbar mache.

не будет ли что-нибудь заметно в каком-либо месте тела.

Aber weh tut es doch.

Но все же больно.

Er behauptet nämlich, die Ärzte verstünden nichts davon, ich habe mir nicht gemerkt, womit er das beweisen will, ich erinnere mich nur, daß er viel von Fakiren spricht, die, wenn sie ihre Seele schauen, gegen körperliche Schmerzen unempfindlich sein sollen.

Он утверждает, что врачи в этом ничего не смыслят. Я не запомнил, чем он это доказывает, помню только, что он много говорит о факирах, которые, когда они смотрят в свою душу, будто бы не воспринимают физической боли.

»Nun ja, ich kenne diese Ideen; du sagtest aber doch selbst, daß dies nicht alles sei.

- Ну да, я знаю эти идеи. Но ты же сам сказал, что это не все!

»Gewiß nicht; ich sagte doch auch, daß ich dies nur für einen Umweg halte.

- Конечно, нет. Но я же сказал, что считаю это лишь обходным путём.

Nachher kommen jedesmal Viertelstunden, wo er schweigt, und ich nicht weiß, was in ihm vorgeht.

Потом каждый раз следует четверть часа, когда он молчит, и я не знаю, что происходит в нем.

Danach aber bricht er plötzlich los und verlangt Dienste von mir — wie besessen — weit ärger als Reiting.

А затем он вдруг поднимается и требует от меня услуг - как одержимый - гораздо хуже, чем Райтинг.

»Und du tust alles, was man von dir verlangt?

- И ты делаешь все, что от тебя требуют?

»Was bleibt mir übrig?

- Что мне остаётся?

Ich will wieder ein anständiger Mensch werden und meine Ruhe haben.

Я хочу снова стать порядочным человеком и чтобы меня оставили в покое.

»Was aber inzwischen geschehen ist, wird dir ganz gleich sein?

- А то, что тем временем произошло, тебе будет совершенно безразлично?

»Ich kann mir ja nicht dagegen helfen.

- Я же ничего не могу поделать.

»Gib jetzt genau acht und beantworte meine Fragen:

- Теперь хорошенько послушай и ответь на мои вопросы.

Wieso konntest du stehlen?

Как ты мог красть?

»Wieso?

- Как?

Schau, ich brauchte das Geld dringend; ich hatte beim Traiteur Schulden und er wollte sich nicht mehr vertrösten lassen.

Понимаешь, мне до зарезу нужны были деньги. Я задолжал трактирщику, и он не давал мне больше отсрочки. К тому же я был уверен, что деньги мне вот-вот пришлют.

Dann glaubte ich doch bestimmt, daß in jenen Tagen für mich Geld kommen werde. Von den Kameraden wollte mir keiner leihen: die einen hatten selbst keins und die Sparsamen freut es ja nur, wenn einer, der nicht so ist, gegen Monatsende in Verlegenheit kommt.

Никто из товарищей не давал мне взаймы; у одних не было и у самих, а бережливые просто ведь рады, если кто-то, кто не скупится, оказывается к концу месяца в затруднительном положении.

Ich wollte gewiß niemanden betrügen; ich wollte es mir nur heimlich ausleihen....

Я, конечно, не хотел никого обманывать, я хотел только тайком взять в долг...

»Nicht so meine ich es,« unterbrach Törleß ungeduldig diese Erzählung, die Basini offenbar erleichterte, »ich frage:

- Не то я имею в виду, - нетерпеливо прервал Терлес этот явно облегчавший Базини рассказ, - я спрашиваю:

wieso — wie konntest du das tun, wie fühltest du dich?

как... каким образом ты смог это сделать, как ты себя чувствовал?

Was ging in jenem Augenblick in dir vor?

Что происходило в тебе в этот миг?

»Nun ja — gar nichts.

- Ну, да... ничего.

Es war doch nur ein Augenblick, ich fühlte nichts, ich überlegte nichts, es war einfach plötzlich geschehen.

Это же был только миг, я ничего не почувствовал, ничего не обдумал. Это просто случилось вдруг.

»Aber das erstemal mit Reiting?

- А первый раз с Райтингом?

Als er zum erstenmal jene Dinge von dir verlangte?

Когда он впервые потребовал от тебя этих вещей?

Verstehst du....?

Понимаешь?..

»O unangenehm war es mir schon.

- О, неприятно-то это уж было.

Weil es so auf Befehl geschehen sollte.

Потому что все происходило по приказу.

Denn sonst....

Ведь вообще...

denk nur, wie viele tun solche Sachen freiwillig zum Vergnügen, ohne daß die anderen davon wissen.

подумай, сколько людей делают такие дела добровольно, для удовольствия, а другие об этом не знают.

Da ist es wohl nicht so arg.

Тогда это, вероятно, не так скверно.

»Aber du hast es auf Befehl getan.

- Но ты делал это по приказу.

Du hast dich erniedrigt.

Ты унижался.

So wie wenn du in den Kot kriechen würdest, weil es ein anderer will.

Как если бы ты полез в дерьмо, потому что так захотел другой.

»Das gebe ich ja zu; aber ich mußte.

- Это я признаю. Но я был вынужден.

»Nein, du mußtest nicht.

- Нет, ты не был вынужден.

»Sie hätten mich geprügelt, angezeigt; alle Schande wäre auf mich gekommen.

- Они бы избили меня, донесли на меня. Весь позор пал бы на меня.

»Nun meinetwegen, lassen wir das.

- Ну, ладно, оставим это.

Ich will etwas anderes von dir wissen.

Я хочу узнать от тебя нечто другое.

Höre, ich weiß, daß du viel Geld bei Božena gelassen hast.

Слушай, я знаю, что ты оставлял много денег у Божены.

Du hast vor ihr aufgeschnitten, dich in die Brust geworfen, mit deiner Männlichkeit geprahlt.

Ты хвастался передней, хорохорился, бахвалился своей мужественностью.

Du willst also ein Mann sein?

Ты, значит, хочешь быть мужчиной?

Nicht nur mit dem Mund und mit....

Не только речами и...

sondern mit der ganzen Seele?

но и всей душой?

Nun sieh, da verlangt auf einmal einer von dir einen so erniedrigenden Dienst, du fühlst im selben Augenblick, daß du zu feig bist, um nein zu sagen: ging da nicht durch dein ganzes Wesen ein Riß?

Ну вот, и вдруг кто-то требует от тебя таких унизительных услуг, ты в тот же миг чувствуешь, что ты слишком труслив, чтобы сказать "нет", - не прошла ли тут какая-то трещина через все твоё существо?

Ein Schreck — unbestimmt — als ob sich eben etwas Unsagbares in dir vollzogen hätte?

Какой-то ужас - неопределенный, - словно в тебе только что совершилось что-то невыразимое?

»Gott, ich verstehe dich nicht; ich weiß nicht, was du willst; ich kann dir nichts, gar nichts sagen.

- Господи, я не понимаю тебя. Я не знаю, чего ты хочешь. Я не могу сказать тебе ничего, совсем ничего.

»So paß auf; ich werde dir jetzt befehlen, dich wieder auszukleiden.

- Ну, так слушай. Я сейчас прикажу тебе снова раздеться.

Basini lächelte.

Базини улыбнулся.

»Dich platt da vor mir auf die Erde zu legen.

- Лечь ничком на землю передо мной.

Lach nicht!

Не смейся!

Ich befehle es dir wirklich!

Я действительно приказываю это тебе!

Hörst du?!

Слышишь?!

Wenn du nicht augenblicklich folgst, so wirst du sehen, was dir bevorsteht, wenn Reiting zurückkommt!

Если ты сейчас же не повинуешься, увидишь, что с тобой будет, когда вернётся Райтинг!.. Так.

So. Siehst du, jetzt liegst du nackt vor mir auf der Erde.

Видишь, теперь ты лежишь голый передо мной на земле.

Du zitterst sogar; es friert dich?

Ты даже дрожишь. Тебе холодно?

Ich könnte jetzt auf deinen nackten Leib speien, wenn ich wollte.

Я мог бы сейчас плюнуть на твоё голое тело, если бы захотел.

Drücke nur den Kopf fest auf die Erde; sieht der Staub am Boden nicht merkwürdig aus?

Прижмись плотней головой к земле. Не странно ли выглядит пыль на полу?

Wie eine Landschaft voll Wolken und Felsblöcken so groß wie Häuser?

Как пейзаж с облаками и скалами высотой с дом?

Ich könnte dich mit Nadeln stechen.

Я мог бы колоть тебя иголками.

Da in der Nische, bei der Lampe liegen noch welche.

Там, в нише, возле фонаря, есть ещё несколько.

Fühlst du sie schon auf der Haut?...

Ты же чувствуешь их кожей?..

Aber ich will nicht....

Но я не хочу...

Ich könnte dich bellen lassen, wie es Beineberg getan hat, den Staub auffressen lassen wie ein Schwein, ich könnte dich Bewegungen machen lassen — du weißt schon — und du müßtest dazu seufzen:

я мог бы заставить тебя лаять, как это делает Байнеберг, жрать пыль, как свинья, мог бы заставить тебя делать движения - сам знаешь, - и ты должен был бы в лад им стонать:

O meine liebe Mut....

о моя мамоч... -

Doch Törleß hielt jäh in dieser Lästerung inne. »

Терлес, однако, резко оборвал эти поношения.

»Aber ich will nicht, will nicht, verstehst du?!

Но я не хочу, не хочу, понимаешь?!

Basini weinte. »

Базини заплакал:

»Du quälst mich....

- Ты мучишь меня...

»Ja, ich quäle dich.

- Да, я мучу тебя.

Aber nicht darum ist es mir; ich will nur eines wissen:

Но не это мне нужно. Я только одно хочу знать.

Wenn ich all das wie Messer in dich hineinstoße, was ist in dir?

Когда я все это вонзаю в тебя, как нож, что происходит в тебе?

Was vollzieht sich in dir?

Что творится в тебе?

Zerspringt etwas in dir?

В тебе что-то разбивается?

Sag!

Скажи!

Jäh wie ein Glas, das plötzlich in tausend Splitter geht, bevor sich noch ein Sprung gezeigt hat?

Стремительно, как стекло, которое вдруг разлетается на тысячи осколков, прежде чем на нем покажется трещина?

Das Bild, das du dir von dir gemacht hast, verlöscht es nicht mit einem Hauche; springt nicht ein anderes an seine Stelle, wie die Bilder der Zauberlaternen aus dem Dunkel springen?

Твой образ, который сложился у тебя, - не гаснет ли он, словно от одного дуновения? Не выскакивает ли на его место другой, как выскакивают из темноты картины волшебного фонаря?

Verstehst du mich denn gar nicht?

Неужели ты совсем не понимаешь меня?

Näher erklären kann ich's dir nicht; du mußt mir selbst sagen!...

Точнее я это не могу тебе объяснить. Ты должен сам мне сказать!..

Basini weinte ohne aufzuhören.

Базини плакал, не переставая.

Seine mädchenhaften Schultern zuckten; er brachte immer nur dasselbe hervor. »

Его девические плечи дрожали; он твердил только одно и то же:

»Ich weiß nicht, was du willst; ich kann dir nichts erklären; es geschieht im Augenblicke; es kann dann gar nicht anders geschehen; du würdest ebenso handeln wie ich.

- Я не знаю, чего ты хочешь! Я не могу тебе ничего объяснить. Это происходит сейчас. Это и тогда не может происходить иначе. Ты поступил бы так же, как я.

Törleß schwieg.

Терлес молчал.

Er blieb erschöpft, reglos an der Wand lehnen und starrte vor sich hin, geradeaus ins Leere.

Изнурённый, он неподвижно стоял, прислонясь к стене, и смотрел прямо перед собой в пустоту.

»Wenn du in meiner Situation wärest, würdest du geradeso handeln«, hatte Basini gesagt.

"Окажись ты в моем положении, ты поступил бы так же", - сказал Базини.

Da war das Geschehene als eine einfache Notwendigkeit, ruhig und ohne Verzerrung.

Случившееся принималось им как простая неизбежность, спокойно и искажённо.

Törleß' Selbstbewußtsein lehnte sich in heller Verachtung selbst gegen die bloße Zumutung auf.

Терлесовское чувство собственного достоинства с великим презрением бунтовало даже против самого такого допущения.

Und doch schien ihm diese Auflehnung seines ganzen Wesens keine befriedigende Gewähr zu bieten. »...

И все же этот бунт всего его естества не казался ему достаточной гарантией. "...

ja, ich würde mehr Charakter haben als er, ich würde solche Zumutungen nicht ertragen — aber ist dies auch von Belang?

"...Да, у меня характер оказался бы твёрже, чем у него, я бы таких допущений не потерпел - но разве это важно?

Ist es von Belang, daß ich aus Festigkeit, aus Anständigkeit, aus lauter Gründen, die mir jetzt ganz nebensächlich sind, anders handeln würde?

Разве важно то, что я по своей твёрдости, по своей порядочности, сплошь по причинам, которые сейчас для меня совсем несущественны, поступил бы иначе?

Nein, nicht daran liegt's, wie ich handeln würde, sondern daran, daß ich, wenn ich einmal wirklich so handelte wie Basini, ebensowenig Außergewöhnliches dabei empfinden würde wie er.

Нет, дело не в том, как я поступил бы, а в том, что если бы я действительно поступил, как Базини, я бы, как и он, не усматривал в этом ничего чрезвычайного.

Dies ist das eigentliche:

Вот в чем суть:

Mein Gefühl meiner selbst würde genau so einfach und von allem Fragwürdigen entfernt sein wie das seine....

моё самоощущение было бы точно таким же простым и далёким от всего сомнительного, как самоощущение Базини..."

Dieser Gedanke, welcher — in abgerissenen, übereinander greifenden, immer wieder von vorne anfangenden Sätzen gedacht — der Verachtung für Basini einen ganz intimen, leisen, aber weit tiefer als Moral an das innerste Gleichgewicht rührenden Schmerz hinzufügte, kam von der Erinnerung an eine kurz vorher gehabte Empfindung, die Törleß nicht losließ.

Эта мысль - она думалась отрывочными, захлёстывавшими друг друга, все снова и снова начинавшимися сначала фразами, - мысль эта, дополнявшая презрение к Базини какой-то очень интимной, тихой, но гораздо глубже, чем то смогла бы мораль, затрагивающей душевное равновесие болью, мысль эта пришла от памяти об одном только что испытанном ощущении, которое не отпускало Терлеса.

Als ihm nämlich durch Basini die möglicherweise von Reiting und Beineberg drohende Gefahr zur Kenntnis kam, war er einfach erschrocken.

Когда он узнал от Базини об опасности, грозившей ему, возможно, со стороны Райтинга и Байнеберга, он просто испугался.

Einfach erschrocken, wie bei einem Überfall, und hatte ohne Überlegen blitzschnell nach Paraden und Deckungen gesucht.

Просто испугался, как при нападении, и мгновенно, не размышляя, стал искать защиты и укрытий.

Das war nun im Augenblicke einer wirklichen Gefahr gewesen; und die Empfindung, die er dabei gehabt hatte, reizte ihn.

Было это, значит, в момент действительной опасности; и ощущение, испытанное при этом, возбуждало его.

Diese raschen, gedankenlosen Impulse.

Эти быстрые, бездумные импульсы.

Er versuchte ganz vergebens sie wieder in sich auszulösen.

Он тщетно пытался снова вызвать их в себе.

Aber er wußte, daß sie der Gefahr augenblicks alles Sonderbare und Zweideutige benommen hatten.

Но он знал, что они мгновенно лишили опасность всякой странности и двусмысленности.

Und doch war es dieselbe Gefahr gewesen, die er vor einigen Wochen erst an derselben Stelle geahnt hatte.

И все-таки это была бы та же опасность, которую он не далее как несколько недель назад почувствовал на этом же месте.

Damals, als er so eigens wegen der Kammer erschrocken war, die wie ein vergessenes Mittelalter abseits von dem warmen und hellen Leben der Lehrsäle lag, über Beineberg und Reiting, weil sie aus den Menschen, die sie dort waren, plötzlich etwas anderes, Düsteres, Blutgieriges, Personen in einem ganz anderen Leben geworden zu sein schienen.

Тогда, когда он пришёл в такой странный испуг из-за каморки, которая, как забытое средневековье, таилась вдали от тёплой и светлой жизни, учебных залов, и из-за Байнеберга и Райтинга, потому что те из людей, которыми они там были, вдруг стали, казалось, чем-то другим, чем-то мрачным, кровожадным, лицами совсем из другой жизни.

Damals war dies eine Verwandlung, ein Sprung für Törleß, als ob das Bild seiner Umgebung plötzlich in andere, aus hundertjährigem Schlafe erwachte Augen fiele.

Тогда это было для Терлеса метаморфозой, прыжком, словно картина его окружения вдруг предстала другим, проснувшимся от столетнего сна глазам.

Und doch war es dieselbe Gefahr gewesen....

И все-таки это была та же опасность...

Unaufhörlich wiederholte er sich dies.

Он непрестанно повторял себе это.

Und immer wieder versuchte er die Erinnerungen der beiden verschiedenen Empfindungen miteinander zu vergleichen..................

И снова пытался сравнить друг с другом воспоминания об этих двух разных ощущениях...

Basini hatte sich mittlerweile längst aufgerichtet; er bemerkte den stieren, geistesabwesenden Blick seines Gefährten, leise nahm er seine Kleider auf und schlich sich davon.

Базини тем временем давно поднялся; он заметил осоловелый, отсутствующий взгляд своего спутника, тихо собрал свою одежду и улизнул.

Törleß sah es — wie durch einen Nebel hindurch — aber er ließ es wortlos geschehen.

Терлее видел это - как сквозь туман, - но не сказал ни слова.

Seine Aufmerksamkeit war ganz durch das Bestreben gefesselt, jenen Punkt in ihm wieder aufzufinden, wo plötzlich jener Wechsel in der innerlichen Perspektive stattgefunden hatte.

Внимание его было целиком поглощено стремлением снова отыскать в себе ту точку, где вдруг произошла та перемена внутренней перспективы.

Aber so oft er in dessen Nähe kam, erging es ihm wie einem, der Nahes mit Fernem vergleichen will:

Но как только он приближался к ней, с ним происходило то, что происходит при сравнении близкого с далёким:

er erhaschte nie die Erinnerungsbilder beider Gefühle zugleich, sondern jedesmal ging wie ein leiser Knacks zwischendurch ein Gefühl, wie es im Körperlichen etwa den kaum merkbaren Muskelempfindungen entspricht, die das Einstellen des Blickes begleiten.

он никак не мог поймать запомнившиеся образы своих чувств одновременно, каждый раз словно бы каким-то тихим щелчком вторгалось чувство, которое в физическом мире соответствует примерно едва заметным мышечным ощущениям, сопровождающим настройку взгляда.

Und jedesmal beanspruchte dies gerade im entscheidenden Momente die Aufmerksamkeit für sich, die Tätigkeit des Vergleiches drängte sich vor den Gegenstand des Vergleiches, es gab einen kaum fühlbaren Ruck — und alles stand still.

И каждый раз это в решающий миг отвлекало все внимание на себя, работа сравнения заслоняла собою предмет сравнения, происходил едва ощутимый толчок - и все останавливалось.

Und immer wieder begann Törleß von neuem.

И снова, и снова Терлес начинал все сначала.

Dieser Prozeß von mechanischer Gleichmäßigkeit schläferte ihn in einen starren, wachen, eiskalten Schlaf, der ihn reglos an seinem Platze festhielt.

Этот механически однообразный процесс усыпил его, привёл в ледяное оцепенение полусна, который долго держал его в неподвижности.

Unbestimmt lange.

Неопределенно долго.

Erst ein Gedanke weckte Törleß auf wie die leise Berührung einer warmen Hand.

Разбудила Терлеса одна мысль - как тихое прикосновение тёплой руки.

Ein anscheinend so selbstverständlicher Gedanke, daß sich Törleß wunderte, nicht schon längst darauf verfallen zu sein.

Такая с виду естественная мысль, что Терлес удивился, что давно не напал на неё.

Ein Gedanke, der gar nichts tat, als die eben gemachte Erfahrung registrieren:

Мысль, которая всего-навсего регистрировала только что узнанное:

es kommt immer einfach, unverzerrt, in natürlichen, alltäglichen Proportionen, was von ferne so groß und geheimnisvoll aussieht.

простым, неискажённым, в естественных, обыденных пропорциях приходит всегда то, что издали кажется таким большим и таинственным.

So als ob eine unsichtbare Grenze um den Menschen gezogen wäre.

Словно вокруг человека проведена невидимая граница.

Was sich außerhalb vorbereitet und von ferne herannaht, ist wie ein nebliges Meer voll riesenhafter, wechselnder Gestalten; was an ihn herantritt, Handlung wird, an seinem Leben sich stößt, ist klar und klein, von menschlichen Dimensionen und menschlichen Linien.

То, что готовится вне его и приближается издалека, - оно как туманное море, полное исполинских, меняющихся обличий; то, что подступает к нему, становится действием, сталкивается с его жизнью, - оно ясно и мало, имеет человеческие измерения и человеческие очертания.

Und zwischen dem Leben, das man lebt, und dem Leben, das man fühlt, ahnt, von ferne sieht, liegt wie ein enges Tor die unsichtbare Grenze, in dem sich die Bilder der Ereignisse zusammendrücken müssen, um in den Menschen einzugehen.

А между жизнью, которой живёшь, и жизнью, которую чувствуешь, предчувствуешь, видишь издалека, встаёт, как узкая дверь, где образы событий должны сжаться, чтобы войти в человека, эта невидимая граница.

Und doch, so sehr dies seiner Erfahrung entsprach, beugte Törleß nachdenklich den Kopf.

И все же, хотя это как нельзя более соответствовало его опыту, Терлес задумчиво склонил голову. "

»Ein sonderbarer Gedanke — — — —« fühlte er.

"Странная мысль...", - почувствовал он.

Endlich lag er in seinem Bett.

Наконец он лежал в своей постели.

Er dachte an gar nichts mehr, denn das Denken fiel so schwer und war so fruchtlos.

Он уже ни о чем больше не думал, ибо это давалось с таким трудом и было так бесплодно.

Was er über die Heimlichkeiten seiner Freunde erfahren hatte, zog ihm zwar durch den Sinn, aber so gleichgültig und leblos wie eine Nachricht, die man in einer fremden Zeitung liest.

То, что он узнал о тайнах своих друзей, хоть и мелькало в его уме, но так же безразлично и безжизненно, как новость, прочитанная в какой-то чужой газете.

Von Basini war nichts mehr zu hoffen.

От Базини уже нечего было ждать.

Freilich, sein Problem! —

Однако сама проблема!..

Aber es war so fraglich und er so müde und so zerschlagen.

Но она была так запутана, а он так устал и так разбит.

Eine Täuschung vielleicht — das Ganze.

Может быть, все это - иллюзия.

Nur der Anblick Basinis, seiner nackten, leuchtenden Haut, duftete wie ein Fliederstrauch in das Dämmern der Empfindungen, das dem Schlafe vorausging.

Только зрелище Базини, его светящейся наготы, благоухало, как куст сирени, в сумраке ощущений, который предшествовал сну.

Sogar aller moralische Abscheu verlor sich.

Даже всякое нравственное отвращенье ушло.

Schließlich schlief Törleß ein.

Наконец Терлес уснул.

Kein Traum zog durch seine Ruhe.

Никакие сны не нарушали его покоя.

Aber eine unendlich angenehme Wärme breitete weiche Teppiche unter seinen Leib.

Но бесконечно приятное тепло расстилало мягкие ковры под его телом.

Schließlich wachte er darüber auf.

В конце концов он проснулся из-за этого.

Und beinahe hätte er einen Schrei ausgestoßen.

И чуть не вскрикнул.

An seinem Bette saß Basini!

У его кровати сидел Базини!

Und mit rasender Behendigkeit löste dieser im nächsten Augenblicke das Hemd von seinem Leibe, schmiegte sich unter die Decke und preßte seinen nackten, zitternden Leib an Törleß an.

И с бешеным проворством тот в следующее мгновенье снял рубашку, подлез под одеяло и прижал к Терлесу своё голое, дрожащее тело.

Kaum hatte sich Törleß in diesem Überfalle zurechtgefunden, als er Basini von sich stieß.

Едва придя в себя от этого нападения, Терлес оттолкнул от себя Базини.

»Was fällt dir denn ein....?!

- Ты что?..

Doch Basini bettelte. »

Но Базини взмолился.

»O, sei nicht wieder so!

- О, не будь снова таким!

So wie du ist keiner.

Таких, как ты, больше нет.

Sie verachten mich nicht so wie du; sie tun dies nur scheinbar, damit sie dann desto anders sein können.

Они презирают меня не так, как ты. Они делают это только для вида, чтобы самим казаться совсем другими.

Aber du?

Но ты?

Gerade du....?!...

Именно ты?!

Du bist sogar jünger als ich, wenn du auch stärker bist;....

Ты даже младше меня, хотя и сильнее...

wir sind beide jünger als die anderen;....

мы оба младше, чем другие...

du bist nicht so roh und prahlerisch wie sie;....

ты не такой грубый, не такой хвастливый, как они...

du bist sanft;.... ich liebe dich....!

ты ласковый, ялюблютебя!

»Was — was sagst du?

- Что - что ты говоришь?

Was soll ich mit dir?

Что мне с тобой делать?

Geh — so geh doch weg!

Ступай - сейчас же ступай отсюда!

Und Törleß stemmte gequält seinen Arm gegen Basinis Schulter.

И Терлес страдальчески упёрся рукой в шею Базини.

Aber die heiße Nähe der weichen, fremden Haut verfolgte ihn und umschloß ihn und erstickte ihn.

Но горячая близость мягкой чужой кожи преследовала его, охватывала, душила.

Und in einem fort flüsterte Basini... »

И Базини скороговоркой зашептал:

»Doch...

- Да...

doch...

да...

bitte...

пожалуйста...

o, es wäre mir ein Genuß, dir zu dienen.

о, мне было бы наслажденьем тебе услужить...

Törleß fand keine Antwort.

Терлес не находил ответа.

Während Basini sprach, während der Sekunden des Zweifelns und Überlegens, war es wieder wie ein tief grünes Meer über seine Sinne gesunken.

Пока Базини говорил, в эти секунды сомнения и размышления его органы чувств опять как бы затопило густо-зелёное море.

Nur Basinis bewegliche Worte leuchteten darinnen auf wie das Blinken silberner Fischchen.

Лишь быстрые слова Базини вспыхивали в нем, как сверканье серебряных рыбок.

Noch immer hielt er seine Arme gegen Basinis Körper gestemmt.

Он все ещё упирался руками в туловище Базини.

Aber auf ihnen lag es wie eine feuchte, schwere Wärme; ihre Muskeln erschlafften; er vergaß ihrer....

Но их обволакивало как бы влажным, тяжёлым теплом, их мускулы ослабели; он забыл о них...

Nur wenn ihn ein neues der zuckenden Worte traf, wachte er auf, weil er plötzlich fühlte — wie etwas schrecklich Unfaßbares — daß eben — wie im Traum — seine Hände Basini näher gezogen hatten.

Только когда до него дошло какое-то новое из этих трепещущих слов, он очнулся, потому что почувствовал, как что-то ужасное, непостижимое, что только что - словно во сне - его руки притянули к себе Базини.

Dann wollte er sich aufrütteln, sich zuschreien:

Он хотел встрепенуться, крикнуть себе:

Basini betrügt dich; er will dich nur zu sich hinabziehen, damit du ihn nicht mehr verachten kannst.

Базини обманывает тебя, он хочет только стянуть тебя вниз к себе, чтобы ты уже не мог презирать его.

Aber der Schrei erstickte; kein Laut lebte in dem weiten Hause; in allen Gängen schienen die dunklen Fluten des Schweigens unbeweglich zu schlafen.

Но крик этот захлебнулся. Во всем просторном доме стояла мёртвая тишина; во всех коридорах, казалось, неподвижно уснули тёмные потоки молчания.

Er wollte zu sich selbst zurückfinden: aber wie schwarze Wächter lagen sie vor allen Toren.

Он хотел найти самого себя, но они, как чёрные сторожа, заградили все двери.

Da suchte Törleß kein Wort mehr.

Терлес уже не искал слов.

Die Sinnlichkeit, die sich nach und nach aus den einzelnen Augenblicken der Verzweiflung in ihn gestohlen hatte, war jetzt zu ihrer vollen Größe erwacht.

Чувственность, которая мало-помалу прокрадывалась в него из отдельных мгновений отчаянья, проснулась теперь в полном своём объёме.

Sie lag nackt neben ihm und deckte ihm mit ihrem weichen schwarzen Mantel das Haupt zu.

Она лежала рядом с ним голая и закрывала ему голову своим мягким чёрным плащом.

Und sie raunte ihm süße Worte der Resignation ins Ohr und schob mit ihren warmen Fingern alle Fragen und Aufgaben als vergebens weg.

И нашёптывала ему на ухо сладостные слова смирения, и отметала своими тёплыми пальцами, как пустые, все вопросы и все задачи.

Und sie flüsterte:

И шептала:

in der Einsamkeit ist alles erlaubt.

в одиночестве позволено все.

Nur in dem Augenblicke, als es ihn fortriß, wachte er sekundenlang auf und klammerte sich verzweifelt an den einen Gedanken:

Лишь в мгновенье, когда его захватило, он на миг очнулся и отчаянно уцепился за одну мысль:

Das bin nicht ich!...

это не я!..

nicht ich!...

не я!..

Morgen erst wieder werde ich es sein!...

Завтра я опять буду собой!..

Morgen....

Завтра...

Dienstag abends kehrten die ersten Zöglinge zurück.

Во вторник вечером вернулись первые воспитанники.

Ein anderer Teil kam erst mit den Nachtzügen.

Другая часть прибыла лишь с ночными поездами.

Es war eine beständige Unruhe im Hause.

В доме царила суматоха.

Törleß empfing seine Freunde unwirsch und verdrossen; er hatte nicht vergessen.

Терлес встретил своих друзей неприветливо и хмуро; он все помнил.

Und dann brachten sie auch etwas so Frisches und Weltmännisches von außen mit.

К тому же они принесли с собой из внешнего мира какую-то свежесть и светскость.

Das beschämte ihn, der jetzt die drückende Luft enger Stuben liebte.

Это заставляло его, любившего теперь спертый воздух тесных комнат, испытывать чувство стыда.

Er schämte sich jetzt überhaupt häufig.

Ему теперь вообще часто бывало стыдно.

Aber nicht eigentlich deswegen, wozu er sich hatte verführen lassen, — denn dies ist in Instituten nichts so Seltenes, — als weil er sich nun tatsächlich einer Art Zärtlichkeit für Basini nicht erwehren konnte und andererseits eindringlicher denn je empfand, wie verachtet und erniedrigt dieser Mensch war.

Но не из-за того, в сущности, на что он дал себя совратить - ведь это в закрытых заведениях не такая уж редкость, - а потому, что он действительно не мог избавиться от какой-то нежности к Базини, а с другой стороны, острее, чем когда-либо, чувствовал, в каком презрении и унижении пребывал этот человек.

Er hatte des öfteren heimliche Zusammenkünfte mit ihm.

У него часто бывали тайные встречи с ним.

Er führte ihn in alle Verstecke, die er durch Beineberg kannte, und da er selbst auf solchen Schleichwegen nicht geschickt war, fand sich Basini bald besser zurecht als er und wurde zum Führer.

Он водил его во все закоулки, которые знал благодаря Байнебергу, и так как сам он не отличался ловкостью при таких тайных походах, Базини сориентировался быстрее и вскоре стал вожаком.

Des Nachts aber ließ ihn eine Eifersucht, mit der er Beineberg und Reiting bewachte, nicht zur Ruhe kommen.

А ночами ему не давала покоя ревность, с какой он следил за Байнебергом и Райтингом.

Die beiden hielten sich jedoch von Basini zurück.

Оба, однако, держались в стороне от Базини.

Vielleicht langweilte er sie bereits.

Может быть, он им уже наскучил.

Jedenfalls schien mit ihnen eine Veränderung vor sich gegangen zu sein.

Во всяком случае, с ними как будто произошла какая-то перемена.

Beineberg war finster und verschlossen; wenn er sprach, so handelte es sich um geheimnisvolle Andeutungen von etwas Bevorstehendem.

Байнеберг был мрачен и замкнут; когда он говорил, то это бывали обычные таинственные намёки на что-то предстоящее.

Reiting hatte sein Interesse scheinbar wieder anderen Dingen zugewandt; er flocht mit gewohnter Geschicklichkeit das Netz zu irgendeiner Intrige, indem er die einen durch kleine Gefälligkeiten zu gewinnen suchte und die anderen dadurch schreckte, daß er sich durch heimliche List zum Mitwisser ihrer Geheimnisse machte.

Райтинг, казалось, направил свой интерес уже на что-то другое; с привычной ловкостью плёл он сеть какой-то интриги, стараясь задобрить одних мелкими любезностями и запугать других тем, что с помощью тайной хитрости завладел их секретом.

Wenn sie zu dritt beisammen waren, drangen die beiden darauf, daß Basini nächstens wieder in die Kammer oder auf den Boden befohlen werde.

Когда они собрались втроём, оба настаивали на том, чтобы вскоре опять вызвать Базини в клетушку или на чердак.

Törleß suchte es durch allerhand Ausflüchte hinauszuschieben, litt dabei aber beständig unter dieser heimlichen Anteilnahme.

Терлес пытался под всякими предлогами отложить это, но сам страдал от такого тайного участия.

Vor wenigen Wochen noch hätte er einen solchen Zustand überhaupt nicht verstanden, denn schon von den Eltern her war er kräftig, gesund und natürlich.

Ещё несколько недель назад он вообще не понял бы подобного состояния, будучи от природы силен, здоров и безыскусствен.

Aber man darf auch wirklich nicht glauben, daß Basini in Törleß ein richtiges und — wenn auch noch so flüchtig und verirrt — wirkliches Begehren erregte.

Но и правда не следует думать, что Базини вызывал у Терлеса настоящее и - при всей мимолётности и сумбурности - истинное вожделение.

Es war allerdings etwas wie Leidenschaft in Törleß erwacht, aber Liebe war ganz gewiß nur ein zufälliger, beiläufiger Name dafür, und der Mensch Basini nicht mehr als ein stellvertretendes und vorläufiges Ziel dieses Verlangens.

В нем хоть и проснулось какое-то подобие страсти, но назвать это любовью можно было, конечно, лишь случайно, вскользь, и, как человек, Базини был не более чем заменительной и временной целью этой потребности.

Denn wenn sich Törleß auch mit ihm gemein machte, sein Begehren sättigte sich niemals an ihm, sondern wuchs zu einem neuen, ziellosen Hunger über Basini hinaus.

Ибо хотя Терлес и был с ним в близких отношениях, его, Терлеса, желание никогда не насыщалось им, а возрастало в новый, нецеленаправленный голод, выходивший за пределы Базини.

Vorerst war es überhaupt nur die Nacktheit des schlanken Knabenkörpers gewesen, die ihn geblendet hatte.

Ослепила его сперва вообще только нагота стройного отроческого тела.

Der Eindruck war nicht anders, als wäre er den nur schönen, von allem Geschlechtlichen noch fernen Formen eines ganz jungen Mädchens gegenüber gestanden.

Впечатление было таким же, как если бы перед ним предстали только красивые, ещё далёкиё от всего связанного с полом формы совсем юной девушки.

Eine Überwältigung.

Потрясение.

Ein Staunen.

Изумление.

Und die Reinheit, die unwillkürlich von diesem Zustande ausging, war es, die den Schein einer Neigung, — dieses neue wunderbar unruhige Gefühl in sein Verhältnis zu Basini trug.

И чистота, невольно исходившая от такого состояния, она-то и внесла в его отношение к Базини иллюзию влечения, это новое, дивно-беспокойное чувство.

Alles andere aber hatte damit wenig zu tun.

А все прочее имело мало общего с этим.

Dieses übrige des Begehrens war schon längst, — war schon bei Božena und noch viel früher dagewesen.

Это остальное, входящее в вожделение, присутствовало уже давно - уже в отношениях с Боженой и ещё гораздо раньше.

Es war die heimliche, ziellose, auf niemanden bezogene, melancholische Sinnlichkeit des Heranreifenden, welche wie die feuchte, schwarze, keimtragende Erde im Frühjahr ist und wie dunkle unterirdische Gewässer, die nur eines zufälligen Anlasses bedürfen, um durch ihre Mauern zu brechen.

Это была тайная, нецеленаправленная, ни к чему не относящаяся, меланхолическая чувственность созревания, подобная влажной, чёрной, плодородной земле весной и тёмным подземным водам, которым нужен только случайный повод, чтобы прорваться через свои преграды.

Der Auftritt, den Törleß erlebt hatte, war zu diesem Anlasse geworden.

Явление, пред ставшее Терлесу, стало таким поводом.

Durch eine Überraschung, ein Mißverständnis, ein Verkennen des Eindruckes wurden die verschwiegenen Verstecke, in denen sich alles Heimliche, Verbotene, Schwüle, Ungewisse und Einsame von Törleß' Seele gesammelt hatte, aufgestoßen und diesen dunklen Regungen die Richtung gegen Basini erteilt.

Неожиданность, непонятность, недооцененность этого впечатления распахнула тайники, где собралось все скрытое, запретное, душное, смутное и одинокое, что было в душе Терлеса, и направила эти тёмные чувства на Базини.

Denn da stießen sie mit einem Male auf etwas, das warm war, atmete, duftete, Fleisch war, an dem diese unbestimmt schweifenden Träume Gestalt gewannen und Teil seiner Schönheit, statt der ätzenden Häßlichkeit, mit der sie Božena in der Einsamkeit gestäupt hatte.

Ибо тут они сразу напали на что-то тёплое, что дышало, благоухало, было плотью, что придавало этим туманным мечтам какие-то очертания и отдавало им часть своей красоты вместо того глумливого безобразия, которым их в одиночестве бичевала Божена.

Das riß ihnen mit einem Schlage ein Tor zum Leben auf und in dem entstehenden Zwielicht mengte sich alles, Wünsche und Wirklichkeit, ausschweifende Phantasien und Eindrücke, die noch die warmen Spuren des Lebens trugen, Empfindungen, die von außen einfielen und Flammen, die ihnen von innen entgegenloderten und sie bis zur Unkenntlichkeit einhüllten.

Это одним махом открыло им дверь к жизни, и все смешалось в возникшем полумраке - желания и действительность, буйные фантазии и впечатления, ещё сохранявшие тёплые следы жизни, ощущения, шедшие извне, и пламя, которое рвалось изнутри им навстречу и, охватив, изменяло их до неузнаваемости.

Aber dies alles war für Törleß selbst nicht mehr unterscheidbar und war für ihn in einem einzigen, unklaren, ungegliederten Gefühl vereint, das er in der ersten Überraschung wohl für Liebe nehmen mochte.

Но для самого Терлеса все это было уже неразличимо, соединялось в одном-единственном, неясном, нерасчленённом чувстве, которое он в первом изумлении вполне мог принять за любовь.

Bald aber lernte er es richtiger schätzen.

Вскоре, однако, он научился оценивать это правильнее.

Eine Unruhe trieb ihn von da an rastlos umher.

С этой поры его не отпускало какое-то беспокойство.

Er legte jedes Ding, das er berührte, kaum ergriffen wieder weg.

Едва дотронувшись до какой-нибудь вещи, он тут же клал её на место.

Er konnte kein Gespräch mit Kameraden führen, ohne grundlos zu verstummen oder zerstreut mehrmals den Gegenstand zu wechseln.

При любом разговоре с товарищами он без причины умолкал или в рассеянности неоднократно менял тему.

Es kam auch vor, daß ihn mitten im Sprechen eine Welle der Scham überflutete, so daß er rot wurde, zu stottern begann, sich abwenden mußte....

Случалось также, что среди речи его захлёстывала волна стыда, отчего он краснел, начинал заикаться, отворачиваться...

Er mied untertags Basini.

Он избегал днём Базини.

Konnte er es nicht vermeiden ihn anzusehen, so packte ihn fast immer eine Ernüchterung.

Если ему случалось все же взглянуть на него, его почти всегда охватывало какое-то отрезвление.

Jede Bewegung Basinis erfüllte ihn mit Ekel, die ungewissen Schatten seiner Illusionen machten einer kalten, stumpfen Helle Platz, seine Seele schien zusammenzuschrumpfen, bis nichts mehr übrig blieb als die Erinnerung an ein früheres Begehren, das ihm unsagbar unverständig und widerwärtig vorkam.

Каждое движение Базини наполняло его отвращением, расплывчатые тени его иллюзий уступали место холодной, тупой ясности, душа его, казалось, сжималась настолько, что ничего уже не оставалось, кроме воспоминания о прежнем вожделении, которое представлялось ему донельзя неразумным и отвратительным.

Er stieß seinen Fuß gegen die Erde und krümmte seinen Leib zusammen, nur um sich dieser schmerzhaften Scham zu entwinden.

Он топал ногой и скрючивался, только чтобы избавиться от этого мучительного стыда.

Er fragte sich, was die anderen zu ihm sagen würden, wenn sie sein Geheimnis wüßten, seine Eltern, seine Lehrer?

Он спрашивал себя, что сказали бы ему другие, узнай они его тайну, родители, учителя?

Mit dieser letzten Verwundung brachen seine Qualen aber regelmäßig ab.

Но эта последняя мысль, как правило, прекращала его муки.

Eine kühle Müdigkeit bemächtigte sich seiner; die heiße und erschlaffte Haut seines Körpers spannte sich in einem wohligen Frösteln wieder an.

Им овладевала прохладная усталость; его горячая и одрябнувшая кожа снова напрягалась в приятном ознобе.

Er ließ dann still alle Menschen an sich vorbei.

Тогда он всех тихо пропускал мимо.

Aber eine gewisse Mißachtung erfüllte ihn gegen alle.

Но ко всем испытывал какое-то неуважение.

Im geheimen verdächtigte er jeden, mit dem er sprach, der ärgsten Dinge.

Втайне он подозревал всех, с кем говорил, в самых скверных делах.

Und überdies glaubte er, bei ihnen die Scham zu vermissen.

А сверх того, ему недоставало в других стыда.

Er glaubte nicht, daß sie so litten, wie er es von sich wußte.

Он не думал, что они так страдали, как это он знал о себе.

Die Dornenkrone seiner Gewissensbisse schien ihnen zu fehlen.

Терновый венец его угрызений совести у них, казалось, отсутствовал.

Er aber fühlte sich wie ein aus einer tiefen Agonie Erwachter.

А себя он чувствовал так, словно очнулся от глубокой агонии.

Wie ein von den verschwiegenen Händen der Auflösung Gestreifter.

Так, словно его коснулись потаённые руки распада.

Wie einer, der die stille Weisheit einer langen Krankheit nicht vergessen kann.

Так, словно не мог забыть тихую мудрость долгой болезни.

In diesem Zustande fühlte er sich glücklich und die Augenblicke kamen immer wieder, wo er sich nach ihm sehnte.

В этом состоянии он чувствовал себя счастливым, и то и дело повторялись мгновения, когда он о нем тосковал.

Sie begannen damit, daß er Basini wieder gleichgültig ansehen konnte und das Abscheuliche und Gemeine mit einem Lächeln aushielt.

Начинались они с того, что он снова мог равнодушно глядеть на Базини и с улыбкой выдерживал отвратительное и низкое.

Dann wußte er, daß er sich erniedrigen werde, aber er unterschob dem einen neuen Sinn.

Тогда он знал, что унизится, но вкладывал в это новый смысл.

Je häßlicher und unwürdiger das war, was ihm Basini bot, desto größer war der Gegensatz zu dem Gefühl einer leidenden Feinheit, das sich nachher einzustellen pflegte.

Чем гнуснее и недостойнее было то, что ему предоставлял Базини, тем больше был контраст с тем чувством страдающей утонченности, которое обычно появлялось потом.

Törleß zog sich in irgendeinen Winkel zurück, von dem aus er beobachten konnte, ohne selbst gesehen zu werden.

Терлес удалялся в какой-нибудь уголок, откуда мог вести наблюдение, оставаясь невидимым.

Wenn er die Augen schloß, so stieg ein ungewisses Drängen in ihm auf, und wenn er die Augen öffnete, fand er nichts, was er damit hätte vergleichen können.

Когда он закрывал глаза, в нем поднималось какое-то неясное теснение, а когда он открывал их, не находил ничего, что мог бы с этим сравнить.

Und dann wuchs plötzlich der Gedanke an Basini und riß alles an sich.

А потом вдруг вырастала мысль о Базини и все тянула к себе.

Bald verlor er dabei alles Bestimmte.

Вскоре она теряла всякую определённость.

Er schien nicht mehr Törleß anzugehören und schien sich nicht mehr auf Basini zu beziehen.

Казалось, она уже не принадлежала Терлесу и уже, казалось, не относилась к Базини.

Er war ganz von Gefühlen umrauscht, wie von lüsternen Frauen in hochgeschlossenen Gewändern unter vorgebundenen Masken.

Вокруг неё шумели чувства, как похотливые женщины в доверху закрытых одеждах, укрытые под масками.

Törleß kannte kein einziges beim Namen, er wußte von keinem, was es barg; aber gerade darin lag die berauschende Verlockung.

Ни одного Терлес не знал по имени, ни об одном не знал, что скрыто за ним; но в этом-то как раз и был пьянящий соблазн.

Er kannte sich selbst nicht mehr; und gerade daraus wuchs seine Lust zu wilder, verachtender Ausschweifung, wie wenn bei einem galanten Feste plötzlich die Lichter verlöschen und niemand mehr weiß, wen er zur Erde zieht und mit Küssen bedeckt.

Он уже не знал себя самого; и из этогото как раз и вырастало его желание дикого, презрительного распутства, как на галантном празднике, когда вдруг погаснут огни и никто уже не знает, кого он тянет на землю и осыпает поцелуями.

Törleß wurde später, nachdem er die Ereignisse seiner Jugend überwunden hatte, ein junger Mann von sehr feinem und empfindsamem Geiste.

Терлес стал позднее, когда преодолел события своей юности, молодым человеком с очень тонким и чувствительным умом.

Er zählte dann zu jenen ästhetisch intellektuellen Naturen, welchen die Beobachtung der Gesetze und wohl auch teilweise der öffentlichen Moral eine Beruhigung gewährt, weil sie dadurch enthoben sind, über etwas Grobes, von dem feineren seelischen Geschehen Weitabliegendes nachdenken zu müssen, die aber eine gelangweilte Unempfindlichkeit mit dieser großen äußeren, ein wenig ironischen Korrektheit verbinden, sobald man ein persönlicheres Interesse für deren Gegenstände von ihnen verlangt.

Он принадлежал тогда к тем эстетически-интеллектуальным натурам, которым следование законам, а отчасти, пожалуй, и общественной морали даёт некое успокоение, избавляя их от необходимости думать о чем-то грубом, далёком от душевных тонкостей, к натурам, которые, однако, соединяют какое-то скучающее безразличие с этой большой внешней, немного ироничной корректностью, стоит лишь потребовать от них более личного интереса к её объектам.

Denn dieses wirklich sie selbst ergreifende Interesse sammelt sich bei ihnen einzig auf das Wachstum der Seele, des Geistes, oder wie immer man das benennen mag, was hie und da durch einen Gedanken zwischen den Worten eines Buches oder vor den verschlossenen Lippen eines Bildes in uns gemehrt wird; was manchmal erwacht, wenn irgendeine einsame, eigenwillige Melodie von uns fortgeht und — ins Ferne schreitend — mit fremden Bewegungen an dem dünnen, roten Faden zerrt, unseres Blutes, den sie hinter sich herzieht; das aber immer verschwunden ist, wenn wir Akten schreiben, Maschinen bauen, in den Zirkus gehen, oder den hundert anderen ähnlichen Beschäftigungen folgen. —

Ибо этот действительно захватывающий их интерес сосредоточен у них исключительно на росте души, духа или как там назвать то, что то и дело умножается в нас от какой-нибудь мысли между словами книги или перед замкнутыми устами картины; то, что подчас пробуждается, когда какая-то одинокая, своенравная мелодия дёргает ту тонкую красную нить, нить нашей крови, которую она за собой тянет; но что всегда исчезает, когда мы пишем канцелярские бумаги, строим машины, ходим в цирк или занимаемся сотнями других подобных дел...

Diesen Menschen sind also die Gegenstände, welche nur ihre moralische Korrektheit herausfordern, höchst gleichgültig.

Предметы, стало быть, взывающие лишь к их моральной корректности, этим людям в высшей степени безразличны.

Törleß bereute daher auch nie in seinem späteren Leben das damals Geschehene.

Поэтому в позднейшей своей жизни Терлес и не сожалел о том, что случилось тогда.

Seine Bedürfnisse waren so einseitig schöngeistig zugeschärft, daß es, wenn man ihm etwa eine ganz ähnliche Geschichte von den Ausschweifungen eines Wüstlings erzählt hätte, gewiß völlig außerhalb seines Gesichtskreises gelegen wäre, seine Entrüstung gegen das Geschehene zu richten.

Его потребности обладали такой односторонне эстетической сосредоточенностью, что если бы, например, ему рассказали очень похожую историю о распутстве какого-нибудь развратника, ему наверняка и в голову не пришло бы направить своё возмущение против случившегося.

Er hätte einen solchen Menschen gewissermaßen nicht deswegen verachtet, weil er ein Wüstling, sondern weil er nichts Besseres ist; nicht wegen seiner Ausschweifungen, sondern wegen des Seelenzustandes, der ihn diese begehen läßt; weil er dumm ist, oder weil seinem Verstande die seelischen Gegengewichte fehlen....:

Он презирал бы такого человека как бы не за то, что он развратник, а потому, что он ничего лучшего не представляет собой; не за его распутство, а за то психологическое состояние, которое заставляет его распутничать; потому что он глуп или потому, что его разум не знает психологического противовеса... -

immer also nur wegen des traurigen, beraubten, entkräfteten Anblicks, den er bietet.

во всех случаях, стало быть, только за тот грустный, ущербный, жалкий вид, в котором он предстаёт.

Und er hätte ihn gleicherweise verachtet, ob nun sein Laster in geschlechtlichen Ausschweifungen oder in zwanghaft entartetem Zigarettenrauchen oder Alkoholgenuß bestünde.

И он презирал бы его одинаково независимо от того, состоял ли бы его порок в половом распутстве, или в маниакальном курении, или в алкоголизме.

Und wie allen dermaßen auf die Steigerung ausschließlich ihrer Geistigkeit konzentrierten Menschen bedeutete auch ihm das bloße Vorhandensein schwüler und exzessiver Regungen noch wenig.

И как для всех, кто настолько сосредоточен исключительно на развитии своего ума, для него само существование душных и бурных чувств ещё мало что значило.

Er liebte es damit zu rechnen, daß die Fähigkeit zu genießen, die künstlerischen Talente, das ganze verfeinerte Seelenleben ein Zierat sei, an dem man sich leicht verletze.

Он готов был считать, что способность наслаждаться, художественный талант, всякая утонченная духовная жизнь - это украшение, о которое легко пораниться.

Er betrachtete es als etwas Unumgängliches, daß ein Mensch von reichem und beweglichem Innenleben Augenblicke habe, um die andere nicht wissen dürfen, und Erinnerungen, die er in geheimen Fächern verwahrt.

Он полагал, что у человека с богатой и подвижной внутренней жизнью непременно должны быть мгновения, когда ему дела нет до других, и воспоминания, которые он хранит в потайных ящиках.

Und er verlangte von ihm nur, daß er nachträglich sich ihrer mit Feinheit zu bedienen verstehe.

И требовал он от него только, чтобы тот впоследствии умел ими тонко пользоваться.

So daß, als er einmal von jemandem, dem er die Geschichte seiner Jugend erzählt hatte, gefragt wurde, ob diese Erinnerung nicht doch manchmal beschämend sei, er lächelnd folgende Antwort gab: »

И когда однажды кто-то, кому он поведал историю своей юности, спросил его, не стыдно ли бывает порой этого воспоминания, он с улыбкой дал следующий ответ:

»Ich leugne ganz gewiß nicht, daß es sich hier um eine Erniedrigung handelte.

- Я, конечно, не отрицаю, что тут было унижение.

Warum auch nicht?

А почему бы и нет?

Sie verging.

Оно прошло.

Aber etwas von ihr blieb für immer zurück: jene kleine Menge Giftes, die nötig ist, um der Seele die allzu sichere und beruhigte Gesundheit zu nehmen und ihr dafür eine feinere, zugeschärfte, verstehende zu geben.

Но что-то от него навсегда осталось - та малая толика яда, которая нужна, чтобы отнять у души слишком уверенное и успокоенное здоровье и дать ей взамен более тонкое, обострённое, понимающее.

Wollten Sie übrigens die Stunden der Erniedrigung zählen, die überhaupt von jeder großen Leidenschaft der Seele eingebrannt werden?

Смогли бы вы, кстати, сосчитать часы унижения, которые вообще выжигает в душе, как клеймо, каждая большая страсть?

Denken Sie nur an die Stunden der absichtlichen Demütigung in der Liebe!

Подумайте только о часах нарочитого унижения в любви!

Diese entrückten Stunden, zu denen sich Liebende über gewisse tiefe Brunnen neigen oder einander das Ohr ans Herz legen, ob sie nicht drinnen die Krallen der großen, unruhigen Katzen ungeduldig an den Kerkerwänden hören?

Об этих отрешённых часах, когда любящие склоняются над некими глубокими колодцами или прикладывают ухо друг другу к сердцу - не услышат ли там, как когти больших, неспокойных кошек нетерпеливо скребутся о тюремные стены?

Nur um sich zittern zu fühlen!

Только чтобы почувствовать, как дрожишь!

Nur um über ihr Alleinsein oberhalb dieser dunklen, brandmarkenden Tiefen zu erschrecken!

Только чтобы испугаться своего одиночества над этими тёмными, клеймящими безднами!

Nur um jäh — in der Angst der Einsamkeit mit diesen düsteren Kräften — sich ganz ineinander zu flüchten!

Только чтобы внезапно - в стране одиночества с этими мрачными силами совсем убежать друг в друга!

Sehen Sie doch nur jungen Ehepaaren in die Augen.

Загляните-ка в глаза молодым супружеским парам.

Du glaubst....?

Ты думаешь?..

steht darin, aber du ahnst ja gar nicht, wie tief wir versinken können! —

написано там, - но ты же не подозреваешь, как глубоко можем мы погрузиться!

In diesen Augen liegt ein heiterer Spott gegen den, der von so vielem nichts weiß, und der zärtliche Stolz derer, die miteinander durch alle Höllen gegangen sind.

В этих глазах видна весёлая насмешка над тем, кто о стольком не знает, и нежная гордость тех, кто друг с другом прошёл через все круги ада.

Und wie diese Liebenden miteinander, so bin ich damals mit mir selbst durch all dies hindurchgegangen.

И как эти любящие друг с другом, так я тогда прошёл через это с самим собой.

Dennoch, wenn Törleß auch später so urteilte, damals, als er sich in dem Sturme einsamer, begehrlicher Empfindungen befand, war diese des guten Endes überzeugte Zuversicht durchaus nicht immer in ihm.

Однако, хотя позднее Терлес судил так, в ту пору, когда он пребывал в буре одиноких, чувственных ощущений, в нем отнюдь не всегда была эта уверенность, убеждённая в благом конце.

Von den Rätseln, die ihn erst vor kurzem gequält hatten, war noch eine unbestimmte Nachwirkung geblieben, die wie ein dunkler ferner Ton am Grunde seiner Erlebnisse klang.

От загадок, недавно лишь его мучивших, оставался ещё смутный отголосок, различимый в глубине происходившего с ним, как глухой далёкий звук.

Gerade daran mochte er jetzt nicht denken.

Как раз об этом ему не хотелось теперь думать.

Aber zeitweilig mußte er es.

Но порой приходилось.

Und dann befiel ihn tiefste Hoffnungslosigkeit, und eine ganz andere, eine müde, zukunftslose Beschämung konnte ihn bei diesen Erinnerungen ergreifen.

И тогда им овладевала глубочайшая безнадёжность, и совсем другой, усталый, безысходный стыд охватывал его при этих воспоминаниях.

Trotzdem vermochte er aber auch über diese nicht sich Rechenschaft zu geben.

Однако и в этом стыде он тоже не отдавал себе отчета.

Dies bewirkten die besonderen Verhältnisse im Institute.

Тому способствовали особые условия училища.

Dort, wo die jungen aufdrängenden Kräfte hinter grauen Mauern festgehalten wurden, stauten sie die Phantasie voll wahllos wohllüstiger Bilder, die manchem die Besinnung raubten.

Там, где молодые, настойчивые силы сдерживались за серыми стенами, они без разбора заполняли воображение сладострастными картинами, которые у многих отнимали рассудок.

Ein gewisser Grad von Ausschweifung galt sogar als männlich, als verwegen, als kühnes Inbesitznehmen vorenthaltener Vergnügungen.

Известная степень распутства считалась даже чем-то мужественным, отважным, смелостью в получении запретных удовольствий.

Zumal wenn man sich mit der ehrbar verkümmerten Erscheinung der meisten Lehrer verglich.

Особенно когда сравнивали себя с почтенно-хилыми по большей части учителями.

Denn dann gewann das Mahnwort Moral einen lächerlichen Zusammenhang mit schmalen Schultern, mit spitzen Bäuchen auf dünnen Beinen und Augen, die hinter ihren Brillen harmlos wie Schäfchen weideten, als sei das Leben nichts als ein Feld voll Blumen ernster Erbaulichkeit.

Ибо тогда призыв к морали приобретал смешную связь с узкими плечами, острыми животиками на тонких ножках и глазками, которые невинными овечками паслись за стёклами своих очков, словно мир не что иное, как поле, полное цветов строгой назидательности.

Im Institute endlich hatte man noch keine Kenntnis vom Leben und keine Ahnung von allen jenen Abstufungen von Gemeinheit und Wüstheit bis zu Krankheit und Lächerlichkeit, die den Erwachsenen in erster Linie mit Widerwillen erfüllen, wenn er von solchen Dingen hört.

В конце концов в училище ещё не знали жизни и не подозревали обо всех тех градациях от подлости и беспутства до болезни и комизма, которые наполняют взрослого прежде всего отвращением, когда он слышит о подобных вещах.

Alle diese Hemmnisse, deren Wirksamkeit wir gar nicht abzuschätzen vermögen, fehlten ihm.

Все эти тормоза, чью действенность мы и ценить не способны, у него отсутствовали.

Er war förmlich naiv in seine Vergehen hineingeraten.

Он поистине наивно угодил в свои прегрешения.

Denn auch die ethische Widerstandskraft, dieses empfindliche Fühlvermögen des Geistes, das er später so hoch schätzte, fehlte damals noch.

Ведь и этической сопротивляемости, этой тонкой чувствительности духа, которую он так высоко позднее ценил, у него тогда ещё не было.

Aber doch kündigte es sich schon an.

Но она уже давала о себе знать.

Törleß irrte, er sah erst die Schatten, die etwas noch Unerkanntes in ihm in sein Bewußtsein warf, und er hielt sie fälschlich für Wirklichkeit: aber er hatte eine Aufgabe an sich selbst zu erfüllen, eine Aufgabe der Seele — wenn er ihr auch noch nicht gewachsen war.

Терлес заблуждался, он видел лишь тени, падавшие от чего-то ещё неведомого ему в его сознание, и принимал их ошибочно за действительность, но он должен был выполнить на самом себе некую задачу, некую задачу души, - хотя задача эта была ему ещё не по силам.

Er wußte nur, daß er etwas noch Undeutlichem auf einem Wege gefolgt war, der tief in sein Inneres führte; und er war dabei ermüdet.

Он знал только, что последовал за чем-то ещё неясным дорогой, которая вела в глубь его души, и он при этом устал.

Er hatte sich gewöhnt, auf außerordentliche, verborgene Entdeckungen zu hoffen, und war dabei in die engen, winkligen Gemächer der Sinnlichkeit gelangt.

Он привык надеяться на необычайные, тайные открытия, а попал в тесные заколуки чувственности.

Nicht aus Perversität, sondern infolge einer augenblicklich ziellosen geistigen Situation.

Не от извращённости, а вследствие бесцельного в данное время состояния души.

Und gerade diese Untreue gegen etwas Ernstes, Erstrebtes in sich erfüllte ihn mit einem unklaren Bewußtsein von Schuld; ein unbestimmter, versteckter Ekel verließ ihn niemals ganz und eine ungewisse Angst verfolgte ihn, wie einen, der im Dunkel nicht mehr weiß, ob er noch seinen Weg unter den Füßen hat oder wo er ihn verlor.

И именно эта измена чему-то серьезному, уже достигнутому в себе наполняла его неясным сознанием вины; никогда его полностью не покидало какое-то неопределенное, подспудное отвращение, и смутный страх преследовал его так, словно он не знал в темноте, идёт ли он ещё своей дорогой или где-то уже потерял её.

Er bemühte sich dann überhaupt nichts zu denken.

Он старался тогда вообще ни о чем не думать.

Stumm und betäubt und aller früheren Fragen vergessend, lebte er dahin.

Он молча и отупело влачил бездумное существование, забывая обо всех прежних вопросах.

Der feine Genuß an seinen Demütigungen wurde immer seltener.

Тонкое наслаждение своими унижениями случалось все реже и реже.

Noch ließ er ihn nicht, aber doch setzte Törleß am Ende dieser Zeit keinen Widerstand mehr entgegen, als über Basinis Schicksal weiter beschlossen wurde.

Оно ещё не ушло от него, однако в конце этой поры Терлес уже не сопротивлялся, когда принимались дальнейшие решения о судьбе Базини.

Dies geschah einige Tage später, als sie zu dritt in der Kammer beisammen waren.

Это произошло через несколько дней, когда они втроём собрались в клетушке.

Beineberg war sehr ernst.

Байнеберг был очень серьезен.

Reiting fing zu sprechen an: »

Начал говорить Райтинг.

»Beineberg und ich glauben, daß es auf die bisherige Weise mit Basini nicht mehr weiter geht.

- Байнеберг и я считаем, что дальше так быть с Базини нельзя.

Er hat sich mit dem Gehorsam, den er uns schuldet, abgefunden und leidet nicht mehr darunter; er ist von einer frechen Vertraulichkeit wie ein Bedienter.

Он смирился с тем, что обязан нам подчиняться, и уже не страдает от этого. Он нагло фамильярен, как слуга.

Es ist also an der Zeit, mit ihm einen Schritt weiter zu gehen.

Пора, значит, двинуться с ним дальше.

Bist du einverstanden?

Ты согласен?

»Ich weiß doch noch gar nicht, was ihr mit ihm tun wollt.

- Я не знаю, что вы хотите с ним сделать.

»Das ist auch schwer zurecht gelegt.

- Это нелегко и придумать.

Wir müssen ihn noch weiter demütigen und herunterdrücken.

Нам нужно ещё поунижать его и поприжать.

Ich möchte sehen, wie weit das geht.

Мне интересно, насколько далеко тут можно зайти.

Auf welche Weise, ist freilich eine andere Frage.

Каким образом, это, конечно, другой вопрос.

Ich habe allerdings auch hierüber einige nette Einfälle.

У меня, впрочем, есть на этот счёт несколько славных идей.

Wir könnten ihn zum Beispiel durchpeitschen und er müßte Dankpsalmen dazu singen; den Ausdruck dieses Gesanges anzuhören wäre nicht übel — jeder Ton gewissermaßen von einer Gänsehaut überlaufen.

Можем, например, отстегать его кнутом, а он пусть поёт при этом благодарственные псалмы. Недурно бы послушать, с каким выражением он будет петь - по каждому звуку пробегали бы как бы мурашки.

Wir könnten ihn die unsaubersten Sachen apportieren lassen.

Можем заставить его подавать, как собаку, всякую грязную дрянь.

Wir könnten ihn zu Božena mitnehmen, dort die Briefe seiner Mutter vorlesen lassen, und Božena möchte schon den nötigen Spaß dazu liefern.

Можем взять его к Божене, заставить там читать все письма его матери, а уж тут Божена сумеет нас позабавить.

Doch das alles läuft uns nicht davon.

Но все это от нас не уйдёт.

Wir können es uns ruhig ausdenken, ausfeilen und Neues dazufinden.

Мы можем все спокойно обдумать, разработать и найти ещё что-нибудь новое.

Ohne die entsprechenden Details ist es vorderhand noch langweilig.

Без соответствующих деталей это пока ещё скучно.

Vielleicht liefern wir ihn überhaupt der Klasse aus.

Может быть, мы вообще выдадим его классу.

Das wäre das gescheiteste.

Это, пожалуй, самое умное.

Wenn von so vielen jeder nur ein wenig beisteuert, so genügt es, um ihn in Stücke zu zerreißen.

Если каждый из такого множества людей внесёт свою долю, пусть маленькую, этого хватит, чтобы растерзать его на части.

Überhaupt habe ich diese Massenbewegungen gern.

Мне вообще нравятся эти массовые движения.

Keiner will Besonderes dazu tun, und doch gehen die Wellen immer höher, bis sie über allen Köpfen zusammenschlagen. Ihr werdet sehen, keiner wird sich rühren, und es wird doch einen Riesensturm geben.

Никто не хочет особенно усердствовать, и все же волны поднимаются все выше и покрывают всех с головой, увидите, никто не пошевелится, а буря поднимется страшная.

So etwas in Szene zu setzen, ist für mich ein außerordentliches Vergnügen.

Поставить такую сцену - для меня огромное удовольствие.

»Was wollt ihr aber zunächst tun?

- Но что вы хотите сделать сначала?

»Wie gesagt, ich möchte mir das für später aufsparen, vorderhand würde es mir genügen, ihn soweit zu bringen — durch Drohungen oder Prügel — daß er wieder zu allem ja sagt.

- Я же сказал, мне хотелось бы решить это потом, пока мне хватило бы довести его до того - угрозами и битьём, что он снова согласится на все.

»Wozu?

- На что? -

entfuhr es Törleß.

вырвалось у Терлеса.

Sie sahen sich fest in die Augen.

Они пристально посмотрели друг другу в глаза.

»Ach verstell dich nicht; ich weiß sehr wohl, daß du davon unterrichtet bist.

- Ах, не притворяйся, я же прекрасно знаю, что ты об этом осведомлён.

Törleß schwieg.

Терлес промолчал.

Hatte Reiting etwas erfahren?...

Узнал ли Райтинг что-нибудь?

Klopfte er nur auf den Strauch?

Или он только сказал это наугад?

»... Doch noch von damals her; Beineberg hat dir doch gesagt, wozu sich Basini hergibt.

-.... Ещё с тех пор. Байнеберг сказал же тебе, на что идёт Базини.

Törleß atmete erleichtert auf.

Терлес облегчённо вздохнул.

»Na, mach nur nicht so erstaunte Augen.

- Ну, не делай такие большие глаза.

Damals hast du sie auch so aufgerissen, und es handelt sich doch um nichts gar so Arges.

Тогда ты тоже их вытаращил, а дело-то не такое уж страшное.

Übrigens hat mir Beineberg gestanden, daß er dasselbe mit Basini tut.

Кстати, Байнеберг признался мне, что делает с Базини то же самое.

Dabei blickte Reiting mit einer ironischen Grimasse zu Beineberg hinüber.

При этом Райтинг с иронической гримасой взглянул на Байнеберга.

Das war so seine Art, einem anderen ganz öffentlich und ungeniert ein Bein zu stellen.

Такова была его манера - подставлять ножку другому совершенно открыто и не стесняясь.

Aber Beineberg erwiderte nichts; er blieb in seiner nachdenklichen Stellung sitzen und schlug kaum die Augen auf.

Но Байнеберг ничего не ответил; он остался сидеть в своей задумчивой позе и едва приоткрыл глаза.

»Na, möchtest du nicht mit deiner Sache herausrücken?!

- Ну, не пора ли тебе выкладывать?!

Er hat nämlich eine verrückte Idee mit Basini vor und will sie durchaus ausführen, ehe wir anderes unternehmen.

У него, понимаешь, есть одна сумасшедшая идея насчёт Базини, и он хочет непременно осуществить её, прежде чем мы предпримем что-то другое.

Aber sie ist ganz amüsant.

Но идея очень забавная.

Beineberg blieb ernst; er sah Törleß mit einem nachdrücklichen Blicke an und sagte: »

Байнеберг сохранял серьёзность; он посмотрел на Терлеса настойчивым взглядом и сказал:

»Erinnerst du dich, was wir damals hinter den Mänteln sprachen?

- Помнишь, о чем мы говорили тогда за шинелями?

»Ja.

- Да.

»Ich bin niemals mehr darauf zu sprechen gekommen, denn das bloße Reden hat ja doch keinen Zweck.

- Я больше об этом не заговаривал, потому что от разговоров нет толку.

Aber ich habe darüber nachgedacht — du kannst mir glauben — oft.

Но я об этом думал - можешь мне поверить - часто.

Auch das, was Reiting dir eben gesagt hat, ist wahr.

И то, что Райтинг сказал тебе сейчас, правда.

Ich habe dasselbe mit Basini getan wie er.

Я делал с Базини то же, что он.

Vielleicht noch einiges mehr.

Может быть, и ещё кое-что.

Deswegen, weil ich, wie ich schon damals sagte, des Glaubens war, daß die Sinnlichkeit vielleicht das richtige Tor sein könnte.

Потому что, как я уже сказал, верил, что чувственность - это, возможно, верная дверь.

Das war so ein Versuch.

Это был такой опыт.

Ich wußte keinen anderen Weg zu dem, was ich suchte.

Я не знал другого пути к тому, чего я ищу.

Aber dieses Planlose hat keinen Sinn.

Но эта непланомерность бессмысленна.

Darüber habe ich nachgedacht — nächtelang nachgedacht — wie man etwas Systematisches an seine Stelle setzen könnte.

Я думал - а ночами думал о том, как заменить её чем-то систематическим.

Jetzt glaube ich es gefunden zu haben und wir werden den Versuch machen.

Теперь я, мне кажется, нашёл - как, и мы проделаем этот опыт.

Jetzt wirst du auch sehen, wie sehr du damals im Unrecht warst.

Теперь ты тоже увидишь, насколько ты был тогда не прав.

Alles ist unsicher, was von der Welt behauptet wird, alles geht anders zu.

Все, что утверждают о мире, сомнительна но, все происходит иначе.

Das lernten wir damals gewissermaßen nur von der Kehrseite kennen, indem wir Punkte aussuchten, bei denen diese ganze natürliche Erklärung über die eigenen Füße stolpert, jetzt hoffe ich aber das Positive zeigen zu können — das andere!

Тогда мы узнавали это как бы только с обратной стороны, отыскивая точки, где все это естественное объяснение споткнётся о собственные ноги, а теперь я надеюсь, что смогу показать нечто позитивное, нечто другое!

Reiting verteilte die Teeschalen; dabei stieß er vergnügt Törleß an. »Gib gut acht. —

Райтинг раздал чашки с чаем; при этом он с удовольствием толкнул Терлеса.

Das ist sehr fesch, was er sich ausgetiftelt hat.

- Следи хорошенько... Он очень лихо придумал.

Beineberg aber drehte mit einer raschen Bewegung die Lampe aus.

А Байнеберг быстрым движением погасил фонарь.

In dem Dunkel warf nur die Spiritusflamme des Kochers unruhige, bläuliche Lichter auf die drei Köpfe.

В темноте только пламя спиртовки бросало неспокойные синеватые блики на три эти головы.

»Ich löschte die Lampe aus, Törleß, weil es sich so von solchen Dingen besser spricht.

- Я потушил фонарь, Терлес, потому что так лучше говорить о таких вещах.

Und du, Reiting, kannst meinethalben schlafen, wenn du zu dumm bist, um Tieferes zu begreifen.

А ты, Райтинг, можешь и соснуть, если ты слишком глуп, чтобы понимать всякие сложности.

Reiting lachte belustigt.

Райтинг весело рассмеялся.

»Du erinnerst dich also noch an unser Gespräch.

- Ты, значит, помнишь ещё наш разговор.

Du selbst hattest damals jene kleine Sonderbarkeit in der Mathematik heraus gefunden.

Ты сам тогда выкопал эту маленькую странность в математике.

Dieses Beispiel, daß unser Denken keinen gleichmäßig festen, sicheren Boden hat, sondern über Löcher hinweggeht. —

Этот пример, что наша мысль лишена твёрдой, надёжной почвы и проходит над дырами...

Es schließt die Augen, es hört für einen Moment auf zu sein und wird doch sicher auf die andere Seite hinübergetragen.

Она закрывает глаза, она на миг перестаёт существовать и все же благополучно переносится на другую сторону.

Wir müßten eigentlich längst verzweifelt sein, denn unser Wissen ist auf allen Gebieten von solchen Abgründen durchzogen, nichts wie Bruchstücke, die in einem unergründlichen Ozean treiben.

Нам следовало бы, в сущности, давно отчаяться, ибо во всех областях наше знание испещрено безднами, это обломки, дрейфующие в бездонном океане.

Wir verzweifeln aber nicht, wir fühlen uns dennoch so sicher wie auf festem Boden.

Но мы не отчаялись, мы тем не менее чувствуем себя так же уверенно, как на твёрдой почве.

Wenn wir dieses sichere, gewisse Gefühl nicht hätten, würden wir uns aus Verzweiflung über unseren armen Verstand töten.

Не будь у нас этого чувства уверенности, надёжности, мы бы, отчаявшись в своём разуме, наложили на себя руки.

Dieses Gefühl begleitet uns beständig, es hält uns zusammen, es nimmt unseren Verstand in jedem zweiten Augenblick schützend in den Arm wie ein kleines Kind.

Это чувство сопровождает нас постоянно, оно не даёт нам распасться, каждое второе мгновение оно берет наш разум, как малое дитя, на руки, оно защищает его.

So wie wir uns dessen einmal bewußt geworden sind, können wir das Dasein einer Seele nicht mehr leugnen.

Отдав себе в этом отчет, мы уже не можем отрицать существование души.

So wie wir unser geistiges Leben zergliedern und das Unzureichende des Verstandes erkennen, fühlen wir es förmlich.

Расчленяя свою духовную жизнь и познавая недостаточность разума, мы это поистине чувствуем.

Fühlen es — verstehst du — denn wenn dieses Gefühl nicht wäre, würden wir zusammenklappen wie leere Säcke.

Чувствуем - понимаешь, - ибо не будь этого чувства, мы бы опали, как пустые мешки.

Wir haben nur verlernt, auf dieses Gefühl zu achten, aber es ist eines der ältesten.

Мы только разучились обращать внимание на это чувство, а оно - одно из древнейших.

Vor Tausenden von Jahren haben schon Völker, die tausende Meilen voneinander wohnten, darum gewußt.

Уже тысячи лет назад народы, жившие в тысячах миль друг от друга, знали о нем.

Wie man sich einmal damit befaßt, kann man diese Dinge gar nicht leugnen.

Однажды занявшись им, уже нельзя отрицать эти вещи.

Doch ich will dich nicht mit Worten überreden; ich werde dir nur das nötigste sagen, damit du nicht ganz unvorbereitet bist.

Однако я не хочу убеждать тебя словами, я скажу тебе только самое необходимое, чтобы ты не был совсем не подготовлен.

Den Beweis werden die Tatsachen erbringen.

Доказательство представят факты.

Nimm also an, die Seele existiere, dann ist es doch ganz selbstverständlich, daß wir kein heißeres Bestreben haben können, als den verloren gegangenen Kontakt mit ihr wieder herzustellen, mit ihr wieder vertraut zu werden, ihre Kräfte wieder besser ausnützen zu lernen, Teile der übersinnlichen Kräfte, die in ihrer Tiefe schlummern, für uns zu gewinnen.

Предположим, что душа существует, тогда само собой разумеется, что у нас не может быть более пылкого устремления, чем восстановить утраченный с ней контакт, снова сблизиться с ней, вновь научиться лучше пользоваться её силами, склонить на свою сторону частицы сверхчувственных сил, дремлющих в её глубине.

Denn das alles ist möglich, es ist schon mehr als einmal gelungen, die Wunder, die Heiligen, die indischen Gottesschauer sind lauter Beglaubigungen für solche Geschehnisse.

Ибо все это возможно, это уже не раз удавалось; чудеса, святые, индийский священный трепет - это все свидетельства таких явлений.

»Hör einmal,« warf Törleß ein, »du redest dich jetzt ein wenig in diesen Glauben hinein.

- Послушай, - вставил Терлес, - ты немного подогреваешь в себе эту веру своими речами.

Du hast dazu eigens die Lampe auslöschen müssen.

Для этого-то тебе и надо было погасить фонарик.

Würdest du aber auch so sprechen, wenn wir jetzt unten zwischen den andern säßen, die Geographie, Geschichte lernen, Briefe nach Hause schreiben, wo die Lampen hell brennen und vielleicht der Präfekt um die Bänke geht?

Но стал бы ты так говорить, если бы мы сидели сейчас внизу, среди других, учили географию, историю, писали письма домой, а лампы ярко горели бы и мимо скамей, может быть, ходил надзиратель?

Kämen dir da nicht doch deine Worte etwas abenteuerlich vor, etwas anmaßend, als ob wir gar nicht zu denen gehörten, in einer anderen Welt lebten, achthundert Jahre vorher?

Не показались бы тебе тогда твои слова немного рискованными, немного самоуверенными, словно мы на особом положении, живём в другом мире, лет на восемьсот раньше?

»Nein, mein lieber Törleß, ich würde dasselbe behaupten.

- Нет, дорогой Терлес, я утверждал бы то же самое.

Übrigens ist es ein Fehler von dir, daß du immer nach den andern schielst; du bist zu wenig selbständig.

Кстати, это твоя ошибка - всегда оглядываться на других. Ты слишком несамостоятелен.

Briefe nach Hause schreiben!

Писать письма домой!

Bei solchen Sachen denkst du an deine Eltern!

За такими делами ты думаешь о своих родных!

Wer sagt dir, daß sie uns hier überhaupt nur zu folgen vermögen?

Кто тебе сказал, что они вообще способны понять нас?

Wir sind jung, eine Generation später, vielleicht sind uns Dinge vorbehalten, die sie nie in ihrem Leben geahnt haben.

Мы молоды, мы следующее поколение, может быть, нам уготованы вещи, о которых они и не подозревали никогда в жизни.

Ich wenigstens fühle es in mir.

Я, во всяком случае, чувствую это в себе.

Doch wozu lange reden; ich werde es euch ja beweisen.

Но зачем долго говорить? Я же докажу вам это.

Nachdem sie einige Zeit geschwiegen hatten, sagte Törleß: »

После того как они некоторое время помолчали, Терлес сказал:

»Wie willst du es denn eigentlich anpacken, deiner Seele habhaft zu werden?

- Как же ты примешься овладевать своей душой?

»Das will ich dir jetzt nicht auseinandersetzen, da ich es ohnedies vor Basini werde tun müssen.

- Не буду сейчас это тебе растолковывать, мне же все равно придётся сделать это при Базини.

»Aber beiläufig kannst du es wenigstens sagen.

- Но пока хотя бы скажи.

»Nun ja.

- Ну, ладно.

Die Geschichte lehrt, daß es hiezu nur einen Weg gibt: die Versenkung in sich selbst.

История учит, что для этого есть только один путь погрузиться в себя.

Nur ist das eben das Schwierige.

Но в том-то и трудность.

Die alten Heiligen zum Beispiel, zu der Zeit, wo die Seele sich noch in Wundern äußerte, konnten dieses Ziel durch inbrünstiges Gebet erreichen.

В старину, например, во времена, когда душа ещё выражалась в чудесах, святые могли достичь этой цели усердной молитвой.

Zu jener Zeit war eben die Seele von anderer Art, denn heute versagt dieser Weg.

В те времена душа-то как раз и была иного рода, ибо сегодня этот путь ничего не даёт.

Heute wissen wir nicht, was wir tun sollen; die Seele hat sich verändert, und es liegen leider Zeiten dazwischen, wo man dem nicht die richtige Aufmerksamkeit gewidmet hat und der Zusammenhang unwiederbringlich verloren ging.

Сегодня мы не знаем, что нам делать. Душа изменилась, и, к сожалению, прошло много времени с тех пор, как на это не обратили должного внимания, и связь безвозвратно пропала.

Einen neuen Weg können wir nur durch sorgfältigste Überlegung finden.

Новый путь мы можем найти только тщательным размышлением.

Hiemit habe ich mich während der letzten Zeit intensiv beschäftigt.

Этим я усиленно занимался в последнее время.

Am nächsten dürfte man wohl mit Hilfe der Hypnose gelangen.

Ближе всего к цели, вероятно, гипноз.

Nur ist es noch nie versucht worden.

Только таких попыток ещё не предпринималось.

Man macht da immer nur so alltägliche Kunststückchen, weswegen die Methoden noch nicht daraufhin erprobt sind, ob sie auch zu Höherem führen.

Тут всегда только показывают маленькие, немудрёные фокусы, а потому эти методы ещё не испытаны, ещё неизвестно, ведут ли они к высшему.

Das letzte, was ich hierüber jetzt schon sage, ist, daß ich Basini nicht nach dieser landläufigen Art hypnotisieren werde, sondern nach meiner eigenen, die, wenn ich nicht irre, einer schon im Mittelalter angewandten ähnlich ist.

Последнее, что я скажу об этом уже сейчас, вот что: Базини я буду гипнотизировать не этим общепринятым способом, а своим собственным, который, если не ошибаюсь, походит на способ, уже применявшийся в средневековье.

»Ist dieser Beineberg nicht kostbar?

- Не сокровище ли этот Байнеберг? -

lachte Reiting. »

засмеялся Райтинг. -

»Nur hätte er zur Zeit der Weltuntergangsprophezeiungen leben sollen, dann hätte er am Ende wirklich geglaubt, daß es seine Seelenmagie gewesen sei, deretwegen die Welt bestehen blieb.

Только ему следовало бы жить во времена пророчеств о конце мира, тогда он и впрямь поверил бы, что мир уцелел благодаря его магическим манипуляциям с душой.

Als Törleß auf diesen Spott hin Beineberg ansah, bemerkte er, daß dessen Gesicht ganz starr wie in krampfhafter Aufmerksamkeit verzerrt war.

Когда Терлес после этой насмешки взглянул на Байнеберга, он заметил, что его лицо исказилось, застыв как бы в напряженном внимании.

Im nächsten Augenblick fühlte er sich von eiskalten Fingern gefaßt.

В следующий миг он почувствовал хватку ледяных пальцев.

Törleß erschrak über diese hochgradige Aufregung; dann löste sich die Spannung der ihn umklammernden Hand. »

Терлес испугался этого повышенного волнения; затем напряжение сжавшей его руки ослабло.

»O es war nichts.

- О, пустяк.

Nur ein Gedanke.

Всего только мысль.

Mir war als sollte mir etwas Besonderes einfallen, ein Fingerzeig, wie es zu machen sei....

Мне показалось, что меня осенило, что мелькнуло указание, как это сделать...

»Hörst du, du bist wirklich ein wenig angegriffen,« sagte Reiting in jovialer Weise, »sonst warst du doch ein eiserner Kerl und betriebst so etwas nur als Sport; jetzt aber bist du wie ein Frauenzimmer.

- Слушай, ты действительно немного переутомился, - покровительственно сказал Райтинг, - ты же всегда был железный малый и занимался такими вещами только для спорта. А сейчас ты как какая-то баба.

»Ach was — du hast eben keine Ahnung, was das heißt, solche Dinge in der Nähe zu wissen, jeden Tag schon vor ihrem Besitze zu stehen!

- Ах, что там... ты ведь понятия не имеешь, каково это - знать, до чего близки такие вещи, каждый день ждать, что вот-вот будешь ими владеть!

»Streitet nicht,« sagte Törleß — er war im Laufe der wenigen Wochen weit fester und energischer geworden — »meinetwegen kann jeder machen, was er will; ich glaube an gar nichts.

- Не спорьте, - сказал Терлес, за несколько недель он стал гораздо твёрже и энергичнее, - по мне, пусть каждый поступает, как хочет. Я ни во что не верю.

Weder deinen geriebenen Quälereien, Reiting, noch Beinebergs Hoffnungen.

Ни твоему изощрённому мучительству, Райтинг, ни надеждам Байнеберга.

Und selbst weiß ich nichts zu sagen.

А самому мне нечего сказать.

Ich warte ab, was ihr herausbringt.

Подожду, что вы выкинете.

»Wann also?

- Когда же?

Es wurde die zweitnächste Nacht bestimmt.

Назначили через ночь.

Törleß ließ sie widerstandslos an sich herankommen.

Терлес уступил им, не сопротивляясь.

In dieser neuentstandenen Situation war auch sein Gefühl für Basini völlig erkaltet.

В этой новой ситуации его чувство к Базини тоже совсем остыло.

Das war sogar eine ganz glückliche Lösung, weil sie wenigstens mit einem Schlage von dem Schwanken zwischen Beschämung und Begierde befreite, aus dem Törleß durch eigene Kraft nicht herauskam.

Это было даже наилучшее решение, оно, по крайней мере, одним махом освобождало от колебаний между стыдом и вожделением, от которых Терлес собственными силами не мог отделаться.

Jetzt hatte er wenigstens einen geraden, klaren Widerwillen gegen Basini, als ob die diesem zugedachten Demütigungen auch ihn beschmutzen könnten.

Теперь у него было хотя бы прямое, ясное отвращение к Базини, словно уготованные тому унижения ещё и марали его.

Im übrigen war er zerstreut und mochte an nichts ernst denken; am allerwenigsten an das, was ihn einst so beschäftigte.

Вообще же он был рассеян и не хотел ни о чем думать серьезно - особенно о том, что когда-то так его занимало.

Erst als er mit Reiting die Treppe zum Boden hinaufstieg, während Beineberg mit Basini schon vorausgegangen war, wurde die Erinnerung an das einst in ihm Gewesene lebhafter.

Только когда он с Райтингом поднимался по лестнице на чердак, куда Байнеберг уже прошёл с Базини, в нем ожило воспоминание о том, что было в нем некогда.

Die selbstbewußten Worte wollten ihm nicht aus dem Kopfe, die er in dieser Angelegenheit Beineberg vorgeworfen hatte, und er sehnte sich diese Zuversicht wieder zu gewinnen.

У него не выходили из головы самоуверенные слова, которые он бросил по поводу этой истории Байнебергу, и ему страстно хотелось вновь обрести такую уверенность.

Zögernd hielt er auf jeder Stufe den Fuß zurück.

Медля, он задерживал ногу на каждой ступеньке.

Aber die alte Gewißheit kehrte nicht wieder.

Но прежняя уверенность не возвращалась.

Er erinnerte sich zwar aller Gedanken, die er damals gehabt hatte, aber sie schienen ferne an ihm vorüberzugehen, als seien sie nur die Schattenbilder des einst Gedachten.

Хоть он и вспоминал все мысли, которые у него были тогда, они, казалось, проходили мимо где-то вдалеке от него, словно были лишь тенями того, что когда-то думалось.

Schließlich, da er in sich nichts fand, richtete sich seine Neugierde wieder auf die Ereignisse, die von außen kommen sollten, und trieb ihn vorwärts.

Наконец, поскольку он ничего в себе так и не нашёл, его любопытство снова устремилось к событиям, которые надвигались извне, и погнало его вперёд.

Mit raschen Schritten eilte er hinter Reiting die übrigen Stufen hinauf.

Быстрым шагом он поднялся вслед за Райтингом по оставшимся ступенькам.

Während sich die eiserne Tür knarrend hinter ihnen schloß, fühlte er seufzend, daß Beinebergs Vorhaben zwar auch nur ein lächerlicher Hokuspokus sei, aber doch wenigstens etwas Festes und Überlegtes, während in ihm alles in undurchsichtiger Verwirrung lag.

Когда за ним со скрежетом закрывалась железная дверь, он со вздохом почувствовал, что байнеберговская затея - всего лишь смешной фокус, но зато хотя бы что-то твёрдое и обдуманное, тогда как в нем самом все неразличимо смешалось.

Auf einem querlaufenden Balken nahmen sie Platz — in erwartungsvoller Spannung wie in einem Theater.

Они сели на одну из поперечных балок - в напряжении ожидая, как в театре.

Beineberg war mit Basini schon da.

Байнеберг был уже здесь с Базини.

Die Situation schien seinem Vorhaben günstig.

Обстановка, казалось, благоприятствовала его замыслу.

Das Dunkel, die abgestandene Luft, der faule, süßliche Geruch, der den Wasserbottichen entströmte, schufen ein Gefühl des Einschlafens, Nichtmehraufwachenkönnens, eine müde, lässige Trägheit.

Темнота, затхлый воздух, гнилой, сладковатый запах, исходивший от бочек с водой, создавали чувство погружения в беспробудный сон, усталую, ленивую вялость.

Beineberg hieß Basini sich zu entkleiden.

Байнеберг велел Базини раздеться.

Die Nacktheit hatte jetzt in dem Dunkel einen bläulichen, faulen Schimmer und wirkte durchaus nicht erregend.

В этой темноте нагота отдавала мертвенной синевой и нисколько не волновала.

Plötzlich zog Beineberg den Revolver aus der Tasche und hielt ihn gegen Basini.

Вдруг Байнеберг вынул из кармана револьвер и направил его на Базини.

Selbst Reiting neigte sich da vor, um jeden Augenblick dazwischen springen zu können.

Даже Райтинг наклонился вперёд, чтобы в любой миг вскочить и вмешаться.

Aber Beineberg lächelte.

Но Байнеберг улыбался.

Eigentümlich verzerrt; so als ob er es gar nicht wollte, sondern nur das Heraufdrängen irgendwelcher fanatischer Worte seine Lippen zur Seite geschoben hätte.

По сути, криво; словно он вовсе этого не хотел, а лишь под напором каких-то фантастических слов губы его сдвинулись в сторону.

Basini war wie gelähmt in die Knie gesunken und starrte mit angstvoll aufgerissenen Augen die Waffe an.

Базини, как подкошенный, упал на колени и широко раскрытыми от страха глазами глядел на револьвер.

»Steh auf«, sagte Beineberg, »wenn du alles genau befolgst, was ich dir sage, soll dir kein Leid geschehen, wie du mich aber durch den geringsten Widerspruch störst, schieße ich dich nieder.

- Встань, - сказал Байнеберг, - если ты точно исполнишь все, что я тебе скажу, с тобой ничего не случится. Но если ты хоть малейшим возражением перебьёшь меня, я тебя застрелю.

Merk dir das!

Запомни.

Ich werde dich allerdings auch so töten, aber du wirst wieder zum Leben zurückkommen.

Я, впрочем, и так тебя убью, но ты снова вернёшься к жизни.

Das Sterben ist uns nicht so fremd, wie du meinst; wir sterben täglich — im tiefen, traumlosen Schlafe.

Смерть не так чужда нам, как ты думаешь. Мы умираем каждый день - в глубоком, без сновидений сне.

Wieder verzog das wirre Lächeln Beinebergs Mund.

Рот Байнеберга снова исказила эта неясная улыбка.

»Knie dich jetzt da oben hin,« — in halber Höhe lief ein breiter, wagrechter Balken, — »so — ganz aufrecht — halte dich völlig gerade — das Kreuz mußt du einziehen.

- Стань теперь на колени вон там повыше, - на высоте половины их роста проходила широкая горизонтальная балка, - так, прямее... держись совершенно прямо... Втяни живот.

Und jetzt schau fort da drauf; aber ohne zu blinzeln, die Augen mußt du so weit öffnen, als du nur kannst!

А теперь смотри вот сюда. Но не моргая, глаза раскрой как только можешь шире!

Beineberg stellte eine kleine Spiritusflamme so vor ihn hin, daß er den Kopf ein wenig zurückbeugen mußte, um voll hineinzusehen.

Байнеберг поднёс к нему огонёк спиртовки таким образом, что Базини должен был чуть откинуть назад голову, чтобы хорошенько смотреть во все глаза.

Man konnte nicht viel wahrnehmen, aber nach einiger Zeit schien Basinis Körper zu beginnen, wie ein Pendel hin und her zu schwingen.

Мало что было видно, но через некоторое время тело Базини словно бы закачалось, как маятник, туда-сюда.

Die bläulichen Reflexe bewegten sich auf seiner Haut auf und ab.

Синеватые блики на его коже двигались взад-вперёд.

Hie und da glaubte Törleß Basinis Gesicht mit einem ängstlich verzerrten Ausdrucke wahrzunehmen.

Порой Терлесу казалось, что он видит перекошенное страхом лицо Базини.

Nach einiger Zeit fragte Beineberg: »

Через некоторое время Байнеберг спросил:

»Bist du müde?

- Ты устал?

Diese Frage war in der gewöhnlichen Weise der Hypnotiseure gestellt.

Вопрос этот был задан в обычной гипнотизерской манере.

Dann begann er mit leiser, verschleierter Stimme zu erklären.

Затем он стал объяснять тихим, приглушённым голосом:

»Das Sterben ist nur eine Folge unserer Art zu leben.

- Умирание - это лишь следствие нашего способа жить.

Wir leben von einem Gedanken zum andern, von einem Gefühl zum nächsten.

Мы живём от одной мысли к другой, от одного чувства к следующему.

Denn unsere Gedanken und Gefühle fließen nicht ruhig wie ein Strom, sondern sie ›fallen uns ein‹, fallen in uns hinein wie Steine.

Ибо наши мысли и чувства не текут спокойно, как река, а западают в нас, падают в нас, как камни.

Wenn du dich genau beobachtest, fühlst du es, daß die Seele nicht etwas ist, das in allmähligen Übergängen seine Farben wechselt, sondern daß die Gedanken wie Ziffern aus einem schwarzen Loch daraus hervorspringen.

Если ты хорошенько понаблюдаешь за собой, ты почувствуешь, что душа меняет свои краски не постепенными переходами, а что мысли выскакивают, как цифры, из чёрной дыры.

Jetzt hast du einen Gedanken oder ein Gefühl und mit einem Male steht ein anderes da, wie aus dem Nichts gesprungen.

Сейчас у тебя одна мысль или одно чувство, а вот уже, словно выскочив из ниоткуда, появилось другое.

Wenn du aufmerkst, kannst du sogar zwischen zwei Gedanken den Augenblick spüren, wo alles schwarz ist.

Прислушавшись, ты можешь даже уловить тот миг между двумя мыслями, когда все черно.

Dieser Augenblick ist, — einmal erfaßt, für uns geradezu der Tod.

Этот миг - если только схватить его - для нас равнозначен смерти.

Denn unser Leben ist nichts anderes als Marksteine setzen und von einem zum anderen hüpfen, täglich über tausend Sterbesekunden hinweg.

Ибо наша жизнь - это не что иное, как расставлять вехи и прыгать от одной к другой, каждый день через тысячи секунд умирания.

Wir leben nur gewissermaßen in den Ruhepunkten.

Мы живём, так сказать, лишь в мгновения покоя.

Deswegen haben wir auch eine so lächerliche Furcht vor dem unwiderruflichen Sterben, denn es ist das schlechthin Marksteinlose, der unermeßliche Abgrund, in den wir hineinfallen.

Потому-то мы и испытываем такой смешной страх перед окончательным умиранием, что это просто полное отсутствие вех, бездонная пропасть, куда мы проваливаемся.

Für diese Art zu leben ist es wirklich die völlige Verneinung.

Для такого способа жить это действительно полное отрицание.

Aber auch nur unter der Perspektive dieses Lebens, nur für den, der nicht anders gelernt hat sich zu fühlen, als von Augenblick zu Augenblick.

Но только с точки зрения такой жизни, только для того, кто не научился чувствовать себя иначе, чем от мгновения к мгновению.

Ich nenne dies das hüpfende Übel, und das Geheimnis besteht darin es zu überwinden.

Я называю это скачущим злом, и весь секрет в том, чтобы его преодолевать.

Man muß das Gefühl seines Lebens als eines ruhig Gleitenden in sich erwecken.

Надо пробуждать в себе чувство, что твоя жизнь есть нечто спокойно скользящее.

In dem Momente, wo dies gelingt, ist man dem Tode ebenso nah als dem Leben.

В тот момент, когда это удаётся, мы к смерти так же близки, как к жизни.

Man lebt nicht mehr — nach unseren irdischen Begriffen —, aber man kann auch nicht mehr sterben, denn mit dem Leben hat man auch den Tod aufgehoben.

Мы уже не живы - по нашим земным понятиям, - но и умереть мы уже не можем, ибо вместе с жизнью уничтожили и смерть.

Es ist der Augenblick der Unsterblichkeit, der Augenblick, wo die Seele aus unserem engen Gehirn in die wunderbaren Gärten ihres Lebens tritt.

Это миг бессмертия, миг, когда душа выходит из нашего тесного мозга в замечательные сады своей жизни.

Folge mir also jetzt genau.

Итак, теперь точно выполняй все, что я скажу.

Schläfere alle Gedanken ein, starre in diese kleine Flamme;....

Усыпи свои мысли, пристально смотри на этот огонёк...

denke nicht von einem zum andern....

не перескакивай мыслью с одного на другое...

Konzentriere alle Aufmerksamkeit nach innen....

Направь все внимание внутрь...

Starre die Flamme an....

Смотри на пламя...

dein Denken wird wie eine Maschine, die immer langsamer geht....

твоё мышление становится похоже на машину, которая движется все медленней...

immer.... langsamer....

все медленней...

geht....

медленней...

Starre nach innen....

Смотри внутрь...

so lange, bis du den Punkt findest, wo du dich fühlst, ohne einen Gedanken oder eine Empfindung zu fühlen....

до тех пор, пока не найдёшь точку, когда ты ощутишь себя, не ощущая никаких мыслей, никаких чувств...

Dein Schweigen wird mir die Antwort sein.

Твоё молчание будет мне ответом.

Wende den Blick nicht von innen weg....

Не отклоняй взгляда, направленного внутрь...

Minuten verstrichen....

Прошло несколько минут.

»Fühlst du den Punkt....?

- Чувствуешь эту точку?..

Keine Antwort.

Нет ответа.

»Höre, Basini, ist es dir gelungen?

- Слушай, Базини, удалось тебе это?

Schweigen.

Молчание.

Beineberg stand auf, und sein hagerer Schatten richtete sich neben dem Balken in die Höhe.

Байнеберг встал, и его тощая тень вытянулась вверх рядом с балкой.

Oben schwang Basinis Körper, von der Dunkelheit trunken, merkbar hin und her.

Вверху, опьяненное темнотой, заметно покачивалось тело Базини.

»Dreh dich zur Seite«, befahl Beineberg. »

- Повернись в сторону, - приказал Байнеберг. -

»Was jetzt gehorcht, ist nur mehr das Gehirn,« murmelte er, »das mechanisch noch eine Weile funktioniert, bis die letzten Spuren verzehrt sind, die ihm die Seele aufdrückte.

Слушается сейчас только мозг, - бормотал он, - который ещё некоторое время механически функционирует, пока не сойдут на нет последние следы, отпечатанные на нем душой.

Sie selbst ist irgendwo — in ihrem nächsten Dasein.

Сама она где-то - в следующем своём существовании.

Sie trägt nicht mehr die Fesseln der Naturgesetze....,

Она уже не скована законами природы... -

er wandte sich jetzt an Törleß, »sie ist nicht mehr zur Strafe verurteilt, einen Körper schwer zu machen, zusammenzuhalten.

он обращался теперь к Терлесу, - она уже не осуждена на наказание придавать тяжесть телу, сохранять его целостность.

Neige dich vor, Basini — so — ganz allmählich....

Наклоняйся вперёд, Базини... так... постепенно...

immer weiter mit dem Körper hinaus....

туловищем все дальше...

Sowie die letzte Spur im Gehirn erloschen sein wird, werden die Muskeln nachlassen und der leere Körper in sich zusammenbrechen.

как только погаснет последний след в мозгу, мышцы расслабятся, и пустое тело рухнет.

Oder er wird schweben bleiben; ich weiß es nicht; die Seele hat eigenmächtig den Körper verlassen, es ist nicht der gewöhnliche Tod, vielleicht bleibt der Körper in der Luft schweben, weil nichts, keine Kraft des Lebens noch des Todes mehr, sich seiner annimmt....

Или повиснет. Я этого не знаю. Душа самовольно покинула тело, это не обычная смерть, может быть, тело повиснет в воздухе, потому что ничто, никакая сила, ни жизни, ни смерти, уже не печётся о нем...

Neige dich vor....

наклоняйся...

mehr noch.

ещё ниже.

In diesem Augenblick polterte Basinis Körper, der aus Angst allen Befehlen gefolgt war, schwer aufschlagend Beineberg zu Füßen.

В этот миг тело Базини, которое от страха исполнило все приказанья, с грохотом свалилось к ногам Байнеберга.

Vor Schmerz schrie Basini auf.

От боли Базини вскрикнул.

Reiting begann laut zu lachen.

Райтинг громко засмеялся.

Beineberg aber, der einen Schritt zurückgewichen war, stieß einen gurgelnden Wutschrei aus, als er den Betrug erfaßt hatte.

Байнеберг же, отпрянувший на шаг назад, издал гортанный крик ярости, распознав обман.

Mit einer blitzschnellen Bewegung riß er seinen Ledergurt vom Leibe, faßte Basini bei den Haaren und peitschte wie rasend auf ihn ein.

С быстротой молнии он сорвал с себя кожаный пояс, схватил Базини за волосы и стал бешено стегать его.

Die ganze ungeheure Spannung, unter der er gestanden war, strömte in diesen wütenden Schlägen aus.

Все неимоверное напряжение, в котором он находился, выливалось в эти яростные удары.

Und Basini heulte unter ihnen vor Schmerz, daß es wie die Klage eines Hundes in allen Winkeln zitterte.

А Базини вопил под ними от боли, и вопли его отдавались во всех углах, как вой собаки.

Törleß war während des ganzen vorangegangenen Auftrittes ruhig geblieben.

В течение всей предшествующей сцены Терлес оставался спокоен.

Er hatte im stillen gehofft, daß sich vielleicht doch etwas ereignen werde, das ihn wieder mitten in seinen verlorenen Empfindungskreis versetzen würde.

Он втайне надеялся, что, может быть, все же случится что-то, что перенесёт его снова в утраченный круг чувств.

Es war eine törichte Hoffnung, dessen blieb er sich stets bewußt, aber sie hatte ihn doch festgehalten.

Это была глупая надежда, он сознавал это, но она его все-таки удерживала.

Nun schien ihm jedoch, daß alles vorbei sei.

Теперь, однако, ему показалось, что все прошло.

Die Szene widerte ihn an.

Эта сцена вызвала у него отвращение.

Ganz gedankenlos; stummer, toter Widerwille.

Без каких-либо мыслей; немое, мёртвое отвращение.

Er erhob sich leise und ging ohne ein Wort zu sagen fort.

Он тихо поднялся и, не говоря ни слова, ушёл.

Ganz mechanisch.

Не задумываясь.

Beineberg schlug sich noch immer an Basini müde.

Байнеберг все ещё бил Базини, не щадя сил.

Als Törleß im Bette lag, fühlte er:

Лёжа в постели, Терлес почувствовал:

ein Abschluß.

конец.

Etwas ist vorbei.

Что-то миновало.

Während der nächsten Tage oblag er ruhig seinen Arbeiten in der Schule; er kümmerte sich um nichts; Reiting und Beineberg mochten wohl einstweilen ihr Programm Punkt für Punkt in Szene setzen, Törleß ging ihnen aus dem Wege.

В следующие дни он спокойно выполнял свои обязанности в школе; он ни о чем не беспокоился; Райтинг и Байнеберг, возможно, тем временем осуществляли пункт за пунктом свою программу. Терлес избегал встречаться с ними.

Da trat am vierten Tage, als gerade niemand zugegen war, Basini auf ihn zu.

А на четвёртый день, как раз когда никого поблизости не было, к нему подошёл Базини.

Er sah elend aus, sein Gesicht war bleich und abgemagert, in seinen Augen flackerte das Fieber einer beständigen Angst.

Вид у него был несчастный, лицо побледнело и осунулось, в глазах сверкала лихорадка постоянного страха.

Mit scheuen Seitenblicken, in hastigen Worten stieß er hervor: »

Робко оглядываясь, скороговоркой он выпалил:

»Du mußt mir helfen!

- Ты должен помочь мне!

Nur du kannst es tun!

Только ты можешь!

Ich halte es nicht mehr länger aus, wie sie mich quälen.

Я долго не выдержу, так они меня мучат.

Alles Frühere habe ich ertragen,...

Все прежнее я сносил...

jetzt aber werden sie mich noch totschlagen!

но теперь они убьют меня!

Törleß war es unangenehm, hierauf eine Antwort zu geben.

Терлесу было неприятно что-либо отвечать на это.

Endlich sagte er: »

Наконец он сказал:

»Ich kann dir nicht helfen; du selbst bist an allem schuld, was mit dir geschieht.

- Я не могу тебе помочь. Ты сам виноват во всем, что с тобой происходит.

»Aber du warst doch vor kurzem noch so lieb zu mir.

- Но ещё недавно ты был так мил со мной.

»Niemals.

- Никогда не был.

»Aber....

- Но...

»Schweig davon.

- Молчи об этом.

Das war nicht ich....

Это был не я...

Ein Traum....

Мечта...

Eine Laune....

Каприз...

Es ist mir sogar recht, daß deine neue Schande dich von mir fortgerissen hat....

Я даже рад, что твой новый позор оторвал тебя от меня...

Es ist gut so für mich...

Мне так лучше...

Basini ließ den Kopf sinken.

Базини опустил голову.

Er fühlte, daß ein Meer von grauer, nüchterner Enttäuschung sich zwischen ihn und Törleß geschoben hatte...

Он почувствовал, что между ним и Терлесом пролегло море серого, трезвого разочарования.

Törleß war kalt, ein anderer.

Терлес был холодный, другой.

Da warf er sich vor ihm in die Knie, schlug mit dem Kopf auf den Boden und schrie: »

Тогда он упал перед ним на колени, стал биться головой о пол и кричать:

»Hilf mir!

- Помоги мне!

Hilf mir!..

Помоги мне!..

Um Gottes willen hilf mir!

Ради Бога, помоги мне!

Törleß zauderte einen Augenblick.

Терлес помедлил мгновение.

In ihm war weder der Wunsch, Basini zu helfen, noch genügend Empörung, um ihn von sich zu stoßen.

В нем не было ни желания помочь Базини, ни достаточно возмущения, чтобы оттолкнуть его от себя.

So folgte er dem erstbesten Gedanken. »

И он послушался первой мелькнувшей у него мысли.

»Komm heute Nacht auf den Boden, ich will noch einmal mit dir darüber sprechen.

- Приходи сегодня ночью на чердак, я ещё раз поговорю с тобой об этом.

Im nächsten Augenblick bereute er aber schon.

В следующий миг он, однако, уже пожалел о сказанном.

»Wozu nochmals daran rühren?

"Зачем ещё раз трогать это?" -

fiel ihm ein und er sagte überlegend: »

подумалось ему и он, размышляя, сказал:

»Doch sie würden dich ja sehen; es geht nicht.

- Они же увидят тебя. Так нельзя.

»O nein, sie blieben die letzte Nacht bis zum Morgen mit mir auf — sie werden heute schlafen.

- О нет, в прошлую ночь они до утра оставались там со мной... Сегодня они будут спать.

»Also meinetwegen. Aber erwarte nicht, daß ich dir helfen werde.

- Ну, что ж. Только не жди, что я тебе помогу.

Törleß hatte Basini die Zusammenkunft entgegen seiner eigentlichen Überzeugung bestimmt.

Терлес назначил Базини встречу вопреки своему истинному убеждению.

Denn die war, daß alles innerlich vorbei sei und nichts mehr zu holen.

Ибо оно состояло в том, что внутренне все прошло и ничего больше извлечь нельзя.

Nur mehr eine Art Pedanterie, eine von vorneherein hoffnungslose, eigensinnige Gewissenhaftigkeit hatte ihm eingeblasen, nochmals an den Ereignissen herumzutasten.

Только какая-то педантичность, какая-то заранее безнадёжная, упрямая добросовестность внушила ему ещё раз перебрать эти события.

Er hatte das Bedürfnis, es kurz zu machen.

У него была потребность сделать это быстро.

Basini wußte nicht, wie er sich benehmen sollte.

Базини не знал, как ему вести себя.

Er war so verprügelt, daß er sich kaum zu rühren getraute.

Он был так избит, что еле шевелился.

Alles Persönliche schien aus ihm gewichen zu sein; nur in den Augen hatte sich ein Rest davon zusammengedrängt und schien sich angstvoll, flehend an Törleß zu klammern.

Все индивидуальное, казалось, ушло из него; только какой-то остаток этого, сжавшийся в его глазах, в страхе и мольбе цеплялся за Терлеса.

Er wartete, was dieser tun werde.

Он ждал, что сделает тот.

Endlich brach Törleß das Schweigen.

Наконец Терлес нарушил молчание.

Er sprach rasch, gelangweilt, so wie wenn man eine längst abgetane Sache der Form halber nochmals erledigen muß.

Он говорил быстро, скучающе, так, словно надо ради проформы ещё раз уладить какое-то давно уже завершённое дело.

»Ich werde dir nicht helfen.

- Я не помогу тебе.

Ich hatte allerdings eine Zeitlang ein Interesse an dir, aber das ist jetzt vorbei.

У меня одно время, правда, был интерес к тебе, но теперь это в прошлом.

Du bist wirklich nichts als ein schlechter, feiger Kerl.

Ты действительно самый настоящий негодяй и трус.

Gewiß nichts anderes.

Конечно, самый настоящий.

Was soll mich da noch an dich halten!

Что уж может ещё привязать меня к тебе?

Früher glaubte ich immer, daß ich für dich ein Wort, eine Empfindung finden müßte, die dich anders bezeichnete; aber es gibt wirklich nichts Bezeichnenderes, als zu sagen, daß du schlecht und feig bist.

Раньше я всегда думал, что найду для тебя какое-то слово, какое-то чувство, которое определит тебя иначе. Но действительно нет лучшего определения, чем сказать, что ты негодяй и трус.

Das ist so einfach, so nichtssagend und doch alles, was man vermag.

Это так просто, так невыразительно, и все-таки ничего больше сказать нельзя.

Was ich früher anderes von dir wollte, habe ich vergessen, seit du dich mit deinen geilen Bitten dazwischen gedrängt hast.

Все другое, чего я раньше хотел от тебя, я забыл, после того как ты влез со своими похотливыми просьбами.

Ich wollte einen Punkt finden, fern von dir, um dich von dort anzusehen....

Я хотел найти точку, вдали от тебя, чтобы взглянуть на тебя оттуда...

das war mein Interesse an dir; du selbst hast es zerstört....

в этом был мой интерес к тебе. Ты сам уничтожил его...

doch genug; ich bin dir ja keine Erklärung schuldig.

но довольно, я же не обязан давать тебе объяснения.

Nur eines noch:

Только вот что ещё:

Wie ist dir jetzt zumute?

каково тебе сейчас?

»Wie soll mir zumute sein?

- Каково мне может быть?

Ich kann es nicht länger ertragen.

Я не вынесу этого больше.

»Sie machen jetzt wohl sehr Arges mit dir, und es schmerzt dich?

- Они, наверно, делают теперь с тобой очень скверные вещи и тебе больно?

»Ja.

- Да.

»Aber so ganz einfach ein Schmerz?

- Просто-напросто боль?

Du fühlst, daß du leidest, und du willst dem entgehen?

Ты чувствуешь, что страдаешь, и хочешь уйти от этого?

Ganz einfach und ohne Komplikation?

Совсем просто, без всяких сложностей?

Basini fand keine Antwort.

Базини не нашёл ответа.

»Nun ja, ich frage nur so nebenher, nicht genau genug.

- Ну, да, я спрашиваю так, между прочим, недостаточно точно.

Aber das ist ja gleichgültig.

Но это ведь все равно.

Ich habe nichts mehr mit dir zu tun; ich sagte es schon.

Я с тобой больше не имею дела. Я тебе уже сказал это.

Ich vermag in deiner Gesellschaft nicht das geringste mehr zu fühlen.

Я ничего уже не чувствую в твоём обществе.

Mach, was du willst....

Делай что хочешь.

Törleß wollte gehen.

Терлес хотел уйти.

Da riß sich Basini die Kleider vom Leibe und drängte sich an Törleß heran.

Тут Базини сорвал с себя одежду и прижался к Терлесу.

Sein Körper war von Striemen überzogen — widerwärtig.

Его тело было исполосовано ссадинами - отвратительно.

Seine Bewegung elend wie die eines ungeschickten Freudenmädchens.

Движение было жалким, как движение неловкой проститутки.

Ekelnd wandte sich Törleß ab.

Терлес с омерзением отвернулся.

Er hatte aber kaum die ersten Schritte in das Dunkel hineingetan, als er auf Reiting stieß.

Но едва сделав первые шаги в темноте, он наткнулся на Райтинга.

»Was ist das, du hast geheime Zusammenkünfte mit Basini?

- Это что, у тебя тайные свидания с Базини?

Törleß folgte dem Blicke Reitings und sah auf Basini zurück.

Терлес последовал за взглядом Райтинга и оглянулся на Базини.

Gerade an der Stelle, wo dieser stand, fiel von einer Dachlucke her ein breiter Balken Mondlicht ein.

Как раз на том месте, где тот стоял, через слуховое окно падал широкий брус лунного света.

Die bläulich überhauchte Haut mit den wunden Malen sah darin aus wie die eines Aussätzigen.

Отдававшая синевой кожа в ссадинах походила при этом освещении на кожу прокаженного.

Unwillkürlich suchte sich Törleß für diesen Anblick zu entschuldigen.

Терлес неволько попытался извиниться за эту сцену.

»Er hat mich darum gebeten.

- Он попросил меня об этом.

»Was will er?

- Чего он хочет?

»Ich soll ihn beschützen.

- Чтобы я защитил его.

»Na, da ist er ja an den Richtigen gekommen.

- Ну, в таком случае он напал как раз на того, кто нужен.

»Vielleicht würde ich es doch tun, aber mir ist die ganze Geschichte langweilig.

- Может быть, я все же и сделал бы, но мне наскучила вся эта история.

Reiting sah unangenehm betroffen auf, dann fuhr er zornig Basini an.

Неприятно поражённый, Райтинг вскинул глаза, затем злобно набросился на Базини.

»Wir werden dich schon lehren, Heimlichkeiten gegen uns anzustiften!

- Мы тебе покажем, как секретничать у нас за спиной!

Dein Schutzengel Törleß wird selbst zusehen und sein Vergnügen daran haben.

Твой ангел-хранитель Терлес сам будет при этом присутствовать и позабавится тоже.

Törleß hatte sich bereits abgewandt gehabt, aber diese offenbar an seine Adresse gerichtete Bosheit hielt ihn, ohne daß er überlegte, zurück.

Терлес уже повернулся было, но из-за этой колкости, явно по его адресу, не раздумывая, задержался.

»Höre, Reiting, das werde ich nicht tun.

- Нет, Райтинг, не буду.

Ich will nichts mehr damit zu schaffen haben; mir ist das Ganze zuwider.

Не хочу больше иметь с этим дела. Мне все это опротивело.

»Auf einmal?

- Вдруг?

»Ja, auf einmal.

- Да, вдруг.

Denn früher suchte ich hinter all dem etwas....

Ведь раньше я за всем этим чего-то искал...

Warum nur drängte sich ihm dies jetzt wieder beständig auf....

Зачем только это сорвалось у него с языка?!

»Aha, das zweite Gesicht.

- Ага, ясновидения...

»Jawohl; jetzt aber sehe ich nur, daß du und Beineberg abgeschmackt roh seid.

- Да, именно. А теперь я вижу только, что ты и Байнеберг пошло жестоки.

»O, du sollst sehen, wie Basini Kot frißt«, witzelte Reiting.

- О, надо тебе поглядеть, как Базини жрёт дерьмо, - неудачно пошутил Райтинг.

»Das interessiert mich jetzt nicht mehr.

- Теперь это меня уже не интересует.

»Hat dich aber doch....!

- Но интересовало же...

»Ich sagte dir schon, nur solange mir Basinis Zustand dabei ein Rätsel war.

- Я уже сказал тебе, лишь до тех пор, пока состояние Базини было загадкой для меня.

»Und jetzt?

- А теперь?

»Ich weiß jetzt nichts von Rätseln.

- Никаких загадок больше нет.

Alles geschieht: Das ist die ganze Weisheit.

Все бывает - вот и вся мудрость.

Törleß wunderte sich, daß ihm auf einmal wieder Gleichnisse einfielen, die sich jenem verloren gegangenen Empfindungskreise näherten.

Терлес удивился, что ему вдруг снова приходят на ум сравнения, приближающиеся к тому утраченному кругу чувств.

Als Reiting spöttisch erwiderte, »nun diese Weisheit braucht man wohl nicht erst weit her zu holen,« schoß daher in ihm ein zorniges Gefühl der Überlegenheit empor und legte ihm harte Worte in den Mund.

Когда Райтинг насмешливо ответил: "Ну, за этой мудростью далеко не надо ходить", в нем взыграло поэтому гневное чувство превосходства и подсказало ему резкие слова.

Für einen Augenblick verachtete er Reiting so sehr, daß er ihn am liebsten mit Füßen getreten hätte.

Какое-то мгновение он презирал Райтинга до такой степени, что готов был пинать его ногами.

»Spotten magst du; was aber ihr jetzt treibt, ist nichts als eine gedankenlose, öde, ekelhafte Quälerei!

- Можешь смеяться надо мной. Но то, что творите вы, это не что иное, как пустое, скучное, мерзкое мучительство!

Reiting warf einen Seitenblick auf den aufhorchenden Basini.

Райтинг покосился на прислушивавшегося Базини.

»Halte dich zurück, Törleß!

- Придержи язык, Терлес!

»Ekelhaft, schmutzig — du hast es gehört!

- Мерзкое, грязное - ты это слышал!

Jetzt brauste auch Reiting auf.

Теперь вскипел и Райтинг.

»Ich verbiete dir, uns hier vor Basini zu beschimpfen!

- Я запрещаю тебе оскорблять нас здесь при Базини!

»Ach was.

- Ах, что там.

Du hast nichts zu verbieten!

Ты ничего не можешь запретить!

Die Zeit ist vorbei.

Прошло это время.

Ich hatte einmal vor dir und Beineberg Respekt, jetzt sehe ich aber, was ihr gegen mich seid.

Я когда-то уважал тебя и Байнеберга, а теперь вижу, что вы такое по сравнению со мной.

Stumpfsinnige, widerwärtige, tierische Narren!

Тупые, гадкие, жестокие дураки!

»Halt deinen Mund, oder....!!

- Заткнись, Терлес, а то...

Reiting schien auf Törleß zuspringen zu wollen.

Райтинг, казалось, хотел броситься на Терлеса.

Törleß wich einen Schritt zurück und schrie ihn an: »

Терлес отступил на шаг и крикнул ему:

»Glaubst du, ich werde mich mit dir prügeln?!

- Думаешь, я буду с тобой драться?!

Dafür steht mir Basini nicht.

Базини того не стоит.

Mach mit ihm, was du willst, aber laß mich jetzt vorbei!!

Делай с ним что хочешь, а мне сейчас дай пройти!!

Reiting schien sich eines besseren als seines Dreinschlagens besonnen zu haben und trat zur Seite.

Райтинг, казалось, одумался и отошёл в сторону.

Nicht einmal Basini rührte er an.

Он не тронул даже Базини.

Aber Törleß, der ihn kannte, wußte nun, daß hinter seinem Rücken eine bösartige Gefahr drohe.

Но Терлес, зная его, понимал, что за спиной у него притаилась какая-то коварная опасность.

Schon am zweitnächsten Nachmittage traten Reiting und Beineberg auf Törleß zu.

Уже на второй день в послеобеденное время Райтинг и Байнеберг подошли к Терлесу.

Dieser bemerkte den bösen Ausdruck ihrer Augen.

Он заметил злобное выражение их глаз.

Offenbar trug Beineberg den lächerlichen Zusammenbruch seiner Prophezeiungen nun ihm nach und Reiting mochte ihn überdies bearbeitet haben.

Байнеберг явно не прощал ему теперь смешного провала своих пророчеств, а к тому же, наверно, был уже обработан Райтингом.

»Wie ich hörte, hast du uns beschimpft.

- Ты, как я слышал, поносил нас.

Noch dazu vor Basini.

Да ещё при Базини.

Weswegen?

С какой стати?

Törleß gab keine Antwort.

Терлес не ответил.

»Du weißt, daß wir uns solches nicht bieten lassen.

- Ты знаешь, что мы таких вещей не терпим.

Weil aber du es bist, dessen launenhafte Einfälle wir ja gewöhnt sind und nicht hoch anschlagen, wollen wir die Sache ruhen lassen.

Но поскольку речь идёт о тебе, чьи капризы, к которым мы привыкли, не очень нас задевают, мы это дело замнём.

Nur eines mußt du tun.

Но одно ты должен исполнить.

Trotz dieser freundlichen Worte war etwas böse Wartendes in Beinebergs Augen.

Вопреки этим приветливым словам в глазах Байнеберга было какое-то злое ожидание.

»Basini kommt heute Nacht in die Kammer; wir werden ihn dafür züchtigen, daß er dich aufhetzte.

- Базини сегодня ночью придёт в нашу клетушку. Мы накажем его за то, что он тебя подзуживал.

Wenn du uns weggehen siehst, komme nach.

Когда увидишь, что мы уходим, ступай следом.

Aber Törleß sagte nein: »...

Но Терлес сказал "нет".

Ihr könnt machen, was ihr wollt; mich müßt ihr dabei aus dem Spiele lassen.

- Делайте что хотите, а меня увольте.

»Wir werden heute Nacht Basini noch genießen, morgen liefern wir ihn der Klasse aus, denn er beginnt sich aufzulehnen.

- Сегодня ночью мы ещё насладимся Базини, завтра мы его выдадим классу, ибо он начинает восставать.

»Macht, was ihr wollt.

- Делайте что хотите.

»Du wirst aber dabei sein.

- Но ты будешь при этом присутствовать. -

»Nein.

Нет.

»Gerade vor dir muß Basini sehen, daß ihm nichts gegen uns helfen kann.

- Именно при тебе Базини поймёт, что ему ничто не поможет, что ничто не защитит его от нас.

Gestern weigerte er sich schon unsere Befehle auszuführen; wir haben ihn halbtot geschlagen und er blieb dabei.

Вчера он уже отказался выполнять наши приказы. Мы избили его до полусмерти, а он не уступал.

Wir müssen wieder zu moralischen Mitteln greifen, ihn erst vor dir, dann vor der Klasse demütigen.

Мы должны снова прибегнуть к моральным средствам, унизить его сперва перед тобой, затем перед классом.

»Ich werde aber nicht dabei sein!

- Но я не буду при этом присутствовать!

»Warum?

- Почему?

»Nein.

- Не буду.

Beineberg schöpfte Atem; es sah aus, als wolle er Gift auf seinen Lippen sammeln, dann trat er ganz nahe an Törleß heran.

Байнеберг перевёл дух; казалось, он собирал весь свой яд, затем он подошёл к Терлесу совсем вплотную.

»Glaubst du wirklich, daß wir nicht wissen, warum?

- Неужели ты думаешь, что мы не знаем - почему?

Denkst du, wir wissen nicht, wie weit du dich mit Basini eingelassen hast?

Думаешь, мы не знаем, как далеко ты зашёл с Базини?

»Nicht weiter als ihr.

- Не дальше, чем вы.

»So. Und da würde er gerade dich zu seinem Schutzpatron erwählt haben?

- Так. Неужели же он выбрал бы тогда в покровители именно тебя?

Was? —

Что?

Gerade zu dir würde ihn das große Zutrauen erfaßt haben?

Неужели бы именно к тебе проникся таким доверием?

Für so dumm wirst du uns doch nicht halten.

Ты же не можешь считать нас такими глупенькими.

Törleß wurde zornig. »

Терлес разозлился.

»Wißt, was ihr wollt, mich aber laßt jetzt mit euren dreckigen Geschichten in Ruhe.

- Знайте что хотите, только меня избавьте от ваших грязных историй.

»Wirst du schon wieder grob?!

- Опять начинаешь грубить?

»Ihr ekelt mich an!

- Меня от вас тошнит!

Eure Gemeinheit ist ohne Sinn!

Ваша подлость бессмысленна!

Das ist das Widerwärtige an euch.

Вот что отвратительно в вас.

»So höre.

- Ну, так слушай.

Du solltest uns für so manches zur Dankbarkeit verpflichtet sein.

Тебе за многое следовало бы быть нам благодарным.

Wenn du glaubst, dich trotzdem jetzt über uns erheben zu können, die wir deine Lehrmeister waren, so irrst du dich arg.

Если ты думаешь, что все-таки сможешь теперь над нами, у которых ты учился, возвыситься, то ты жестоко ошибаешься.

Kommst du heute abend mit oder nicht??

Придёшь сегодня вечером или нет?!

»Nein!

- Нет!

»Mein lieber Törleß, wenn du dich gegen uns auflehnst und nicht kommst, so wird es dir gerade so gehen wie Basini.

- Дорогой Терлес, если ты восстанешь против нас и не придёшь, с тобой будет совершенно так же, как с Базини.

Du weißt, in welcher Situation dich Reiting getroffen hat.

Ты знаешь, в какой ситуации застал тебя Райтинг.

Das genügt.

Этого достаточно.

Ob wir mehr oder weniger getan haben, wird dir wenig nützen.

Больше мы сделали или меньше - тебе от этого пользы мало.

Wir werden alles gegen dich wenden.

Мы повернём все против тебя.

Du bist in solchen Dingen lange zu dumm und unentschlossen, um dagegen aufkommen zu können.

Ты в таких вещах слишком глуп и нерешителен, чтобы справиться с нами.

Wenn du dich also nicht rechtzeitig besinnst, stellen wir dich der Klasse als den Mitschuldigen Basinis hin.

Итак, если ты вовремя не опомнишься, мы выставим тебя перед классом соучастником Базини.

Dann mag er dich beschützen.

Пусть он тебя тогда защищает.

Verstanden?

Понятно?

Wie ein Unwetter war diese Flut von Drohungen, bald von Beineberg, bald von Reiting, bald von beiden zugleich hervorgestoßen, über Törleß weggerauscht.

Как буря, прошумел над Терлесом этот поток угроз, которые выкрикивали то Байнеберг, то Райтинг, то оба сразу.

Als die beiden fort waren, rieb er sich die Augen, als hätte er geträumt.

Когда они ушли, он протёр себе глаза, словно это был сон.

Aber Reiting kannte er; der war im Zorne der größten Niedertracht fähig und Törleß' Schimpf und Auflehnung schienen ihn tief verletzt zu haben.

Но Райтинга он знал. Тот, разозлившись, способен был на любую гнусность, а терлесовские оскорбления и бунт задели его, казалось, глубоко.

Und Beineberg?

А Байнеберг?

Er hatte ausgesehen, als zitterte er unter einem jahrelang verhaltenen Hasse....

Вид у него был такой, словно он дрожал от годами таившейся ненависти...

und das doch nur, weil er sich vor Törleß böse blamiert hatte.

а все только потому, что осрамился перед Терлесом.

Doch je tragischer sich die Ereignisse über seinem Kopfe zusammenzogen, desto gleichgültiger und mechanischer schienen sie Törleß.

Но чем трагичнее сгущались события над его головой, тем безразличнее и машинальнее казались они Терлесу.

Er hatte vor den Drohungen Angst.

Он боялся угроз.

Das ja; aber weiter nichts.

Это да; но ничего сверх того.

Die Gefahr hatte ihn mitten in das Wirbeln der Wirklichkeit gezogen.

Опасность втянула его в водоворот реальности.

Er legte sich zu Bett.

Он лёг в постель.

Er sah Beineberg und Reiting weggehen und den müden Schritt Basinis vorbeischlürfen.

Он видел, как уходили Байнеберг с Райтингом, видел, как устало прошаркал мимо Базини.

Aber er ging nicht mit.

Сам он с ними не пошёл.

Doch marterten ihn schreckliche Vorstellungen.

Однако его мучили какие-то страхи.

Zum ersten Male dachte er wieder mit einiger Innigkeit an seine Eltern.

Впервые он снова думал о родителях с некоторой теплотой.

Er fühlte, daß er diesen ruhigen, gesicherten Boden brauche, um das zu festigen und auszureifen, was ihm bisher nur Verlegenheiten gebracht hatte.

Он чувствовал, что ему нужна эта спокойная, надёжная почва, чтобы укрепить и довести до зрелости то, что до сих пор только смущало его.

Was aber war das?

Но что это было?

Er hatte keine Zeit darüber nachzudenken und über die Ereignisse zu grübeln.

У него не было времени думать об этом и размышлять о происшедших событиях.

Nur eine leidenschaftliche Sehnsucht fühlte er, aus diesen wirren, trudelnden Verhältnissen herauszukommen, eine Sehnsucht nach Stille, nach Büchern war in ihm.

Он чувствовал только страстное стремление вырваться из этой смуты, в нем была тоска по тишине, по книгам.

Als sei seine Seele schwarze Erde, unter der sich die Keime schon regen, ohne daß man noch weiß, wie sie herausbrechen werden.

Словно душа его - чёрная земля, под которой уже шевелятся ростки, а ещё неизвестно, как они пробьются.

Das Bild eines Gärtners drängte sich ihm auf, der jeden Morgen seine Beete begießt, mit gleichmäßiger, zuwartender Freundlichkeit.

К нему привязался образ садовника, который ежеутренне поливает свои грядки - с равномерной, терпеливой приветливостью.

Dieses Bild ließ ihn nicht los, seine zuwartende Sicherheit schien alle Sehnsucht auf sich zu sammeln.

Эта картина не отпускала его, её терпеливая уверенность, казалось, сосредоточивала всю тоску на себе.

Nur so darf es kommen!

Только так надо!

Nur so!

Только так! -

fühlte Törleß und über alle Angst und alle Bedenken sprang die Überzeugung hinweg, daß er alles daran setzen müsse, diesen Seelenzustand zu erreichen.

чувствовал Терлес, и через все страхи и все опасения перепрыгивала убеждённость, что нужно любыми усилиями достичь этого душевного состояния.

Nur über das, was zunächst zu geschehen habe, war er sich noch nicht klar.

Только насчёт того, что должно произойти первым делом, у него ещё не было ясности.

Denn vor allen Dingen wurde durch diese Sehnsucht nach friedlicher Vertiefung sein Abscheu vor dem bevorstehenden Intrigenspiel nur noch verstärkt.

Ибо прежде всего от этой тоски по мирной созерцательности лишь усиливалось его отвращение к предстоящей игре интриги.

Auch hatte er wirkliche Angst vor der ihm auflauernden Rache.

Да он и в самом деле боялся подстерегавшей его мести.

Sollten die beiden wirklich versuchen, ihn vor der Klasse anzuschwärzen, so würde ihn die Gegenarbeit einen ungeheuren Aufwand von Energie kosten, um den es ihm gerade jetzt leid tat.

Если они действительно попытаются очернить его перед классом, то противодействие этому потребует от него огромного расхода энергии, которого ему именно сейчас было жаль.

Und dann, selbst wenn er nur an diesen Wirrwarr, an dieses jedes höheren Wertes bare Sichstoßen mit fremden Absichten und Willenskräften dachte, überlief ihn ein Ekel.

И потом - стоило ему хотя бы только подумать об этой сумятице, об этой лишенной какого бы то ни было высшего смысла стычке с чужими намерениями и силами воли, его охватывало отвращение.

Da fiel ihm ein Brief ein, den er lange vorher von zu Hause erhalten hatte.

Тут ему вспомнилось одно давнее письмо, которое он получил из дому.

Es war die Antwort auf einen von ihm an die Eltern gerichteten, in dem er damals, so gut es gehen mochte, von seinen sonderbaren Seelenzuständen berichtet hatte, bevor noch die Episode mit der Sinnlichkeit eingetreten war.

Это был ответ на его письмо родителям, где он тогда как умел сообщал о своём странном душевном состоянии, ещё до того, как произошёл этот эпизод с чувственностью.

Es war wieder eine recht hausbackene Antwort, voll rechtschaffener, langweiliger Ethik gewesen und riet ihm, Basini zu bewegen, daß er sich selbst stelle, damit dieser unwürdige, gefährliche Zustand seiner Abhängigkeit ein Ende finde.

То был опять-таки довольно топорный ответ, полный добропорядочной, скучной этики, где ему советовали убедить Базини явиться с повинной, чтобы покончить с этим недостойным, опасным состоянием своей зависимости.

Diesen Brief hatte Törleß später wieder gelesen, als Basini nackt neben ihm auf den weichen Decken der Kammer lag.

Письмо это Терлес позднее читал снова, когда Базини лежал рядом с ним нагишом на мягких одеялах клетушки.

Und es hatte ihm eine besondere Lust bereitet, diese schwerfälligen, einfachen, nüchternen Worte auf der Zunge zergehen zu lassen, während er sich dachte, daß seine Eltern wohl durch das allzu Taghelle ihres Daseins blind gegen das Dunkel seien, in dem seine Seele augenblicks wie eine geschmeidige Raubkatze kauerte.

И он испытывал особое удовольствие, когда эти неуклюжие, простые, трезвые слова таяли у него на языке, а сам он думал, что, наверно, из-за слишком светлого своего существования родители его слепы в том мраке, где сейчас гибкой хищной кошкой прикорнула его душа.

Heute aber langte er ganz anders nach dieser Stelle, als sie ihm wieder einfiel.

Но сегодня он совсем по-другому потянулся к этому месту, когда оно ему вспомнилось.

Eine angenehme Beruhigung breitete sich über ihn, als hätte er die Berührung einer festen, gütigen Hand gefühlt.

По нему растёкся приятный покой, словно от прикосновения твёрдой, доброй руки.

Die Entscheidung war in diesem Augenblick gefallen.

Решение было принято в этот миг.

Ein Gedanke war in ihm aufgeblitzt, und er hatte ihn bedenkenlos ergriffen, gleichsam unter dem Patronate seiner Eltern.

В нем сверкнула одна мысль, и он схватил её, не раздумывая, словно под заступничеством родителей.

Er blieb wach liegen, bis die drei zurückkamen.

Он не засыпал, пока не вернулись те трое.

Dann wartete er, bis er an den gleichmäßigen Atemzügen hörte, daß sie schliefen.

Затем подождал, пока по их равномерному дыханию не услыхал, что они уснули.

Nun riß er hastig ein Blatt aus seinem Notizbuche und schrieb bei dem ungewissen Lichte der Nachtlampe in großen, schwankenden Buchstaben darauf:

Теперь он торопливо вырвал листок из своей записной книжки и при неверном свете ночника написал большими, нетвёрдыми буквами:

›Sie werden dich morgen der Klasse ausliefern, und es steht

"Завтра они выдадут тебя классу, и тебе предстоит что-то ужасное.

dir Fürchterliches bevor. Der einzige Ausweg ist, daß du dich

Единственный для тебя выход - самому признаться директору.

selbst dem Direktor anzeigst. Zu Ohren würde es ihm ja auch ohnedies kommen, nur daß man dich vorher noch halbtot prügeln würde.

До него ведь это и так дойдёт, только сначала тебя изобьют до полусмерти.

Schiebe alles auf R. und B. und schweige von mir.

Свали все на Р. и Б., умолчи обо мне.

Du siehst, daß ich dich retten will.‹

Видишь, я хочу спасти тебя".

Diesen Zettel steckte er dem Schlafenden in die Hand.

Эту записку он сунул спящему в руку.

Dann schlief auch er, von der Aufregung erschöpft, ein.

Затем, без сил от волнения, уснул и он.

Den nächsten Tag schienen Beineberg und Reiting noch als Frist Törleß gewähren zu wollen.

Следующий день Байнеберг и Райтинг решили, видимо, ещё оставить Терлесу на размышление.

Mit Basini wurde es jedoch Ernst.

А с Базини дело приняло серьезный оборот.

Törleß sah, wie Beineberg und Reiting zu einzelnen hingingen, und wie sich dort um sie herum Gruppen bildeten, in denen eifrig geflüstert wurde.

Терлес видел, как Байнеберг и Райтинг подходили к отдельным воспитанникам и как там вокруг них возникали группы, в которых взволнованно шептались.

Dabei wußte er nicht, ob Basini seinen Zettel gefunden habe, denn ihn zu sprechen fand sich keine Gelegenheit, da sich Törleß beobachtet fühlte.

При этом он не знал, нашёл ли Базини его записку, поговорить с ним не было возможности, поскольку Терлес чувствовал, что находится под наблюдением.

Anfangs hatte er überhaupt Angst, daß es sich auch schon um ihn handle.

Сначала он вообще боялся, что речь идёт уже и о нем.

Aber er war nunmehr im Angesichte der Gefahr von ihrer Widerwärtigkeit so gelähmt, daß er alles an sich hätte herankommen lassen.

Но он был теперь, перед лицом опасности, так подавлен её омерзительностью, что палец о палец не ударил бы.

Später erst mischte er sich zaghaft, gefaßt, daß sich augenblicks alle gegen ihn kehren würden, unter eine der Gruppen.

Лишь позднее, готовый к тому, что сейчас все будут против него, он несмело смешался с одной из групп.

Aber man bemerkte ihn gar nicht.

Но его и не заметили.

Es galt vorläufig erst Basini.

Все пока касалось Базини.

Die Aufregung wuchs.

Волнение росло.

Törleß konnte es beobachten. Reiting und Beineberg mochten wohl noch Lügen hinzugetan haben....

Терлес мог это отметить, Райтинг и Байнеберг, наверно, ещё приврали что-нибудь.

Erst lächelte man, dann wurden einige ernst, und böse Blicke glitten an Basini vorbei, endlich brütete es wie ein dunkles, heißes, von finsteren Gelüsten schwangeres Schweigen über der Klasse.

Сперва улыбались, затем некоторые стали серьезны, и мимо Базини зашмыгали злые взгляды, наконец над классом что-то повисло тёмным, жарким, беременным мрачными страстями молчанием.

Zufällig war ein freier Nachmittag.

Случайно вторая половина дня была свободна.

Alle versammelten sich hinten bei den Kästen; dann wurde Basini vorgerufen.

Все собрались сзади возле шкафов; затем вызвали Базини.

Beineberg und Reiting standen wie zwei Bändiger zu seinen Seiten.

Байнеберг и Райтинг стояли, как два укротителя, по обе стороны от него.

Das probate Mittel des Entkleidens machte, nachdem man die Türen verschlossen und Posten ausgestellt hatte, allgemeinen Spaß.

Испытанный способ - раздевание - после того как заперли двери и поставили дозор - вызвал всеобщее удовольствие.

Reiting hielt ein Päckchen Briefe von Basinis Mutter an diesen in seiner Hand und begann vorzulesen.

Райтинг держал в руке пачку писем, полученных Базини от матери, и начал читать их вслух.

»Mein gutes Kind....

- Дорогое дитя моё...

Allgemeines Gebrülle.

Всеобщий рев.

»Du weißt, daß ich von dem wenigen Gelde, über das ich als Witwe verfüge....

- Ты знаешь, что при небольших деньгах, которыми я, будучи вдовой, располагаю...

Unflätiges Lachen, zügellose Scherze flattern aus der Masse auf.

Непристойный смех, необузданные шутки вылетают из толпы.

Reiting will weiter lesen.

Райтинг хочет читать дальше.

Plötzlich stößt einer Basini.

Вдруг кто-то толкает Базини.

Ein anderer, auf den er dabei fällt, stößt ihn halb im Scherze, halb in Entrüstung zurück.

Другой, на которого он при этом падает, полушутя-полувозмущенно отталкивает его назад.

Ein dritter gibt ihn weiter.

Третий передаёт его дальше.

Und plötzlich fliegt Basini, nackt, mit von der Angst aufgerissenem Munde, wie ein wirbelnder Ball, unter Lachen, Jubelrufen, Zugreifen aller im Saale umher — von einer Seite zur andern — stößt sich Wunden an den scharfen Ecken der Bänke, fällt in die Knie, die er sich blutig reißt — und stürzt endlich blutig bestaubt, mit tierischen, verglasten Augen zusammen, während augenblicklich Schweigen eintritt und alles vordrängt, um ihn am Boden liegen zu sehen.

И вот уже Базини, голый, с разинутым от страха ртом, как вертящийся мяч, под смех, улюлюканье, толчки, летает по залу - от одной стороны к другой, - больно ударяется об острые углы скамеек, падает на колени, раздирая их в кровь, и наконец валится наземь, окровавленный, весь в пыли, с нечеловеческими, остекленевшими глазами, и мгновенно наступает молчание, и все теснятся вперёд, чтобы увидеть, как он лежит на полу.

Törleß schauderte.

Терлес содрогнулся.

Er hatte die Macht der fürchterlichen Drohung vor sich gesehen.

Он воочию увидел силу этой ужасной угрозы.

Und immer noch wußte er nicht, was Basini tun werde.

И он все ещё не знал, как поступит Базини.

In der nächsten Nacht sollte Basini an ein Bett gebunden werden und man hatte beschlossen, ihn mit Florettklingen durchzupeitschen.

Решено было в следующую ночь привязать Базини к кровати и отколошматить его клинками рапир.

Aber zur allgemeinen Verwunderung erschien schon am frühen Morgen der Direktor in der Klasse.

Но, ко всеобщему удивлению, уже рано утром в классе появился директор.

In seiner Begleitung der Klassenvorstand und zwei Lehrer.

Его сопровождали классный наставник и два учителя.

Basini wurde von der Klasse entfernt und in ein eigenes Zimmer gebracht.

Базини удалили из класса и отвели в отдельную комнату.

Der Direktor aber hielt eine zornige Ansprache wegen der zutage getretenen Roheiten und ordnete eine strenge Untersuchung an.

А директор произнёс гневную речь по поводу проявленной жестокости и назначил строгое расследование.

Basini hatte sich selbst gestellt.

Базини сам пришёл с повинной.

Jemand mußte ihn von dem ihm Bevorstehenden verständigt haben.

Кто-то, должно быть, уведомил его о предстоящем.

Gegen Törleß schöpfte niemand Verdacht.

Терлеса не заподозрил никто.

Er saß still und in sich gekehrt, als ginge ihn das Ganze gar nichts an.

Он притих и ушёл в себя, словно все это совершенно не касалось его.

Nicht einmal Reiting und Beineberg suchten in ihm den Verräter.

Даже Райтинг и Байнеберг не искали в нем предателя.

Ihre Drohungen gegen ihn hatten sie selbst nicht ernst genommen; sie hatten sie um ihn einzuschüchtern, um ihre Überlegenheit fühlbar zu machen, vielleicht auch aus Ärger hervorgestoßen; jetzt, wo ihr Zorn vorüber war, dachten sie kaum mehr daran.

Свои угрозы ему они сами не принимали всерьёз; они выкрикнули их, чтобы запугать его, чтобы показать своё превосходство, а может быть, и с досады; теперь, когда злость их прошла, они уже вряд ли об этом думали.

Schon die Verbindlichkeiten gegen seine Eltern würden sie von einem Vorgehen gegen Törleß zurückgehalten haben.

Обязательства перед его родителями уж удержали бы их от действий, направленных против Терлеса.

Das war ihnen so selbstverständlich, daß sie sich auch von seiner Seite nicht des geringsten versahen.

Это было для них так несомненно, что и с его стороны они ничего не опасались.

Törleß empfand über seinen Schritt keine Reue.

Терлес не раскаивался в своём поступке.

Das Heimliche, Feige, das diesem anhaftete, kam gegenüber dem Gefühle einer gänzlichen Befreiung nicht zur Geltung.

Скрытность, трусливость этого шага скрадывало чувство полного освобождения.

Nach all den Aufregungen war es in ihm wundersam klar und weit geworden.

После всех волнений на душе у него стало удивительно ясно и просторно.

Er beteiligte sich nicht an den erregten Gesprächen über das zu Erwartende, die allenthalben gepflogen wurden; er lebte den ganzen Tag ruhig vor sich hin.

Он не участвовал во взволнованных разговорах о том, чего теперь ждать, которые повсюду велись; он спокойно прожил весь день наедине с собой.

Als es Abend wurde und die Lampen brannten, setzte er sich auf seinen Platz und das Heft, in dem jene flüchtigen Aufzeichnungen eingetragen waren, hatte er vor sich hingelegt.

Когда наступил вечер и зажглись лампы, он сел на своё место, положив перед собой тетрадь, где были те беглые записи.

Aber er las lange nicht darin.

Но он долго не читал их.

Er strich mit der Hand über die Seiten und ihm war, daß ein feiner Duft aus ihnen aufsteige, wie Lavendel aus alten Briefen.

Он поглаживал рукой страницы, и ему казалось, что от них отдаёт чем-то душистым, как лавандой от старых писем.

Es war die mit Wehmut gemischte Zärtlichkeit, die wir einer abgeschlossenen Vergangenheit entgegenbringen, wenn wir in dem zarten, blassen Schatten, der mit Totenblumen in den Händen aus ihr aufsteigt, vergessene Ähnlichkeiten mit uns wiederentdecken.

Это была смешанная с грустью нежность, которую мы испытываем к закончившейся полосе прошлого, когда в лёгкой, бледной тени, встающей из неё с покойницкими цветами в руках, вновь обнаруживаем забытые признаки сходства с собой.

Und dieser wehmütige feine Schatten, dieser bleiche Duft schien sich in einem breiten, vollen, warmen Strom zu verlieren — dem Leben, das nun offen vor Törleß lag.

И эта грустная лёгкая тень, это бледное благоухание, казалось, терялись в широком, полном, теплом потоке - жизни, открывавшейся перед Терлесом.

Eine Entwicklung war abgeschlossen, die Seele hatte einen neuen Jahresring angesetzt, wie ein junger Baum, — dieses noch wortlose, überwältigende Gefühl entschuldigte alles, was geschehen war.

Какой-то отрезок развития кончился, душа, как молодое дерево, прибавила себе новое годовое кольцо - это ещё бессловесное, захватывающее чувство прощало все, что случилось.

Nun begann Törleß seine Erinnerungen durchzublättern.

Терлес стал перелистывать свои воспоминания.

Die Sätze, in denen er hilflos das Geschehene — dieses vielfältige Staunen und Betroffensein vom Leben — konstatiert hatte, wurden wieder lebendig, schienen sich zu regen und gewannen Zusammenhang.

Фразы, в которых он беспомощно констатировал случившееся - это всяческое удивление и смущение перед жизнью, - снова ожили, казалось, зашевелились и обрели связь.

Wie ein heller Weg lagen sie vor ihm, in den sich die Spuren seiner tastenden Schritte geprägt hatten.

Они лежали перед ним, как светлая дорога, на которой отпечатались следы его прощупывающих почву шагов.

Aber noch schien ihnen etwas zu fehlen; kein neuer Gedanke, o nein; aber sie packten Törleß noch nicht mit voller Lebendigkeit.

Но им чего-то, казалось, ещё не хватало; не новой мысли, о нет; но они ещё не захватывали Терлеса со всей силой живого.

Er fühlte sich unsicher.

Он почувствовал себя неуверенно.

Und nun kam ihm die Angst, morgen vor seinen Lehrern zu stehen und sich rechtfertigen zu müssen.

И тут он испугался, что завтра ему придётся стоять перед учителями и оправдываться.

Womit?!

Чем?!

Wie sollte er ihnen das auseinandersetzen?

Как ему объяснить им это?

Diesen dunklen, geheimnisvollen Weg, den er gegangen.

Этот тёмный, таинственный путь, которым он шёл.

Wenn sie ihn fragen würden:

Если бы они спросили его:

warum hast du Basini mißhandelt? — so könnte er ihnen doch nicht antworten: weil mich dabei ein Vorgang in meinem Gehirn interessierte, ein Etwas, von dem ich heute trotz allem noch wenig weiß, und vor dem alles, was ich darüber denke, mir belanglos erscheint.

почему ты издевался над Базини, он ведь не смог бы ответить им - потому что интересовало меня при этом происходившее в моем мозгу, нечто такое, о чем я и сегодня, несмотря ни на что, ещё мало знаю и по сравнению с чем все, что я об этом думаю, кажется мне неважным.

Dieser kleine Schritt, der ihn noch von dem Endpunkte des geistigen Prozesses trennte, den er durchzumachen hatte, schreckte ihn wie ein ungeheurer Abgrund.

Этот шажок, ещё отделявший его от конечной точки духовного процесса, через который он должен был пройти, пугал его, как страшная бездна.

Und ehe es noch Nacht wurde, befand sich Törleß in einer fieberhaften, ängstlichen Aufregung.

И ещё до наступления ночи Терлес находился в лихорадочном боязливом волнении.

Am nächsten Tage, als man die Zöglinge einzeln zum Verhöre rief, war Törleß verschwunden.

На следующий день, когда воспитанников поодиночке вызывали на допрос, Терлес исчез.

Man hatte ihn zuletzt am Abend, vor einem Hefte sitzend, gesehen, anscheinend lesend.

В последний раз его видели вечером, он сидел за тетрадью, как будто читал.

Man suchte im ganzen Institute, Beineberg sah heimlich in der Kammer nach, Törleß war nicht zu finden.

Искали по всему училищу, Байнеберг тайком заглянул в клетушку, Терлеса нигде не было.

Da wurde klar, daß er aus dem Institute geflohen war, und man verständigte nach allen Seiten die Behörden, ihn mit Schonung einzubringen.

Стало ясно, что он убежал из училища, и об этом оповестили все окрестные власти с просьбой бережно доставить его.

Die Untersuchung nahm mittlerweile ihren Anfang.

Расследование тем временем началось.

Reiting und Beineberg, welche glaubten, daß Törleß aus Angst vor ihrer Drohung, ihn hineinzulegen, geflohen sei, fühlten sich verpflichtet, nun jeden Verdacht von ihm abzulenken und traten kräftig für ihn ein.

Райтинг и Байнеберг, полагавшие, что Терлес бежал от страха перед их угрозой выдать его, чувствовали себя обязанными отвести от него всякие подозрения и усиленно за него заступались.

Sie wälzten alle Schuld auf Basini und die ganze Klasse bezeugte es Mann für Mann, daß Basini ein diebischer, nichtswürdiger Kerl sei, der den wohlmeinendsten Versuchen, ihn zu bessern, nur mit neuen Rückfällen antworte.

Они свалили всю вину на Базини,и весь класс, один воспитанник за другим, свидетельствовал, что Базини - вороватый, ничтожный малый, который на самые доброжелательные попытки исправить его отвечал только новыми возвратами к старому.

Reiting beteuerte, daß sie ja einsähen, gefehlt zu haben, es aber nur deswegen getan hätten, weil ihnen ihr Mitleid sagte, man solle einen Kameraden nicht eher der Strafe ausliefern, als man alle Mittel gütlicher Belehrung erschöpft habe, und wieder schwur die ganze Klasse, daß Basinis Mißhandlung nur ein Überschäumen war, weil Basini den ihn aus den edelsten Empfindungen Schonenden mit größtem, gemeinstem Hohne begegnet war.

Райтинг уверял, что они признают свою ошибку, но поступили так лишь потому, что жалость не позволяла им выдавать товарища на расправу, не исчерпав всех способов вразумить его по-хорошему, и весь класс опять клялся, что издевательство над Базини было вызвано только тем, что он с величайшим, гнуснейшим презрением отнёсся к людям, которые из благороднейших побуждений щадили его.

Kurz es war eine wohlverabredete Komödie, von Reiting glänzend inszeniert, und alle ethischen Töne wurden zur Entschuldigung angeschlagen, welche in den Ohren der Erzieher Wert haben.

Короче, это была хорошо согласованная комедия, блестяще поставленная Райтингом, и для оправдания были подпущены все этические нотки, которые ценил учительский слух.

Basini schwieg stumpfsinnig zu allem.

Базини по поводу всего тупо молчал.

Vom vorgestrigen Tag her lag noch ein tödlicher Schreck auf ihm und die Einsamkeit seiner Zimmerhaft, der ruhige, geschäftsmäßige Gang der Untersuchung waren für ihn schon eine Erlösung.

С позавчерашнего дня он ещё пребывал в смертельном страхе, и одиночество его комнатного ареста, спокойный, деловитый ход расследования были для него уже избавлением.

Er wünschte sich nichts als ein rasches Ende.

Он ничего не желал себе, кроме скорого конца.

Überdies hatten Reiting und Beineberg nicht verabsäumt, ihn mit der fürchterlichsten Rache zu bedrohen, falls er gegen sie aussage.

К тому же Райтинг и Байнеберг не преминули пригрозить ему чудовищной местью на случай, если он даст показания против них.

Da wurde Törleß eingebracht.

Тут был доставлен Терлес.

Todmüde und hungrig hatte man ihn in der nächsten Stadt aufgegriffen.

До смерти усталым и голодным его схватили в ближайшем городе.

Seine Flucht schien nun das einzig Rätselhafte in der ganzen Angelegenheit zu sein.

Его бегство казалось теперь единственно загадочным во всем этом деле.

Aber die Situation war ihm günstig.

Но ситуация была благоприятна для него.

Beineberg und Reiting hatten gut vorgearbeitet, von der Nervosität gesprochen, die er in der letzten Zeit an den Tag gelegt haben sollte, von seiner moralischen Feinfühligkeit, die es sich schon zum Verbrechen anrechne, daß er, der von Anfang an um alles wußte, nicht gleich die Sache zur Anzeige gebracht habe und auf diese Weise die Katastrophe mit verschuldete.

Байнеберг и Райтинг проделали большую подготовительную работу, они говорили о нервозности, которую он будто бы проявлял в последнее время, о его нравственной деликатности, которая возводила в преступление уже одно то, что он, с самого начала обо всем знавший, не заявил сразу же об этом деле и стал таким образом совиновником катастрофы.

Törleß wurde also schon mit einem gewissen gerührten Wohlwollen empfangen und die Kameraden bereiteten ihn rechtzeitig darauf vor.

Терлес был поэтому встречен уже с какой-то растроганной доброжелательностью, и товарищи вовремя подготовили его к этому.

Dennoch war er fürchterlich aufgeregt und die Angst, sich nicht verständlich machen zu können, erschöpfte ihn völlig.....

Тем не менее он был страшно взволнован, и боязнь, что он не сумеет объясниться, вконец его извела...

Die Untersuchung wurde aus Diskretion, da man doch etwaige Enthüllungen befürchtete, in der Privatwohnung des Direktors geführt.

По соображениям такта, поскольку опасались ещё каких-нибудь разоблачений, расследование велось на частной квартире директора.

Zugegen waren außer diesem noch der Klassenvorstand, der Religionslehrer und der Mathematikprofessor, welchem es als dem Jüngsten des Lehrerkollegiums zugefallen war, die protokollarischen Notizen zu führen.

Кроме него, присутствовали ещё классный наставник, учитель закона божьего и преподаватель математики, которому, как младшему в этой учительской коллегии, выпало на долю вести протокольные записи.

Um das Motiv seiner Flucht befragt, schwieg Törleß.

На вопросы о мотивах своего бегства Терлес ответил молчанием.

Allseitiges, verständnisvolles Kopfnicken.

Со всех сторон - понимающие кивки.

»Nun gut,« sagte der Direktor, »wir sind hierüber unterrichtet.

- Ну, хорошо, - сказал директор, - об этом нам известно.

Aber sagen Sie uns, was Sie bewog, das Vergehen des Basini zu verheimlichen.

Но скажите нам, что заставляло вас скрывать проступок Базини.

Törleß hätte nun lügen können.

Терлес смог бы теперь солгать.

Aber seine Scheu war gewichen.

Но его робость ушла.

Es reizte ihn förmlich, von sich zu sprechen und seine Gedanken an diesen Köpfen zu versuchen.

Его прямо-таки соблазняло заговорить о себе и испытать свои мысли на этих умах.

»Ich weiß es nicht genau, Herr Direktor.

- Сам не знаю, господин директор.

Als ich das erstemal davon hörte, schien es mir etwas ganz Ungeheuerliches zu sein....

Когда я услышал об этом впервые, мне показалось это чем-то чудовищным...

etwas gar nicht Vorstellbares....

чем-то невообразимым...

Der Religionslehrer nickte Törleß befriedigt und aufmunternd zu.

Учитель закона божьего кивал Терлесу удовлетворенно и ободряюще.

»Ich....

- Я...

ich dachte an Basinis Seele....

я думал о душе Базини...

Der Religionslehrer strahlte über das ganze Gesicht, der Mathematiker putzte seinen Klemmer, rückte ihn zurecht, kniff die Augen zusammen....

Учитель закона божьего просиял, математик протёр пенсне, надел его, сощурился...

»Ich konnte mir den Augenblick nicht vorstellen, in dem eine solche Demütigung über Basini hereinbrach, und deswegen trieb es mich immer wieder in dessen Nähe....

- Я не мог представить себе тот миг, когда обрушилось на Базини такое унижение, и поэтому меня все время влекло к нему...

»Nun ja — Sie wollen wohl damit sagen, daß Sie einen natürlichen Abscheu vor dem Fehltritte Ihres Kameraden hatten und daß der Anblick des Lasters Sie gewissermaßen bannte, so wie man es von dem Blick der Schlangen ihren Opfern gegenüber behauptet.

- Ну, да... вы, вероятно, хотите этим сказать, что испытывали естественное отвращение к проступку своего товарища и что зрелище порока вас в какой-то мере завораживало, как завораживает, утверждают, взгляд змеи её жертву.

Der Klassenvorstand und der Mathematiker beeilten sich, ihre Zustimmung zu dem Gleichnis durch lebhafte Gesten zu erkennen zu geben.

Классный наставник и математик поспешили одобрить это сравнение энергичными жестами.

Aber Törleß sagte: »

Но Терлес сказал:

»Nein, es war nicht eigentlich ein Abscheu.

- Нет, это не было в сущности отвращение.

Es war so:

Было так:

einmal sagte ich mir, er habe gefehlt und man müsse ihn denen überantworten, die ihn zu bestrafen haben....

сперва я говорил себе: он провинился и надо передать его тем, кому положено наказать его...

»So hätten Sie auch handeln sollen.

- Так бы и следовало вам поступить.

»... Dann aber erschien er mir wieder so sonderbar, daß ich gar nicht ans Strafen dachte, mich von einer ganz anderen Seite aus ihm gegenüber befand; es gab jedesmal in mir einen Sprung, wenn ich so an ihn dachte....

-....А потом он казался мне таким странным, что я ни о каких наказаниях уже не думал, смотрел на него совсем с другой стороны. Каждый раз во мне что-то давало трещину, когда я так о нем думал...

»Sie müssen sich deutlicher ausdrücken, mein lieber Törleß.

- Вы должны выражаться яснее, дорогой Терлес.

»Das kann man nicht anders sagen, Herr Direktor.

- Это нельзя сказать иначе, господин директор.

»Doch, doch.

- Ну, все-таки.

Sie sind aufgeregt; wir sehen es ja; verwirrt; — was Sie eben sagten, war sehr dunkel.

Вы взволнованы, мы же видим, в замешательстве... То, что вы сейчас сказали, было очень туманно.

»Nun ja, ich fühle mich verwirrt; ich hatte einmal schon viel bessere Worte dafür.

- Ну, да, я сейчас в замешательстве. У меня уже были для этого гораздо лучшие слова.

Aber es kommt doch immer auf dasselbe hinaus, daß etwas Wunderliches in mir war....

Но все равно получается одно и то же - что во мне было что-то странное...

»Gut — aber das ist doch wohl selbstverständlich bei dieser ganzen Angelegenheit.

- Хорошо... но ведь это же, наверно, естественно при всех этих обстоятельствах.

Törleß überlegte einen Augenblick.

Терлес минуту подумал.

»Vielleicht kann man es so sagen:

- Может быть, можно сказать так:

Es gibt gewisse Sachen, die bestimmt sind, gewissermaßen in doppelter Form in unser Leben einzugreifen.

есть какие-то вещи, которым суждено вторгаться в нашу жизнь как бы в двойном виде.

Ich fand als solche Personen, Ereignisse, dunkle, verstaubte Winkel, eine hohe, kalte, schweigende, plötzlich lebendig werdende Mauer....

Такими мне представали отдельные лица, события, тёмные, запылённые углы, высокая, холодная, молчащая, вдруг оживающая стена...

»Aber um Himmelswillen, Törleß, wohin verirren Sie sich?

- Но помилуйте, Терлес, куда вас заносит?

Aber Törleß bereitete es nun einmal Vergnügen, alles aus sich herauszureden.

Но Терлесу доставляло удовольствие выговориться до конца.

»... imaginäre Zahlen....

-....Мнимые числа...

Alle sahen bald einander, bald Törleß an.

Все то переглядывались, то глядели на Терлеса.

Der Mathematiker hüstelte:

Математик кашлянул.

»Ich muß da zu besserem Verständnis dieser dunklen Angaben hinzufügen, daß mich der Zögling Törleß einmal aufgesucht hat, um sich eine Erklärung gewisser Grundbegriffe der Mathematik — so auch des Imaginären — zu erbitten, die der ungeschulten Vernunft tatsächlich Schwierigkeiten bereiten können.

- Для лучшего понимания этих туманных заявлений я должен добавить, что воспитанник Терлес однажды приходил ко мне с просьбой объяснить ему некоторые основные математические понятия, - в том числе мнимого, - которые и в самом деле могут быть затруднительны для неподготовленного ума.

Ich muß sogar gestehen, daß er hiebei unleugbaren Scharfsinn entwickelte, jedoch mit einer wahren Manie nur solche Dinge ausgesucht hatte, welche gewissermaßen eine Lücke in der Kausalität unseres Denkens — für ihn wenigstens — zu bedeuten schienen.

Должен даже признаться, что он проявил тут несомненное остроумие, однако он поистине маниакально выбирал только такие вещи, которые - для него по крайней мере - означали как бы пробел в каузальности нашего мышления.

Erinnern Sie sich noch Törleß, was Sie damals sagten?

Помните, Терлес, что вы тогда сказали?

»Ja. Ich sagte, daß es mir an diesen Stellen scheine, wir könnten mit unserem Denken allein nicht hinüberkommen, sondern bedürften einer anderen, innerlicheren Gewißheit, die uns gewissermaßen hinüberträgt.

- Да. Я сказал, что мне кажется, что одним лишь мышлением мы через эти места перейти не можем и нуждаемся в другой, более глубокой уверенности, которая нас как бы перенесёт через них.

Daß wir mit dem Denken allein nicht auskommen, fühlte ich auch an Basini.

Что одним мышлением обойтись нам нельзя, я почувствовал и на примере Базини.

Der Direktor wurde bei diesem philosophischen Ausbiegen der Untersuchung bereits ungeduldig, aber der Katechet war von Törleß' Antwort sehr befriedigt.

Директор при этом уклонении следствия в философию уже терял терпение, зато преподаватель закона божьего был очень доволен ответом Терлеса.

»Sie fühlen sich also«, fragte er, »von der Wissenschaft weg zu religiösen Gesichtspunkten gezogen?

- Вы, значит, чувствуете, - спросил он, - что вас тянет прочь от науки к религиозным точкам зрения?

Offenbar war es wirklich auch Basini gegenüber ähnlich,« wandte er sich an die übrigen, »er scheint ein empfängliches Gemüt für das feinere, ich möchte sagen göttliche und über uns hinausgehende Wesen der Moral zu haben.

Видимо, и по отношению к Базини было что-то подобное, - обратился он к остальным, - душа его, кажется, чувствительна к высшей, я сказал бы, к божественной и трансцендентной сущности нравственности.

Nun fühlte sich der Direktor doch verpflichtet darauf einzugehen.

Тут директор почувствовал, что он все же обязан вмешаться.

»Hören Sie, Törleß, ist es so, wie Seine Hochwürden sagt?

- Послушайте, Терлес, так ли обстоит дело, как говорит его преподобие?

Haben Sie einen Hang hinter den Begebenheiten oder Dingen — wie Sie sich ja ziemlich allgemein ausdrücken — einen religiösen Hintergrund zu suchen?

Вы склонны искать за событиями или вещами - как вы довольно общо выражаетесь - религиозную подоплёку?

Er wäre selbst schon froh gewesen, wenn Törleß endlich bejaht hätte und ein sicherer Boden zu seiner Beurteilung gegeben gewesen wäre; aber Törleß sagte: »

Он сам был бы уже рад, если бы Терлес ответил наконец утвердительно, дав твёрдую почву для суждения о нем; но Терлес сказал:

»Nein, auch das war es nicht.

- Нет, и не это.

»Nun, dann sagen Sie uns doch endlich klipp und klar,« platzte jetzt der Direktor los, »was es gewesen ist.

- Ну, тогда скажите наконец без обиняков, - выпалил директор, - что это было.

Wir können uns doch unmöglich mit Ihnen hier in eine philosophische Auseinandersetzung einlassen.

Мы же не можем сейчас пускаться с вами в философские споры.

Doch Törleß war nun trotzig.

Терлес, однако, заупрямился.

Er fühlte selbst, daß er schlecht gesprochen hatte, aber den Widerspruch sowohl, wie die mißverständliche Zustimmung, die er gefunden hatte, gaben ihm das Gefühl einer hochmütigen Überlegenheit über diese älteren Leute, die von den Zuständen des menschlichen Inneren so wenig zu wissen schienen.

Он сам чувствовал, что говорил плохо, но и это возражение, и тот основанный на недоразумении одобрительный отклик дали ему чувство высокомерного превосходства над этими старшими, которые, казалось, так мало знали о состояниях человеческой души.

»Ich kann nicht dafür, daß es all das nicht ist, was Sie meinten.

- Я не виноват, что это совсем не то, что вы имеете в виду.

Ich kann aber selbst nicht genau schildern, was ich jedes einzelnemal empfand; wenn ich aber sage, was ich jetzt davon denke, so werden Sie vielleicht auch verstehen, warum ich so lange nicht davon loskonnte.

Но я сам не могу точно описать, что я ощущал каждый раз. Но если я скажу, что думаю об этом теперь, вы, может быть, и поймёте, почему я так долго не мог освободиться от этого.

Er hatte sich aufgerichtet, so stolz, als sei er hier Richter, seine Augen gingen geradeaus an den Menschen vorbei; er mochte diese lächerlichen Figuren nicht ansehen.

Он выпрямился, так гордо, словно он здесь судья, его глаза прямо проходили мимо этих людей; ему не хотелось глядеть на эти смешные фигуры.

Draußen vor dem Fenster saß eine Krähe auf einem Ast, sonst war nichts als die weiße, riesige, Fläche.

За окном сидела на ветке ворона, больше ничего не было, кроме белой равнины.

Törleß fühlte, daß der Augenblick gekommen sei, wo er klar, deutlich, siegesbewußt von dem sprechen werde, das erst undeutlich und quälend, dann leblos und ohne Kraft in ihm gewesen war.

Терлес чувствовал, что пришло мгновение, когда он ясно, внятно, победительно заговорит о том, что сначала неясно мучило его, затем омертвело и обессилело.

Nicht als ob ein neuer Gedanke ihm diese Sicherheit und Helle verschafft hätte, er ganz, wie er hoch aufgerichtet dastand, als sei um ihn nichts als ein leerer Raum, — er, der ganze Mensch, fühlte es, so wie er es damals gefühlt hatte, als er die erstaunten Augen unter den schreibenden, lernenden, emsig schaffenden Kameraden hatte umherwandern lassen.

Не то чтобы какая-то новая мысль дала ему эту уверенность и ясность, нет, он весь, выпрямившийся сейчас во весь рост, словно вокруг него ничего не было, кроме пустого пространства, - он всей своей человеческой целостностью чувствовал это, как почувствовал тогда, когда его изумлённые глаза блуждали среди пишущих, занятых учеников, корпящих над работой товарищей.

Denn mit den Gedanken ist es eine eigene Sache.

Ведь с мыслями дело обстоит особо.

Sie sind oft nicht mehr als Zufälligkeiten, die wieder vergehen, ohne Spuren hinterlassen zu haben, und die Gedanken haben ihre toten und ihre lebendigen Zeiten.

Они часто всего-навсего случайность, которая приходит, не оставляя следа, и у мыслей есть свои мёртвые и свои живые моменты.

Man kann eine geniale Erkenntnis haben und sie verblüht dennoch, langsam, unter unseren Händen, wie eine Blume.

Может прийти гениальное озарение, и оно все же увянет, медленно, исподволь, как цветок.

Die Form bleibt, aber die Farben, der Duft fehlen.

Форма останется, а краски, аромат исчезнут.

Das heißt, man erinnert sich ihrer wohl Wort für Wort und der logische Wert des gefundenen Satzes bleibt völlig unangetastet, dennoch aber treibt er haltlos nur auf der Oberfläche unseres Inneren umher und wir fühlen uns seinethalben nicht reicher.

То есть помнишь-то его слово в слово, и логическая ценность найденной фразы полностью сохраняется, но она только все вертится по поверхности нашего внутреннего мира, и мы не чувствуем себя богаче из-за неё.

Bis — nach Jahren vielleicht — mit einem Schlage wieder ein Augenblick da ist, wo wir sehen, daß wir in der Zwischenzeit gar nichts von ihm gewußt haben, obwohl wir logisch alles wußten.

Пока - может быть, через много лет - вдруг снова не приходит мгновение, когда мы видим, что все это время совершенно не помнили о ней, хотя логически все помнили.

Ja, es gibt tote und lebendige Gedanken.

Да, есть мёртвые и живые мысли.

Das Denken, das sich an der beschienenen Oberfläche bewegt, das jederzeit an dem Faden der Kausalität nachgezählt werden kann, braucht noch nicht das lebendige zu sein.

Мышление, которое движется по освещённой поверхности, которое всегда можно проверить нитью причинности, это ещё не обязательно живое мышление.

Ein Gedanke, den man auf diesem Wege trifft, bleibt gleichgültig wie ein beliebiger Mann in der Kolonne marschierender Soldaten.

Мысль, которую встречаешь на этом пути, остаётся безразличной, как любой человек в колонне марширующих солдат.

Ein Gedanke, — er mag schon lange vorher durch unser Hirn gezogen sein, wird erst in dem Momente lebendig, da etwas, das nicht mehr Denken, nicht mehr logisch ist, zu ihm hinzutritt, so daß wir seine Wahrheit fühlen, jenseits von aller Rechtfertigung, wie einen Anker, der von ihm aus ins durchblutete, lebendige Fleisch riß....

Мысль - пусть она уже давно приходила нам на ум - становится живой только в тот момент, когда к ней прибавляется нечто, уже не являющееся мышлением, уже не логическое, так что мы чувствуем её истинность по ту сторону любых оправданий, как якорь, которым она врезалась в согретое кровью, живое мясо...

Eine große Erkenntnis vollzieht sich nur zur Hälfte im Lichtkreise des Gehirns, zur andern Hälfte in dem dunklen Boden des Innersten und sie ist vor allem ein Seelenzustand, auf dessen äußerster Spitze der Gedanke nur wie eine Blüte sitzt.

Великое понимание вершится только наполовину в световом кругу ума, другая половина - в тёмных недрах естества, и оно есть прежде всего душевное состояние, самое острие которого мысль только увенчивает как цветок.

Nur einer Erschütterung der Seele hatte es für Törleß noch bedurft, um diesen letzten Trieb in die Höhe zu treiben.

Только потрясение души нужно было ещё Терлесу, чтобы взметнулся этот последний побег.

Ohne sich um die betroffenen Gesichter ringsum zu kümmern, gleichsam nur für sich, knüpfte er hieran an und sprach, ohne abzusetzen, die Augen geradeaus gerichtet bis zu Ende:

Не обращая внимания на озадаченные лица вокруг, словно лишь для себя, он продолжил и, не переводя дыхания, глядя прямо вперёд, договорил до конца:

»... Ich habe vielleicht noch zu wenig gelernt, um mich richtig auszudrücken, aber ich will es beschreiben.

-....Я, может быть, ещё слишком мало учился, чтобы правильно выражаться, но я это опишу.

Eben war es wieder in mir.

Только что это снова было во мне.

Ich kann es nicht anders sagen, als daß ich die Dinge in zweierlei Gestalt sehe.

Не могу сказать иначе, чем что вижу вещи в двух видах.

Alle Dinge; auch die Gedanken.

Все вещи; и мысли тоже.

Heute sind sie dieselben wie gestern, wenn ich mich bemühe einen Unterschied zu finden, und wie ich die Augen schließe, leben sie unter einem anderen Lichte auf.

Сегодня они такие же, как вчера, когда я пытаюсь найти различие между ними, но стоит мне только закрыть глаза, как они оживают в другом свете.

Vielleicht habe ich mich mit den irrationalen Zahlen geirrt; wenn ich sie gewissermaßen der Mathematik entlang denke, sind sie mir natürlich, wenn ich sie geradeaus in ihrer Sonderbarkeit ansehe, kommen sie mir unmöglich vor.

Возможно, я и ошибался в случае с иррациональными числами. Когда я смотрю на них как бы по линии математики, они для меня естественны, когда я подхожу к их странности прямо, они мне кажутся немыслимыми.

Doch hier mag ich wohl irren, ich weiß zu wenig von ihnen.

Но тут я могу и ошибаться, я слишком мало знаю о них.

Ich irrte aber nicht bei Basini, ich irrte nicht, als ich mein Ohr nicht von dem leisen Rieseln in der hohen Mauer, mein Auge nicht von dem schweigenden Leben des Staubes, das eine Lampe plötzlich erhellte, abwenden konnte.

Но я не ошибался с Базини, не ошибался, когда не мог отвернуть своего слуха от тихого журчанья высокой стены, своего зрения от беззвучной жизни пыли, которую внезапно осветил фонарь.

Nein, ich irrte mich nicht, wenn ich von einem zweiten, geheimen, unbeachteten Leben der Dinge sprach!

Нет, я не ошибался, когда говорил о второй, тайной, незамеченной жизни вещей!.. Я...

Ich — ich meine es nicht wörtlich — nicht diese Dinge leben, nicht Basini hatte zwei Gesichter — aber in mir war ein zweites, das dies alles nicht mit den Augen des Verstandes ansah.

я это не в буквальном смысле... не то что эти вещи живые, не то что у Базини было два облика... но во мне было что-то второе, что на все это не смотрело глазами разума.

So wie ich fühle, daß ein Gedanke in mir Leben bekommt, so fühle ich auch, daß etwas in mir beim Anblicke der Dinge lebt, wenn die Gedanken schweigen.

Так же, как я чувствую, что во мне оживает какая-то мысль, я чувствую, что при виде вещей что-то живет во мне, когда мысли молчат.

Es ist etwas Dunkles in mir, unter allen Gedanken, das ich mit den Gedanken nicht ausmessen kann, ein Leben, das sich nicht in Worten ausdrückt und das doch mein Leben ist....

Есть во мне, под всеми мыслями, что-то тёмное, чего я не могу вымерить мыслями, жизнь, которая не выражается словами и которая все-таки есть моя жизнь...

Dieses schweigende Leben hat mich bedrückt, umdrängt, das anzustarren trieb es mich immer.

Эта молчащая жизнь угнетала, теснила меня, меня всегда тянуло всмотреться в неё.

Ich litt unter der Angst, daß unser ganzes Leben so sei und ich nur hie und da stückweise darum erfahre....

Я страдал от страха, что вся наша жизнь такова, а я лишь от случая к случаю частями о том узнаю...

o ich hatte furchtbare Angst....

о, мне было ужасно страшно...

ich war von Sinnen....

я сходил с ума...

Diese Worte und Gleichnisse, die weit über Törleß' Alter hinausgingen, kamen ihm in der riesigen Erregung, in einem Augenblicke beinahe dichterischer Inspiration leicht und selbstverständlich über die Lippen.

Эти слова и сравнения, Терлесу совсем не по возрасту, в огромном волнении, в минуты почти поэтического вдохновения слетели с его губ легко и естественно.

Jetzt senkte er die Stimme, und wie von seinem Leide ergriffen, fügte er hinzu:

Теперь он понизил голос и, словно объятый своим страданием, прибавил:

»... Jetzt ist das vorüber.

-....Теперь это прошло.

Ich weiß, daß ich mich doch geirrt habe.

Я знаю, что я все-таки ошибался.

Ich fürchte nichts mehr.

Я уже ничего не боюсь.

Ich weiß:

Я знаю:

die Dinge sind die Dinge und werden es wohl immer bleiben; und ich werde sie wohl immer bald so, bald so ansehen.

вещи - это вещи и таковыми, вероятно, останутся навсегда. И я, вероятно, буду смотреть на них то так, то этак.

Bald mit den Augen des Verstandes, bald mit den anderen....

То глазами разума, то другими...

Und ich werde nicht mehr versuchen, dies miteinander zu vergleichen....

И я больше не буду пытаться сравнивать одно с другим...

Er schwieg.

Он умолк.

Er fand es ganz selbstverständlich, daß er nun gehen könne, und niemand hinderte ihn daran.

Он счёл совершенно естественным теперь уйти, и никто ему не помешал это сделать.

Als er draußen war, sahen sich die Zurückgebliebenen verdutzt an.

Когда он вышел, оставшиеся озадаченно переглянулись.

Der Direktor neigte unschlüssig den Kopf hin und her.

Директор в нерешительности качал головой.

Der Klassenvorstand fand als erster das Wort. »

Классный наставник первым нашёл слова:

»Ei, dieser kleine Prophet wollte uns wohl eine Vorlesung halten.

- Ну, этот маленький пророк решил нам, видно, прочитать лекцию.

Aber der Kuckuck mag aus ihm klug werden.

Но тут черт ногу сломит.

Diese Erregung!

Это волнение!

Und dabei dieses Verwirren ganz einfacher Dinge!

И при этом такая путаница в простейших вещах!

»Rezeptivität und Spontaneität des Denkens«, sekundierte der Mathematiker. »

- Рецептивность и спонтанность мышления, - подхватил математик.

»Es scheint, daß er zu großes Augenmerk auf den subjektiven Faktor aller unserer Erlebnisse gelegt hat und daß ihn das verwirrte und zu seinen dunklen Gleichnissen trieb.

Похоже, что он слишком много внимания уделил субъективному фактору всех наших впечатлений и что это смутило его и толкнуло на туманные сравнения.

Nur der Religionslehrer schwieg.

Только учитель закона божьего промолчал.

Er hatte aus den Reden Törleß' so oft das Wort Seele aufgefangen und hätte sich gerne des jungen Menschen angenommen.

Он не раз выхватывал из речей Терлеса слово "душа" и с удовольствием взялся бы за этого молодого человека.

Aber er wußte doch nicht recht, wie es gemeint war.

Но он все-таки толком не знал, что имелось в виду.

Der Direktor jedoch machte der Situation ein Ende. »

Директор, однако, положил конец этой ситуации.

»Ich weiß nicht, was eigentlich in dem Kopfe dieses Törleß steckt, jedenfalls aber befindet er sich in einer so hochgradigen Überreizung, daß der Aufenthalt in einem Institute für ihn wohl nicht mehr der geeignete ist.

- Не знаю, что, в сущности, в голове у этого Терлеса, но во всяком случае он находится в такой степени возбуждения, что пребывание в училище ему, пожалуй, уже не на пользу.

Für ihn gehört eine sorgsamere Überwachung seiner geistigen Nahrung, als wir sie durchführen können.

Нужно более тщательное наблюдение за его духовной пищей, чем то в силах осуществить мы.

Ich glaube nicht, daß wir die Verantwortung weiter tragen können.

Не думаю, что мы можем нести ответственность далее.

Törleß gehört in die Privaterziehung; ich werde in diesem Sinne an seinen Vater schreiben.

Терлесу нужно домашнее воспитание. Я напишу на этот счёт его отцу.

Alle beeilten sich, diesem guten Vorschlage des ehrlichen Direktors beizupflichten.

Все поспешно согласились с этим хорошим предложением добропорядочного директора.

»Er war wirklich so eigentümlich, daß ich beinahe glaube, er hat Anlage zum Hysteriker«, sagte der Mathematiker zu seinem Nachbar.

- Он действительно был такой странный, что я уж подумывал, что он предрасположен к истерии, - сказал математик своему соседу.

Zu gleicher Zeit mit dem Briefe des Direktors traf ein solcher von Törleß bei seinen Eltern ein, in welchem er sie um seine Herausnahme bat, weil er sich in dem Institute nicht mehr auf seinem Platze fühle.

Одновременно с письмом директора к родителям пришло письмо Терлеса, где тот просил взять его из училища, потому что он больше не чувствует себя там на месте.

Basini war mittlerweile strafweise entlassen worden.

Базини тем временем был в наказание исключён.

In der Schule ging alles den gewohnten Gang.

В школе все шло привычным ходом.

Es war beschlossen, daß Törleß von seiner Mutter abgeholt werde.

Было решено, что Терлеса заберёт мать.

Er nahm gleichgültigen Abschied von seinen Kameraden.

Он равнодушно прощался с товарищами.

Beinahe begann er schon ihre Namen zu vergessen.

Он уже начинал забывать их фамилии.

In die rote Kammer war er nie mehr hinaufgestiegen.

В красную клетушку он больше не поднимался.

Das schien alles weit, weit hinter ihm zu liegen.

Все это, казалось, ушло от него далеко-далеко.

Seit Basinis Entfernung war es tot.

После удаления Базини это было мертво.

Fast so, als ob dieser Mensch, der alle diese Beziehungen an sich gekettet hatte, sie nun auch mit sich fortgenommen hätte.

Словно тот человек, который приковал к себе все эти отношения, унес с собою и их.

Etwas Stilles, Zweifelndes war über Törleß gekommen, aber die Verzweiflung war weg. »

Что-то тихое, подернутое сомнением объяло Терлеса, но отчаяние прошло. "

»Es waren wohl nur jene heimlichen Sachen mit Basini, die sie so gesteigert hatten«, dachte er sich.

"Оно было таким сильным, наверное, только из-за тех тайных дел с Базини", думал он.

Sonst schien ihm gar kein Grund vorzuliegen.

Никаких других причин он не усматривал.

Aber er schämte sich.

Но ему было стыдно.

So wie man sich am Morgen schämt, wenn man in der Nacht — von einem Fieber gepeinigt — aus allen Winkeln des dunklen Zimmers furchtbare Drohungen sich emportürmen sah.

Как бывает стыдно утром, когда тебе ночью, в лихорадке, мерещилось во всех углах тёмной комнаты что-то ужасное.

Sein Verhalten vor der Kommission; es kam ihm ungeheuer lächerlich vor.

Его поведение перед комиссией - оно казалось ему чудовищно смешным.

Soviel Aufhebens!

Столько шума!

Hatten sie nicht recht gehabt?

Разве они не были правы?

Wegen einer solch kleinen Sache!

Из-за такого пустяка?

Jedoch es war etwas in ihm, das dieser Beschämung den Stachel nahm. »

Было, однако, в Терлесе что-то, что делало этот стыд не таким жгучим. "

»Gewiß gebärdete ich mich unvernünftig,« überlegte er, »jedoch scheint das Ganze überhaupt wenig mit meiner Vernunft zu tun gehabt zu haben.

"Конечно, я вёл себя неразумно, - размышлял он, - однако все это вообще вряд ли имело отношение к моему разуму".

Das war nämlich jetzt sein neues Gefühl.

В этом и состояло теперь его новое чувство.

Er hatte die Erinnerung an einen fürchterlichen Sturm in seinem Innern, zu dessen Erklärung die Gründe, die er jetzt noch in sich dafür vorfand, bei weitem nicht ausreichten. »

В его памяти осталась страшная душевная буря, для объяснения которой было далеко не достаточно тех причин, что он теперь ещё находил в себе для этого. "

»Also mußte es wohl etwas viel Notwendigeres und Tieferliegendes gewesen sein,« schloß er, »als was sich mit Vernunft und ähnlichen Begriffen beurteilen läßt....

"Значит, было, наверно, что-то более необходимое и более глубокое, - заключал он, чем то, что можно объяснить с помощью разума и понятий..."

Und das, was vor der Leidenschaft dagewesen war, was von ihr nur überwuchert worden war, das Eigentliche, das Problem, saß fest.

А то, что присутствовало до страсти и было страстью только заглушено, суть дела, проблема, осталось незыблемо.

Diese wechselnde seelische Perspektive je nach Ferne und Nähe, die er erlebt hatte.

Эта меняющаяся по мере удаления и приближения психологическая перспектива, которую он увидел.

Dieser unfaßbare Zusammenhang, der den Ereignissen und Dingen je nach unserem Standpunkte plötzliche Werte gibt, die einander ganz unvergleichlich und fremd sind...

Эта непостижимая связь, которая в зависимости от нашего взгляда придаёт внезапную ценность событиям и вещам, совершенно не сравнимым друг с другом и чуждым друг другу...

Dies und alles andere — er sah es merkwürdig klar und rein — und klein.

Это и прочее... он видел это удивительно ясно и чётко - и уменьшенно.

So wie man es eben am Morgen sieht, wenn die ersten reinen Sonnenstrahlen den Angstschweiß getrocknet haben und Tisch und Schrank und Feind und Schicksal wieder in ihre natürlichen Dimensionen zurück kriechen.

Как видишь утром, когда первые чистые лучи солнца высушат холодный пот и когда стол, и шкаф, и враг, и судьба опять влезают в свои естественные размеры.

Aber wie da eine leise, grüblerische Müdigkeit zurückbleibt, so war es auch Törleß geschehen.

Но тогда остаётся тихая, задумчивая усталость, и так и случилось с Терлесом.

Er wußte nun zwischen Tag und Nacht zu scheiden; — er hatte es eigentlich immer gewußt und nur ein schwerer Traum war verwischend über diese Grenzen hingeflutet und er schämte sich dieser Verwirrung:

Он теперь умел делать различие между днём и ночью - собственно, он всегда это умел, и только нахлынувший тяжёлый сон размыл эти границы, и он стыдился такого смешения.

aber die Erinnerung, daß es anders sein kann, daß es feine, leicht verlöschbare Grenzen rings um den Menschen gibt, daß fiebernde Träume um die Seele schleichen, die festen Mauern zernagen und unheimliche Gassen aufreißen, — auch diese Erinnerung hatte sich tief in ihn gesenkt und strahlte blasse Schatten aus.

Но память о том, что все может быть иначе, что есть вокруг человека тонкие, легко стираемые границы, что вокруг души витают лихорадочные сны, которые истачивают крепкие стены и открывают жутковатые улочки, - эта память тоже глубоко в нем засела и излучала бледные тени.

Er konnte nicht viel davon erklären.

Из этого он мало что мог объяснить.

Aber diese Wortlosigkeit fühlte sich köstlich an, wie die Gewißheit des befruchteten Leibes, der das leise Ziehen der Zukunft schon in seinem Blute fühlt.

Но ощущение этой бессловесности было восхитительно, как уверенность оплодотворённого тела, которое уже чувствует в своей крови тихую тягу будущего.

Und Zuversicht und Müdigkeit mischten sich in Törleß....

И в Терлесе смешивались усталость и вера.

So kam es, daß er still und nachdenklich auf den Abschied wartete........

Поэтому он и ждал прощанья тихо и задумчиво...

Seiner Mutter, die geglaubt hatte, einen überreizten und verwirrten jungen Menschen zu finden, fiel seine kühle Gelassenheit auf.

Его мать, думавшую, что встретит возбужденного и смущенного молодого человека, поразило его холодное спокойствие.

Als sie zum Bahnhof hinausfuhren, lag rechts von ihnen der kleine Wald mit dem Hause Boženas.

Когда они ехали на вокзал, справа от них была рощица с домом Божены.