Всякий, кому приходилось подниматься вверх по Гудзону, помнит, конечно, Каатскильские горы. |
Эти дальние отроги великой семьи Аппалачей, взнесённые на внушительную высоту и господствующие над окружающей местностью, виднеются к западу от реки. |
Всякое время года, всякая перемена погоды, больше того – всякий час на протяжении дня вносят изменения в волшебную окраску и очертания этих гор, так что хозяюшки – что ближние, то и дальние – смотрят на них как на безупречный барометр. |
Когда погода тиха и устойчива, они, одетые в пурпур и бирюзу, вычерчивают свои смелые контуры на прозрачном вечернем небе, но порою (хотя вокруг, куда ни глянь, все безоблачно) у их вершин собирается сизая шапка тумана, и в последних лучах заходящего солнца она горит и сияет, как венец славы. |
У подножия этих сказочных гор путнику, вероятно, случалось видеть лёгкий дымок, вьющийся над селением, гонтовые крыши которого просвечивают между деревьями как раз там, где голубые тона предгорья переходят в яркую зелень расстилающейся перед ним местности. |
Это – старинная деревушка, построенная голландскими переселенцами ещё в самую раннюю пору колонизации, в начале правления доброго Питера Стюйвезента (да будет мир праху его!), |
и ещё совсем недавно тут стояло несколько домиков, сложенных первыми колонистами из мелкого, вывезенного из Голландии жёлтого кирпича, с решетчатыми оконцами и флюгерами в виде петушков на гребнях островерхих крыш. |
Вот в этой-то деревушке и в одном из таких домов (который, сказать по правде, порядком пострадал от времени и непогоды), в давние времена, тогда, когда этот край был ещё британской провинцией, жил простой, добродушный малый по имени Рип ван Винкль. |
Он принадлежал к числу потомков тех самых ван Винклей, которые с великою славою подвизались в рыцарственные дни Питера Стюйвезента и находились с ним при осаде форта Христина. |
Воинственного характера своих предков он, впрочем, не унаследовал. |
Я заметил уже, что это был простой, добродушный малый; больше того, он был хороший сосед и покорный, забитый супруг. |
Последнему обстоятельству он и был обязан, по-видимому, той кроткостью духа, которая снискала ему всеобщую любовь и широкую популярность, ибо наиболее услужливыми и покладистыми вне своего дома оказываются мужчины, привыкшие повиноваться сварливым и вечно бранящимся жёнам. |
Их нрав, пройдя через огненное горнило домашних невзгод, становится, вне всякого сомнения, гибким и податливым, ибо супружеские нахлобучки лучше всех проповедей на свете научают человека добродетели терпения и послушания. |
Вот почему сварливую жену в некоторых отношениях можно считать благословением неба, а раз так, Рип ван Винкль был благословен трижды. |
Как бы там ни было, но он, бесспорно, пользовался горячей симпатией всех деревенских хозяюшек, которые, согласно обыкновению прекрасного пола, во всех семейных неурядицах Рипа неизменно становились на его сторону и, когда тараторили друг с другом по вечерам, не упускали случая взвалить всю вину на тетушку ван Винкль. |
Даже деревенские ребятишки встречали его появление шумным и радостным гомоном. |
она была очень привязана к своему хозяину. Скоро Рип Ван Уинкль женился. |
У него было много своих детей, но он продолжал любить всех детей в деревне и не делал никакого различия между своими и чужими. |
По-прежнему он был добр и помогал всем. |
Это очень сердило его жену, и она часто говорила ему: |
«Сначала нужно позаботиться о своей семье, а потом уже помогать другим». |
Однако брань жены надоедала ему: |
он брал своё ружье и на целые дни уходил из дому. Рип Ван Уинкль бродил по соседним лугам и лесам: за ним всюду следовала его любимая собака. Однажды, охотясь за белкой. |
Рип Ван Уинкль зашёл очень далеко и взобрался на гору. |
Он страшно утомился и прилёг отдохнуть. |
Перед ним во всей красе протекала река, отражая в себе лучи заходящего солнца. |
Рип Ван Уинкль залюбовался и не заметил, как стемнело. «Боже мой! — |
воскликнул он. — |
Мне давно пора идти домой!» |
С этими словами он быстро встал и хотел идти. |
Но в эту минуту вдруг он услыхал голос, который звал его по имени: |
«Рип Ван Уинкль! |
Рип Ван Уинкль!» |
Рип очень удивился: он оглянулся по сторонам, но никого не было. |
Между тем голос продолжал звать его и раздавался все ближе и ближе. |
Наконец Рип увидел старика, который карабкался на гору по крутой тропинке. |
Это был невысокого роста человек, очень странно одетый. |
Старик шёл с трудом, сгибаясь под тяжестью этого бочонка. |
Он поклонился Рипу и попросил его помочь донести его ношу. |
Рип Ван Уинкль всегда готов был бросить своё дело и взяться за чужое. |
Он подошёл к старику и помог ему внести в гору его бочонок. |
Они остановились на ровном месте. Рип Ван Уинкль с удивлением увидел здесь множество людей, которые весело играли в кегли. |
Рип очень испугался, когда они бросили игру и пристально взглянули на него. |
Но ни один из них не произнёс ни единого слова. |
Старик приказал Рипу открыть бочонок Рип Ван Уинкль сделал это, и из бочонка полилась жидкость. Весёлые люди с жадностью набросились на питье. Утолив свою жажду, они даже не поблагодарили старика и снова принялись за свою игру. Рипу самому очень хотелось пить. |
Он налил себе кружку; питье показалось очень вкусно, и он пил кружку за кружкой. |
Наконец голова его отяжелела, и он заснул крепким сном. Когда Рип Ван Уинкль проснулся, он увидел себя на том же месте, где встретил старика, который нес бочонок. Только теперь был не вечер, а чудное светлое утро. |
Солнце ярко светило; на деревьях весело щебетали птички; кругом было так радостно, так хорошо! |
«Как это странно! — |
подумал Рип, — неужели я проспал здесь всю ночь?» |
Он вспомнил странного старика и его бочонок с вином, людей, которые играли в кегли, вспомнил все, что случилось, пока он не заснул. |
Он оглянулся кругом и протянул руку к своему ружью. |
Но что это? Вместо его хорошего ружья на земле лежало старое, заржавленное. |
Должно-быть старик подшутил надо мной и унес моё ружье, а на его место положил старое». |
Потом он стал звать свою собаку: |
но Волчок не приходил на его зов. |
Он кричал, свистал, но напрасно: |
собака не показывалась. |
Тогда он сказал: |
«Я пойду и спрошу тех людей, не видали ли они моего ружья и моей собаки». |
С этими словами он встал и пошёл. |
Но странную тяжесть чувствовал он во всем своём теле: его ноги с трудом передвигались. |
Медленно пошёл он к тропинке, по которой помог старику втащить бочонок. |
Но что же это такое? |
Вместо тропинки он увидел ручей, который весело журчал на этом месте. |
Рип Ван Уинкль не знал, что и подумать. |
Страшный голод мучил его, и он решил пойти домой. |
По дороге ему попадались навстречу люди, которых он не знал. |
Они с удивлением поглядывали на него и проходили мимо. |
Дети бежали за ним с криком и свистом, собаки сердито лаяли на него. Рип Ван Уинкль подошёл к своему дому. Окна были выбиты, двери выломаны, внутри было совершенно пусто. |
Он позвал свою жену, детей, — но никто не появлялся. |
Рип Ван Уинкль ничего не мог понять. |
Он вышел на улицу, подошёл к кучке незнакомых ему людей и спросил их о своих прежних друзьях, но никто не знал их. |
В эту минуту к ним подошла молодая женщина с ребёнком на руках. |
«Тише, тише, Рип, — утешала она плачущего мальчика, — не плачь, а то старый дедушка возьмёт тебя». |
Рип Ван Уинкль оглянулся и с удивлением взглянул на женщину, которая указывала на него своему сыну. «Кто же этот дедушка, — подумал он. — Неужели я?» Он обратился к женщине и спросил её: «Как звали твоего отца». |
«Он назывался Рип Вал Уинкль, — отвечала женщина, — но вот уже прошло двадцать лет с тех пор, как он ушёл куда-то. Его собака вернулась, а он не пришёл, и никто не знает, что с ним сталось». |
«Я — твой отец. |
Я — Рип Ван Уинкль», — сказал он. |
Молодая женщина обрадовалась и повела его в свой дом. Здесь Рип Ван Уинкль рассказал ей свою историю. Все очень удивлялись, что он проспал двадцать лет. Рип Ван Уинкль остался жить в деревне; он был уже совсем старый, с большой белой бородой. |
Никто не заставлял его работать, и он жил спокойно и счастливо. |
Дети по-прежнему любили дедушку Рипа и с удовольствием слушали его рассказы. |
Над его могилой, что на церковном дворе, стоял деревянный крест, который мог бы о нем рассказать, но крест истлел, и теперь от него тоже ничего не осталось. |
– Ну, а где же Бром Детчер? |
– Ах, этот! Ещё в начале войны он отправился в армию; одни утверждают, что он убит при взятии приступом Стони Пойнт, другие – будто он утонул во время бури у Антонова Носа. |
Не знаю, кто из них прав. Он так и не вернулся назад. |
– А где ван Буммель, учитель? |
– Он тоже ушёл на войну, стал важным генералом и теперь заседает в Конгрессе. |
Услышав о переменах, происшедших в родной деревне, и о жестокой судьбе, отнявшей у него старых друзей, и рассудив, что он остался теперь один-одинёшенек на всем белом свете, Рип почувствовал, как сердце его сжимается и замирает. |
К тому же каждый ответ порождал в нем глубокое недоумение, ибо дело шло о больших отрезках времени и о событиях, которые не укладывались в его сознании: |
война. Конгресс, Стони Пойнт. Он не решился спрашивать о прочих друзьях и вскричал в полном отчаянии: |
– Неужели никто не знает тут Рипа ван Винкля? |
– Ах, Рип ван Винкль! – |
раздались голоса в толпе. – Ну ещё бы! |
Вот он, Рип ван Винкль, вот он стоит, прислонившись к дереву. |
Рип взглянул в указанном направлении и увидел своего двойника, совершенно такого, каким был он, отправляясь в горы. Это был, по-видимому, такой же ленивец и во всяком случае такой же оборвыш! |
Бедняга Рип окончательно растерялся. |
Он усомнился в себе самом: кто же он – Рип ван Винкль или кто-то другой? |
И пока он стоял в замешательстве, человек в треуголке обратился к нему с вопросом: |
– Кто вы и как вас зовут? |
– Ты, Господи, веси! – воскликнул Рип, теряя рассудок. – Ведь я вовсе не я… я – кто-то другой… Вот я стою там… |
нет… это кто-то другой в моей шкуре… Вчера вечером я был настоящий, но я провёл эту ночь среди гор, и мне подменили ружье, все переменилось, я переменился, и я не могу сказать, как меня зовут и кто я такой. Тут присутствующие начали переглядываться, перемигиваться, покачивать головой и многозначительно постукивать себя по лбу. |
В толпе зашептались о том, что неплохо отнять у старого деда ружье, а не то, пожалуй, он натворит каких-нибудь бед. При одном упоминании о подобной возможности почтенный и важный человек в треуголке поспешно ретировался. |
В эту решительную минуту молодая миловидная женщина, протолкавшись вперёд, подошла взглянуть на седобородого старца. |
На руках у неё был толстощёкий малыш, который при виде Рипа заорал благим матом. |
– Молчи, Рип, – вскричала она. – Молчи, дурачок: дедушка тебе худого не сделает. |
Имя ребёнка, внешность матери, её голос – все это пробудило в Рипе вереницу далёких воспоминаний. |
– Как тебя зовут, милая? – |
спросил он. |
– Джудит Гарденир. |
– А как звали твоего отца? |
– Его, беднягу, звали Рипом ван Винклем, но вот уже двадцать лет, как он ушёл из дому с ружьём на плече, и с той поры о нем ни слуху ни духу. Собака одна вернулась домой, но что сталось с отцом, застрелил ли он сам себя или его захватили индейцы, – никто на это вам не ответит. |
Я была тогда совсем маленькой девочкой. |
Рипу не терпелось выяснить ещё одно обстоятельство, и с дрожью в голосе он задал последний вопрос: |
– Ну, а где твоя мать? |
– Она тоже скончалась; это случилось недавно. У неё лопнула жила – она повздорила с коробейником, что прибыл из Новой Англии. |
По крайней мере хоть это известие заключало в себе кое-что утешительное. |
Бедняга не мог дольше сдерживаться. |
В одно мгновение и дочь и ребёнок оказались в его объятиях. |
– Я – твой отец! – |
вскричал он взволнованно. – Я – Рип ван Винкль, когда-то молодой, а теперь старик Рип ван Винкль! |
Неужели никто на свете не признает беднягу Рипа ван Винкля? |
Все пялили на него глаза. Какая-то маленькая старушка, пошатываясь от слабости, вышла, наконец, из толпы, прикрыла ладонью глаза и, вглядевшись в его лицо, воскликнула: |
– Ну, конечно! |
Это же – Рип ван Винкль, он самый! |
Добро пожаловать! |
Где же ты пропадал, старина, в продолжении долгих двадцати лет? |
История Рипа была на редкость короткой, ибо целое двадцатилетие пролетело для него, как одна летняя ночь. |
Окружающие, слушая Рипа, уставились на него и дивились его рассказу; впрочем, нашлись и такие, которые подмигивали друг другу и корчили рожи, а почтенный человек в треуголке, по миновании тревоги возвратившийся к месту происшествия, поджал губы и покачал головой; тут закачались и головы всех собравшихся. |
Тогда порешили узнать мнение старого Питера Вандердонка; как раз в этот момент он медленно брёл по дороге. |
Он был потомком историка с тем же именем, оставившего одно из первых описаний этой провинции. |
Питер был самым старым из местных жителей и знал назубок все примечательные события и преданья округи. |
Он тотчас же признал Рипа и заявил, что считает его рассказ вполне достоверным. |
Он заверил присутствующих, что Каатскильские горы, как подтверждает его предок-историк, искони кишели какими-то странными существами; передают, будто Гендрик Гудзон, впервые открывший и исследовавший реку и прилегающий край, раз в двадцать лет обозревает эти места вместе с командой своего «Полумесяца». Таким образом, он постоянно навещает область, бывшую ареною его подвигов, и присматривает бдительным оком за рекою и большим городом, названным его именем. |
Отцу Питера Вандердонка будто бы удалось однажды увидеть их: призраки были одеты в старинное голландское платье, они играли в кегли в котловине между горами; да и ему самому случилось как-то летом под вечер услышать стук их шаров, похожий на раскаты далёкого грома. |
В конце концов толпа успокоилась и приступила к более важному делу – к выборам. |
Дочь Рипа поселила его у себя. У неё был уютный, хорошо обставленный дом и рослый жизнерадостный муж, в котором Рип узнал одного из тех сорванцов, что забирались во время оно к нему на спину. |
Что касается сына и наследника Рипа, точной копии своего незадачливого отца, того самого, которого мы видели прислонившимся к дереву, то он работал на ферме у зятя и отличался унаследованной от Рипа старшего склонностью заниматься всем чем угодно, но только не собственным делом. |
Рип возобновил свои странствования и былые привычки; он разыскал также старых приятелей, но и они были не те: время не пощадило и их! По этой причине он предпочёл друзей из среды юного поколения, любовь которого вскоре снискал. |
Свободный от каких бы то ни было домашних обязанностей, достигнув того счастливого возраста, когда человек безнаказанно предаётся праздности, Рип занял старое место у порога трактира. Его почитали как одного из патриархов деревни и как живую летопись давних, «довоенных времён». |
Миновало немало дней, прежде чем он вошёл в курс местных сплетен и уяснил себе поразительные события, происшедшие за время его многолетнего сна. Много чего пришлось узнать Рипу: |
узнал он и про войну за независимость, и про свержение ига старой Англии, и, наконец, что он сам превратился из подданного короля Георга III в свободного гражданина Соединённых Штатов. |
Сказать по правде, Рип плохо разбирался в политике: перемены в жизни государств и империй мало задевали его; ему был известен только один вид деспотизма, под гнетом которого он столь долго страдал, – деспотическое правление юбки. |
По счастью, этому деспотизму тоже пришёл конец; сбросив со своей шеи ярмо супружества и не страшась больше тирании хозяйки ван Винкль, он мог уходить из дому и возвращаться домой, когда пожелает. |
Всякий раз, однако, при упоминании её имени он покачивал головою, пожимал плечами и возводил вверх глаза, что с одинаковым правом можно было счесть выражением и покорности своей печальной судьбе и радости по поводу неожиданного освобождения. |
Рип рассказывал свою историю каждому новому постояльцу гостиницы мистера Дулитля. |
Было замечено, что вначале он всякий раз вносил в эту историю кое-что новое, вероятно из-за того, что только недавно пробудился от своих сновидений. |
Под конец его история отлилась в тот самый рассказ, который я только что воспроизвёл, и во всей округе не было мужчины, женщины или ребёнка, которые не знали её наизусть. |
Иногда, впрочем, выражались сомнения в её достоверности; кое-кто уверял, что Рип попросту спятил и что его история и есть тот пункт помешательства, который никак не вышибить из его головы. |
Однако старые голландские поселенцы относятся к ней с полным доверием. |
И сейчас, услышав в разгар лета под вечер раскаты далёкого грома, доносящиеся со стороны Каатскильских гор, они утверждают, что это Гендрик Гудзон и команда его корабля режутся в кегли. И все мужья здешних мест, ощущающие на себе женин башмак, когда им жить становится невмоготу, мечтают о том, чтобы испить забвения из кубка Рипа ван Винкля. |